Я буду рядом
Шрифт:
– Когда ты вернешься в город, нам следует закончить игру, которую мы начали на телебашне Намсан.
Я спросила:
– Что ты имеешь в виду?
И он пробормотал, будто обращаясь к самому себе:
– Обнимать незнакомцев.
Однажды весной я увидела его напротив собора на Мендон. Он держал плакат с надписью: «Свободные объятия». Я и представить не могла, что он дойдет до того, чтобы соорудить такой плакат. Мы заранее условились встретиться около собора, но я не могла заставить себя подойти к нему.
Когда-то мы договаривались для начала обнимать сотню незнакомцев, а потом решали, что делать дальше. Первым местом, где мы собирались обнимать незнакомцев, был выбран собор на Мендон. Я часто приходила туда раньше, когда разыскивала его.
И вот я наблюдала за ним издалека, не решаясь приблизиться. Даже сейчас я не могу объяснить почему.
Всего он простоял на этом месте около четырех часов. К нему больше никто не подошел, но и он не пытался к кому-то приблизиться. Казалось, меня он совсем не ждет. Вдруг я увидела – он бросил на землю плакат, словно признав свое поражение.
Я ушла с площади.
Порой меня охватывало горячее желание, чтобы кто-то сказал мне: настанет момент, когда я смогу без боли и тоски принять все с нами произошедшее.
Но даже после того, как нам не удалось обнять сотню незнакомцев, мы не расстались окончательно. Вплоть до одного дня восьмилетней давности мы постоянно давали друг другу всякие обещания, как люди, которые просто не могут жить без обещаний. Много обещаний мы не просто нарушили, но даже не запомнили. Пустые слова, праздно витающие в бесконечном хаосе невыполненных обещаний.
Мы откладывали расставание, осыпая друг друга обещаниями.
Узнав о смерти Миру, Мен Сё вновь взялся за старое – принялся звонить мне посреди ночи. Он, как и прежде, не мог сказать, где находится и откуда звонит, но каждую ночь в моей комнате непременно раздавался телефонный звонок, и я знала – это он. Я спрашивала: «Где ты?»
Один-единственный раз он назвал городок, известный своими многочисленными и плодовитыми яблоневыми садами. Я отправилась на автовокзал, дождалась первого утреннего автобуса и приехала в тот городок. Мы взяли в аренду велосипеды и отправились по узкой тропинке вдоль яблоневых садов. Время от времени мы протягивали руки за ограду и срывали влажные от утренней росы яблоки, угощая друг друга. Мы с громким хрустом грызли эти свежие плоды и весело смеялись. В тот момент мы ни о чем не беспокоились, словно люди, которые так и будут вместе идти вперед до самого конца. Но это был всего лишь краткий миг счастья.
Вскоре он уже снова пытался заплетающимся языком объяснить мне по телефону, где находится. Я выбегала из дома в ночь на его поиски. Иногда мне удавалось найти его, иногда нет. Как-то раз мне стоило немалых усилий отыскать его и привести в свою комнату. Тогда я очень рассмешила его своим заявлением: каждый, кто звонит в четыре утра, скорее всего, северокорейский шпион. А однажды поздно ночью мне позвонил не он, а какой-то незнакомый мужчина. Он сказал, что Мен Сё перелез через забор и уснул во дворе его дома. Мужчина без опасений растолкал его и принялся расспрашивать, пока не сумел вытрясти из него номер моего телефона. «Так я и узнал ваш номер, – объяснил мне незнакомец, но предупредил: – Вызову полицию, если не заберете своего друга». Я спросила, где он живет. Оказалось, Мен Сё забрался во двор того дома, где Миру хотела жить вместе с нами. Когда на рассвете я прибежала забрать Мен Сё, он взглянул на меня и назвал Миру. И хотя я не помню ничего подобного, я не сомневаюсь, когда-то наверняка и я сама так же смотрела на него и называла Дэном. С того ли дня мы окончательно перестали давать друг другу обещания? Кажется, тогда мы перестали говорить друг другу: «Я буду рядом».
Спустя несколько дней я отправилась на вокзал, откуда поехала к отцу в дом престарелых. Человек в соседнем кресле читал газету, из нее прямо на меня смотрел с фотографии Мен Сё. В газете была напечатана статья о его фотовыставке. Я не могла отвести глаз от газеты, и потому попутчик отдал ее мне при выходе из автобуса. Я развернула ее и пробормотала: «Эмили, его фотографии просто изумительны!», словно кошка сидела рядом со мной. Выставка называлась «Обнимающаяся молодежь». Там были представлены фотографии молодых людей из разных стран мира, обнимающих друг друга, в том числе и фотографии молодежи на Арбате в Москве. В статье говорилось, что он путешествовал по миру около трех месяцев и сделал тысячи фотографий
молодых людей, обнимающих друг друга. Вероятно, он уехал сразу после похорон профессора Юна. Журналист спросил: почему его привлекли именно фотографии обнимающих друг друга людей? Мен Сё ответил: когда-то его преследовало навязчивое стремление к саморазрушению, но именно вид обнимающих друг друга молодых людей помог ему справиться с этой проблемой. Он рассказал, что из всех людей, которых ему довелось повидать во время путешествий, меньше всех улыбаются москвичи. Но даже они радовались при виде обнимающихся на Арбате детей. Он добавил, что сам обнял сотню незнакомых людей на той самой улице.Чувствовал ли он то же, что и я?
В моей жизни случались времена, когда мне казалось – я разваливаюсь на части, словно в меня угодила бомба. Тогда я пыталась побороть странную, будто сковывающую меня тревогу, отмахивалась от страха и неторопливо усаживалась за письменный стол. Сейчас, глядя на фотографию Мен Сё рядом со статьей, где говорилось, что он обнял сотню незнакомых молодых людей, я вдруг ощутила грусть и принялась смотреть на полуденный город за окнами автобуса. Давно минувшие дни, когда мы прогуливались по городу, утаивая наше одиночество и наши мечты, пристально смотрели на меня с газетной страницы в салоне автобуса.
В тот день в церкви еще одна студентка подняла руку. Она спросила меня:
– Когда вам было двадцать лет, что вы хотели бы сказать нам, будущим двадцатилетним юношам и девушкам?
Я бросила взгляд на Ю Сон среди других студентов, а затем внимательно посмотрела на задавшую вопрос девушку. Вероятно, она волновалась – ее голос дрожал.
Я мгновенно произнесла:
– Надеюсь, у каждого есть тот, кому вам захочется сказать: «Давай навсегда запомним этот день, каждое мгновение, когда мы вместе».
Студенты восхищенно зашумели. И я радовалась вместе с ними.
– Также…
Молодые люди думали, что я закончила, но они тут же затихли, когда я снова заговорила:
– Надеюсь, все вы станете людьми, которые в нужный момент без промедления скажут: «Я буду рядом».
Это был как раз тот день, когда ветеринар сообщил, что у совсем старой и с трудом передвигающейся Эмили образовалась опухоль в желудке и операция невозможна. Посреди ночи я сквозь сон услышала слабый телефонный звонок. Звонок становился громче и настойчивее, буквально буравил мои барабанные перепонки. Я сняла трубку, и незнакомый голос попросил к телефону Чон Мин. Я ответила, что он ошибся, но молодой человек неожиданно разразился слезами и принялся умолять меня позвать Чон Мин к телефону. Я положила трубку рядом с аппаратом, через некоторое время снова поднесла ее к уху и услышала, что юноша все еще плачет. Для него не имело значения, слушают его или нет. Ему просто требовалось время, чтобы выплакаться в телефонную трубку. Потом он испытал бы облегчение, и его чувства к этой незнакомой мне Чон Мин слегка ослабели бы. Эмили лежала свернувшись клубочком на тумбочке. Тут она проснулась, медленно перебралась на кровать и улеглась на мой живот, теперь у нее не хватало сил, чтобы ласково топтать меня своими лапками. Когда я спросила ветеринара, сможет ли она пережить операцию, он ответил так: «Эмили прожила на удивление долгую жизнь, и неужели я хочу теперь подвергнуть ее таким тяжелым испытаниям?»
Я вернулась домой с Эмили на руках, положила на кровать и ласково поглаживала ее шею, пока не услышала длинные гудки в трубке. Возможно, юноша перестал плакать или же нас просто разъединили.
Спать не хотелось, некоторое время я сидела за столом, а затем открыла самый нижний ящик и вытащила стопку конвертов, распечаток, словарь китайских иероглифов, а затем бросила взгляд на коробку, где лежал дневник Мен Сё под названием «Коричневая Книга». Я запечатала дневник в эту коробку, когда почувствовала, что научилась жить без него. Я достала коробку, открыла ее и взяла дневник.
Я часто думаю, почему в то время все не сложилось по-другому. Тогда я постоянно винила во всем себя, слова «если бы только» то и дело срывались с моих губ в самые неожиданные моменты. Внезапно я начинала понимать: причины, по которым испытывала те или иные чувства, не имели ничего общего с происходящим в то время. И я оставалась наедине с такими вопросами и ощущениями, какие невозможно было понять и принять, сколько бы времени ни проходило.
Когда я смогла бы рассказать ему, что побывала в Базеле или в Перу? Когда смогла бы рассказать, как перед картиной Арнольда Бёклина «Остров мертвых» в Базельском музее я произнесла ее имя: «Миру». Затем обернулась, ведь мне послышался ее тихий голос: «Да?»