Я – борец 2

– Курицу украли… – холодно начал он, но я его перебил.

– Ну да, и больше так делать не будем.

– Не, из кастрюли курицу украли, вытащили, обглодали и сложили кости, и поставили обратно, – произнёс Гена.

– Я знаю кто, – сообщил я.

– Кто? – приободрился товарищ по воровству цыпочек.

– Тараканы, вчера одного видел, когда ел.

– Я думал, ты серьёзно, – покачал головой Гена.

– Ген, да хер с ними, с курами, как пришли, так и ушли! Я думал, у тебя реально плохая новость. Всё, я внизу на кухне!

Чего в голове у Генки? У него товарища чуть ножом сегодня на шашлык не пустили, а он о курах.

По пути я встретил Аню. Она тащила белый, в синее пятнышко заварник и пачку индийского чая в жёлтых цветах с нарисованным на пачке слоном и погонщиком на фоне дворцовой стены.

– Прости, я не спросила – чёрного надо или зелёного, – виновато произнесла она.

– Ты ж мой заботливый рыжик, – произнёс я и, наклонившись, поцеловал мою девушку, приняв у неё пачку и заварник.

– Тебя сильно? – спросила она, глядя на мою грудь, где сквозь резаную дыру в костюме виднелся бинт и просачивалось красное.

– Да не, царапнуло, – отмахнулся я.

– Саш, а ты специально их… – она не договорила.

– Что специально? – не понял я.

– Ну те браконьеры и этот наркоман… – начала перечислять она. – И в поезде Генка рассказывал, как ты пятерых уложил.

– А что не десятерых? – усмехнулся я. – Генку больше слушай. И, Ань, давай я к тебе приду и подробно всё тебе расскажу, просто там у меня родители ждут.

– Хорошо, – кивнула она и, склонив голову, пошла в комнату.

– Рыжик, – позвал я её, и она обернулась, – спасибо за чай и заварник.

Надо будет свой завести. Свой чайник, с кегельбаном и заварниками…

На кухне уже вскипел серебристый «Выборжец». Но когда я зашёл на кухню, сосед из триста двадцать второй стоял ко мне спиной и наливал себе воду в термос – кругленький светловолосый паренёк в майке и трениках.

– Братух! – крикнул я ему в затылок, отчего он вздрогнул.

– А! Блин, Медведь! Чё пугаешь!

– Да смотрю, как товарищ по технарю мою воду тырит! – улыбнулся я.

– Не твою, а общую! – произнёс он, продолжая наливать термос.

– Я набирал, я кипятил, в другой бы ситуации отдал бы, но у меня родители приехали, надо чаем напоить, – постарался я объяснить всё доходчиво.

– А я всю ночь учить буду, мне он нужнее!

– Ты охренел? – спросил я его.

– А чё, вода общая!

– Зато время личное! – высказался я, отставляя заварник и пачку чая на стол.

– Вскипяти себе ещё, – возмутился он.

И я подшагнул к нему и аккуратно ткнул его коленом в бедро – чуть ниже тазобедренного, чуть выше пучков четырёхглавой, и он завопил, словно резаный кабан, падая на деревянный пол кухни, держась за своё бедро.

– Нерв минут через пять отойдёт, – пояснил я.

Недаром удар называют «пятиминутка».

Взяв его термос и заварник с пачкой чая, я направился к родителям.

– Вскипяти себе ещё! Чайник, вон, лежит! И спасибо за термос, верну вечером, – как можно дружелюбнее произнёс я последнюю фразу.

Можно ли было как-то по-другому? Наверное, да. Хотел ли я как-то по-другому в этом гормональном фоне? Точно нет. Как там звали парнягу из триста двадцать второй, что-то из вселенной Незнайки – Винтик, Шпунтик… о, точно, Пончик! Короче, Пончик – наглец ещё тот, глаза и уши коменданта. Поговаривают. Но у меня сейчас такая репутация, что мелкие стукачи мне не страшны.

Войдя в триста тринадцатую комнату, я тепло улыбнулся родителям и, поставив на стол всё, что добыл, принялся готовить чайную церемонию. Открыть пачку, насыпать в заварник, залить водой с термоса. Найти чистые кружки! Кружки – моя да Генина – обе из покрашенного белого железа.

– Сейчас помою и прибегу, – бросил я, скидывая с себя верх костюма и в одной повязке побежав на кухню.

Пончик стоял, опершись на стол, подогнув левую ногу. А я, подмигнув ему, пошёл к раковине и, помыв кружки, отправился назад.

– Я тебе это припомню! – проскрипели мне в спину.

– Чё, друг, правая нога лишняя тоже?! – спросил я его, обернувшись.

«Сука, ну вот не хочется проявлять худшие социальные черты. Пожалуйста, не отвечай мне ничего».

– … – он замотал головой, пряча взгляд.

А я подошёл к столу, краем глаза замечая, как Пончик скрючивается, ожидая второго удара, взял чайник и, наполнив его водой, включил в сеть.

– Вскипит – приду и отдам тебе термос, – мягко проговорил я, забрав кружки и направляясь обратно в комнату.

Вернувшись в комнату, я поставил перед родителями кружки и, налив в каждую половинку кипятка, докрасил их до чёрного цвета чаем из заварника, тут же долив в заварник из термоса.

– Спасибо, что приехали, – начал я.

– Я в школе была, Боря на заводе, когда ко мне участковый пришёл и говорит: «Медведев Саша – ваш сын?» Я думала, он опять что-то плохое про тебя скажет, а он: «Вы только не волнуйтесь», ну а я: «Как мне не волноваться?!» – на этих словах она не смогла продолжать и поднесла платочек к заплаканным глазам, чтобы убрать слёзы.

А я смотрел на эту пару и не видел между ними эмпатической связи. Мой отец даже не собирался утешать мать, он просто сидел и смотрел на меня. «В кого же Саша вырос эгоистом таким?» И я встал, пересел к ней на Генкину койку и, обняв маму за плечо, произнёс:

– Да всё хорошо же.

– Чего ж тут хорошего? В тебя то стреляют, то режут? – возмутился отец. – Как тут не плакать матери?

Мой разум буквально вспыхнул. Я находился в состоянии крайнего негодования. «Ну чего тебе стоит обнять свою жену? Как вы вообще докатились до такой жизни? Сашу как-то заделали, зачем? Чтобы, не видя никакой поддержки внутри семьи, он решил избрать вас в качестве доноров денег? Что с вашим поколением не так? Почему у вас нет обыкновенного внутреннего тепла?»

И тут меня осенило: Медведев Саша шестьдесят шестого года «выпуска», а родителям его по пятьдесят примерно, значит, на их раннее детство выпал военный и послевоенный голод.

И мне стало как-то не по себе. Наверное, это можно назвать стыдом.

– Бать, я хотел с вами поговорить, всё не выдавалось возможности. Я не совсем тот, кем был раньше.

– Я знаю. В комсомол вступил, в техникуме учишься и отметки исправляешь. Вот только преподаватели твои говорят, что особой тяги у тебя к электронике нет, – начал отчитывать меня он.