Я – борец 2

– Есть прочесть «Волшебника», – вздохнули спереди.

– Сука, сбил с мысли, – посетовал рассказчик.

– У вас Миша к Гингеме приходит, – напомнил я.

– Спасибо, Саш! Вот, Кеш, учись у Саши, может, тебе тоже о канвас удариться? – похвалил меня рассказчик.

– Так падал и не раз, – оправдались спереди.

– Не помогло, значит, не все канвасы одинаково полезны, значит. Так вот, – продолжил гэбист, – оказывается, что после их разговора, Гингема позвонила летучим обезьянам из другого царства-государства с предложением, чтобы Миша на ножах с самой наглой обезьяной дралась. С той стороны согласились. Но утром на Мишу возьми и напрыгни один олень северный, который Медведей мало того не боится, ненавидит еще с лесоповалов магаданских.

Пауза повисла слишком долгая, и первым не выдержал Инокентий:

– Так и чем всё закончилось?

– Где? – сделал вид, что не понял вопроса рассказчик.

– С Мишей, – конкретизировал Инокентий.

– С Мишей… – задумчиво протянул рассказчик, – С Мишей непонятно. С одной стороны, полечить бы его от амнезии, с пару лет, с другой – вроде положительные вещи обществу несёт, с третьей стороны, странно, что от объективных перспектив отказывается, хоть в комсомол и вступил. Такое ощущение, что подменили нашего Мишу в городе «Т», я бы подумал, что завербовали, но Мише восемнадцати нет даже, небывало еще такого, чтобы человек настолько изменился после поездки. И на всякие хорошие предложения отказы лепил.

– А что тут странного? – спросил я.

– Ну, например, почему Миша в Воронеж не хочет переезжать.

– Может, у него тут девушка? – предположил я.

– Допустим. А почему он родителей своих не помнит, а к врачам не обращается?

– Природный страх белого халата, я про такое читал, может быть, в детстве стоматолог напугал, и всё, человек всю жизнь больниц будет избегать, – нашёл что ответить я.

– Спорно, но ладно. Допустим с «будущим» – это последствия удара о ковёр, – продолжал рассказчик.

– О конвас вы же говорили? – прервали его спереди.

– Кеш, я помню, что я говорил! Устав повторяй в голове пока, в части субординации со старшими. Почему Миша не обратился к нам, когда ему предложили вопрос решить в ножевой драке? Миша что, бессмертный у нас?

– Кровь льётся, значит, не бессмертный, – выдохнул я.

И машина остановилась. А мы все втроём вышли из машины, оставляя водителя в «Волге», надо сказать, что я прилично взмок, пока слушал рассказ о Михаиле, а по сути, обо мне. Я обернулся, вокруг меня были стены и зарешеченные окна, а само здание напоминало квадрат с аркой, в которой были решетчатые ворота. Внутри этого квадрата стоял памятник – хмурый мужчина с бородкой, то ли в пальто, то ли в плаще в пол. «Феликс Эдмундович Дзержинский» – красовалась под ним табличка с надписью.

«Ну, походу, приехали», – подумалось мне.

Но чуть удивило, что меня вели и сопровождали по светлым коридорам, в которых пахло хлоркой и ходили люди в белых халатах.

Наконец меня завели в кабинет двенадцать на пятнадцать метров, с высокими потолками. Стены тут были окрашены масляной краской в бледно-зелёный «больничный» цвет, на полу – бетонная мозаика, с какой-то геометрикой. В кабинет вместе со мной зашли и рассказчик, и Кеша. Тут было светло и чисто. Врач – мужчина лет пятидесяти в выцветшем халате – медленно поднял на нас умудрённый жизнью взгляд, вытирая руки белым полотенцем. Из кабинета была ещё одна дверь с надписью «Процедурная», откуда доносился звук кипящей воды.

Из мебели в кабинете – врачебный стол: массивный деревянный, с зелёным сукном. На нём декоративная чернильница-непроливайка, пустая пепельница, стопка каких-то бланков и пресс-папье с гербом СССР. А по стенам – белые металлические шкафы.

– Доброго дня. Нам бы парню рану заштопать и заодно проверить на разное, плюс кровь взять, – с порога попросил рассказчик.

– Молодой человек, до трусов раздевайтесь! Вещи на стул, – холодно проговорил врач.

– Зачем же полумеры? Осмотрите его полностью, – улыбнувшись, попросил рассказчик.

– Тогда и трусы снимаем. И проходим в процедурную, – пожал плечами врач.

Ну что ж, придётся раздеваться. И, сняв с себя всё, я аккуратно положил костюм на стул, а из карманов также аккуратно выложил содержимое. Мне, конечно, везло до этого момента, но пока я в процедурной, мои вещи досмотрят – и тогда вопросов будет уже больше. Деньги, фотография, большие деньги, ключ от комнаты, да справка – вот и всё, что у меня было.

Оставшись в одной повязке на корпус, я проследовал в процедурную – такую же светлую комнату, с кушеткой, обтянутой белой клеёнкой, сверху которой была одноразовая простыня из серой бумаги.

Напротив меня был стол с инструментами, правее кипятился на конфорке серебристый бокс – видимо, со шприцами. Подняв глаза, я увидел плакат на стене: «Профилактика сифилиса» с рисунками пятидесятых, и схему «Строение сердца». В другом углу была эмалированная раковина с мылом в металлической коробочке с надписью «Хоз. мыло».

– Ну что, молодой человек, начнём сверху вниз? Встаньте сюда, – указал мне доктор на центр комнаты.

Далее был осмотр моей головы на предмет шрамов и ссадин, был осмотр глазного дна, было достаточно болезненное перематывание груди с неприятным наложением швов, с привлечением санитарки и, как в военкомате, проверка задницы – в том числе просили несколько раз присесть, не спрятал ли я чего-либо в естественных отверстиях. На моменте созерцания моего глазного дна в палату вошёл рассказчик. Он-то и настоял на приседаниях с раздвинутыми булками. И когда из меня ничего, естественно, не вывалилось, кивнул и снова удалился в соседний кабинет. Финалило всё взятие крови из вены большим стеклянным шприцом.

Всю процедуру я думал о своём статусе: кто я – задержанный, свидетель, вербуемый или всё вместе?

После я вернулся к своей одежде уже после повторной бинтовки зашитой раны, вещи на стуле казались нетронутыми, однако носки, сложены аккуратнее, чем положил их я. И, одевшись, я вопросительно посмотрел на «чекистов».

– Ну и как он? – спросил рассказчик у доктора.

– Состояние в норме, я кровь на анализы еще отнесу, но судя по виду, скорее всего, в ней ничего не найдём. Худоват, питание бы добавить.

– Подготовьте справку, пожалуйста, – кивнул рассказчик, и мы вышли.

И, о чудо, мы шли снова наружу, к той самой «Волге». Хотя это еще ничего не значило!

– Дальше рассказывать про комсомольца Мишу? – спросил главный в этой группе.

– Да, конечно, – закивал Инокентий, когда машина проехала.

Я молчал.

– Шмель, чтобы не драться с Мишей на ножах и при этом сохранить лицо перед братвой, решает разориться и через неустановленное лицо передаёт Оленю сто рублей в качестве задатка за уничтожение Медведя, на порог к которому и приносят фото Миши. Но так как Миша деньги прикарманил, а своё фото с наивной подписью на память: «бегает каждое утро на стадионе Старт» изъял из вещдоков, киллеру светит лишь хулиганство – двести шестая и двести двадцать четвертая, если веса ханки хватит. Благо наш Миша не наркоман и опий себе брать не стал. Хотя подозрения до данного осмотра у нас были.

– А что было дальше? – спросил я.

– Второй том этой истории еще не написан. Но я бы от предложения Гингемы не отказывался, на месте Миши, конечно. Есть вероятность, естественно, что Гингема его сдаст обезьянам, но мы будем рядом и проследим, чтобы этого не случилось. Главное в этой истории – когда мужички-лесовички в масках начнут обезьян крутить, вовремя на пол лечь и голову прикрыть руками, положив на свой затылок два пальца – вот так, – и рассказчик, положил на затылок Кеши кулак, на котором было выставлен указательный и большой пальцы.