Я буду твоим единственным

А где-то там, в загородной резиденции, грустит один добрый двадцатичетырехлетний баскетболист вот с такими ручищами! Какая же я дура! Господи, ну почему?!

В поисках спасения бросаю взгляд на лист бумаги, на котором написан номер Ани, и сжимаю зубы. Ну уж нет, домашняя Анечка. Твой выход не сегодня.

Смотрю на Женю.

– Наконец-то ты похож на живого ребенка, а то сидел и улыбался. Подозрительно даже. Было!
– перекрикиваю я его.
– Пойдем-ка послушаем, как шумит водичка в ванной. А? Папаша твой, конечно, вообще без мозгов. Доверил чужой тете.

Спустя полчаса мы с Евгением заключаем сделку. Я набираю ему ванну с пеной вне расписания, а он прекращает страдать по сбежавшему спасать людей отцу.

– Господи, ребенок, - я сижу рядом и причитаю.
– Как же тебе не повезло с отчеством.

Он смотрит на меня и моргает. Прям как его отец, когда хочет что-то сказать, а слова подобрать не может. Видимо, это у всех Ветровых так. Сломанный ген какой-то.

– Но ты не переживай. Поговаривают, лет через двадцать их вообще отменят.

Он снова моргает.

– Папка вылитый. Но любить я тебя не собираюсь, даже не надейся. Я не смотри так на меня. О боже, вот не улыбайся. Перестань! Да перестань ты!

Я брызгаю в него водой, и мелкий засранец начинает заливисто смеяться.

Глава 27

III часть

Полина

Ветров слишком много работает.

Вчера он освободился около часа ночи, сегодня с утра уже в операционной.

График Ильи мы подробно обсудили с его мамой. Быстро нашли общую тему, и обе сделали вид, что она намного важнее и интереснее того факта, что Виктория Юрьевна обнаружила меня в спальне своего сына.

Вы бы видели ее глаза! Бывшая свекровь приехала около девяти, а мы с Жекой дрыхнем. Односпальная кровать в детской, что стоит рядом с кроваткой, как я поняла, принадлежит няне. Поэтому мы с бастардиком оккупировали спальню Ильи и немного накрошили на простынях печеньем.

Я, разумеется, не собиралась спать в восемь вечера, но этот доверчивый малыш кого угодно собьет с толку и сманит в мир сладких грез! Мы поиграли, почитали книжку. Потом я накормила его кашей до отвала, после чего Женя даже не сопротивлялся горизонтальному положению. Илья слишком много платит няне. Что не сидеть с таким ребенком? Аня бы провела выходные с годовалой Ниной, вот это было бы веселье!

Потом я быстренько сбежала под предлогом того, что нужно погулять с Газировкой. Как теперь смотреть в глаза бывшей свекрови - понятия не имею! Для нее это слишком. Боже, надо найти в себе силы, приехать к Ветровым в гости и попытаться всё объяснить. Но сначала бы самой разгадать ребус, в которой превратилась моя жизнь.

– Вот что ты скажешь на это, Полина?
– говорит Илья, цокая языком. Он лично обрабатывает операционное поле, пока я подаю спиртовую марлю ассистирующему хирургу.

– Скажу, что вы слишком много работаете, Илья Викторович, - честно озвучиваю собственные мысли.

Сегодня утром я впервые за неделю добиралась до больницы сама. Он написал: «Прости, проспал». А я, оказывается... соскучилась. Очень.

В ответ на мои слова зав хмурится.

– Извините, но ведь это правда, - бросаю взгляд на пациента.
– А вы о чем?

– Чувствуешь, как Новым годом повеяло?
– он демонстративно втягивает в себя воздух. Потом быстро подмигивает и поворачивается ко второму хирургу. Рассказывает короткий анекдот. Я не слушаю, сосредоточена на поставленной задаче, а там что-то пошлое про петарды и задницы — символ каждого Нового года. У нас май на дворе, но последствия неудачного обращения с пиротехникой случаются в любое время года. Страна отдыхала с первого по третье мая, четвертого на работу вышли не все.

– Я знаю одного офтальмолога, - включается второй хирург, - который потерял глаз из-за фейерверка. Ирония судьбы. Знаете, такая коварная трубка, из которой вылетают ракеты? И всем почему-то крайне необходимо заглянуть в нее, чтобы проверить, остались ли еще заряды.

– Бывает, что уж, - пожимает плечами Илья, не рассмеявшись. Смеюсь вместо него я. Потому что у нашего строгого зава слева от брови есть крошечный шрамик. Угадайте откуда!

– Что ты смеешься?
– Илья сам усмехается, читая мои мысли. Наконец, заканчивает. Еще раз придирчиво оглядывает результат работы и подходит ко мне.

Я немного копаюсь, выбирая ему стерильный халат побольше — соответствующий росту. Подаю. Любовно завязываю тесемки на рукавах.

– Мне было лет десять, - говорит Илья, сам продолжая тему. Я бы не стала, честное слово.

Остальные прыскают, едва сдерживаясь от смеха. Смотрят на меня в ожидании продолжения истории, я слегка округляю глаза, показывая: «Ну не при нем же!».

Подаю перчатки, Илья ловким быстрым движением надевает, подходит к столу.

– Пятнадцать, - шепчу я тихо и быстро сжимаю губы.

Все хихикают. Илья бросает на меня укоризненный взгляд. Да, он не всегда был таким умным травматологом. Безбашенным и дурным я его не знала. Но вот этот взгляд... обещающий скорый взрыв — никуда не исчез. Я напрашиваюсь, позволяю себе больше, чем стоило бы. Провоцирую. Отдача последует неминуемо. Я это понимаю. Глаз с него не свожу. Самый горячий мужчина в моей жизни.

Вообще, мы с ним, конечно, два огня. И нам бы в идеале держаться друг от друга подальше, и найти себе партнеров под символом воды. Чтобы тушили.

Илья серьезнеет. Дальше работаем, не отрываясь. Свой внутренний огонь он направляет в дело. Оттого у него все так четко и идеально. Внутри этого человека слишком много страсти и неравнодушия. Если бы он не отдавал это всё, он бы просто... сгорел сам. Наверное, в этом мы с ним похожи. Но мне почему-то кажется, что если я смогла отыскать безопасный баланс, у него идет явный перекос в сторону профессии.

А так нельзя. Что-то же в мире должно быть и для него тоже. Для него самого. Важное именно ему. Необходимое, приятное.

Дальше я превращаюсь в тень. Слежу за руками, меняю зажимы, выбрасываю грязные салфетки. Фанатею от Ветрова, от его действий, от его таланта, знаний и уверенности. От него самого — такого большого, сильного. От мужчины, который в одиночестве растит ребенка. И который старается успеть всё на свете. Лежала вчера в его постели рядом с его сыном. Подушку его обнимала, запах его вдыхала. Представляла, что он тоже вот так вот лежит. Один. Я — там. А он — здесь. Каждый вечер, каждое утро, когда не дежурит.