Я — «Дракон». Атакую!..
Шрифт:
Глаза Корягина, обычно добрые, бесхитростно смотрящие на мир, гневно сверкали. Он доказывал мне, что Иван Федоров — один из бесстрашных летчиков, признанный мастер воздушного боя не только в дивизии, но и во всем корпусе. Объяснял, что Николаенков, если и погорячился, допустил ошибку, так ведь в интересах дела — стремясь побыстрее помочь конникам, уберечь их от бомбардировки.
Мне, откровенно говоря, ничего не надо было доказывать. Я не сомневался в своих летчиках. Тот же Иван Федоров совсем недавно шестеркой дрался против сорока «юнкерсов». Наши сбили тогда пять гитлеровских машин и заставили немцев повернуть назад, а Федоров выдержал еще бой с шестеркой «мессершмиттов». Да какой бой! Бесстрашный истребитель так закрутил карусель, что немцы ахнуть не успели, как пушечной очередью прямо в
Что там говорить, о таких людях гекзаметром бы писать! А тут обвиняли в трусости..
Короче, поддержал я Корягина. Но свернуть чугунную самоуверенность тех двух следователей оказалось не так-то просто — легче на штурмовку было сходить. Пришлось основательно погорячиться на соответствующих уровнях, и вот сначала я добился, чтобы осужденных пилотов оставили в моем корпусе. А после войны трибуналу, слава богу, не потребовалось приводить свой приговор в исполнение. Летчики в боях показали верность воинской присяге, готовность отдать жизнь за Родину.
Так что на войне как на войне. Отчаянное, до безумия, напряжение сил в момент наступления, атаки — и оглушенность тишиной; неотвязные воспоминания о том, как было когда-то давно, «до войны», — и медленное возвращение к самому себе Между рассказанным выше эпизодом и боями на Кубани всего-то прошло месяца три. Но счет времени тогда мы вели не по календарю, а по боевым вылетам, и вся жизнь словно сходилась на них: первый вылет — воздушный бой над моей родной Станичкой, второй — штурмовка под Анапой, третий… четвертый…
Сейчас трудно припомнить, когда именно, после какого боя, но однажды комдив Корягин высказал мысль о целесообразности эшелонирования групп истребителей по высотам При этом одна группа, ударная, предполагалось, будет работать по бомбардировщикам противника, другая — связывать боем их истребителей, а третья, на самом верху, предназначалась бы для прикрытия своих, для использования ее в какой-то критический момент.
Так оно потом и вошло в практику нашей боевой работы — своего рода профессиональная специализация. В ударных группах летчики знали, с чего и как нужно начинать уничтожение бомбардировщиков, умели подавлять огонь их воздушных стрелков. Одно дело, скажем, бить Ю-87, но совсем другое — Ю-88 или Хе-111. Атаковывали противника летчики ударной группы, как правило, сверху. На большой скорости внезапно сваливались на гитлеровцев, наносили стремительный удар — и уходили вверх, на исходную позицию. Группа прикрытия при этом внимательно следила за воздушной обстановкой, не допуская истребителей противника к пилотам из ударной группы. Здесь были такие мастера воздушного боя, которым лучшие асы фашистских эскадр в подметки не годились. Ребята до тонкостей знали слабые и сильные стороны самолетов противника, тактические уловки немецких летчиков, умели связать их боем, отвлечь от нашей ударной группы.
Понятно, воздушные схватки проходили не по схеме. Обстановка нередко заставляла летчиков-истребителей меняться местами. Но после мы почти всегда анализировали свои действия, успехи и недостатки боевой работы. А в период затиший умудрялись даже проводить конференции по обмену опытом ведения боя.
Что скрывать, кое-кому не сразу пришлась по душе идея комдива Корягина. Исполнителем-то вообще быть спокойней, чем творцом. Удобней и уютней. Не поднимаясь на высоту творческой мысли, с которой только и увидишь далекий горизонт своих дел, можно спокойно, допустим, вырубить кедровый лес. Или засорить чистую речку какой-нибудь химией. Прикрылся дежурной фразой: «Наше дело маленькое — нам приказали…» — и шуруй топором, сливай в родниковую воду отраву, добиваясь при этом высоких профессиональных результатов.
Настоящему же творцу одного профессионализма, одних только умелых рук да холодного разума недостаточно. Должно быть еще и горячее сердце. Такое сердце билось в груди комдива Корягина! Опытный воздушный боец, унаследовавший мастерство своих учителей, Корягин не мог согласиться с тем, что он всего лишь исполнитель.
Но не только один Корягин думал о совершенствовании воздушного боя. В той же дивизии истребителей Дзусова было немало одаренных мастеров
нашего дела, среди которых выделялся капитан А. И. Покрышкин, летчик, чье имя все чаще повторяли гитлеровские радиостанции, едва тот поднимался в воздух. Да и как было не думать о совершенствовании боя. Отсталость, шаблон в тактике боевых действий сказывались с первых же боев. В штабах нам, к примеру, определяли не только районы барражирования, но и высоты, скорости истребителей. Что из этого получалось — летчики испытывали, как говорится, на своей шкуре. В самом деле, долго ли разобраться в шаблоне? Вот немцы поначалу и били нас ни за понюх табаку. А верно ли относились к паре, как к боевой тактической единице? Применять-то мы ее уже применяли, да составлялась-то она бог весть как — перед каждым новым вылетом комплектовалась заново, что, естественно, далеко не лучшим образом сказывалось на слетанности летчиков, их понимании друг друга в бою.Так что, можно сказать, самой жизнью, самой боевой обстановкой и утверждалась, находя признание, — наша знаменитая «кубанская этажерка». Хотя творили ее, конечно, люди — сопротивляясь обстоятельствам или подчиняясь им. При этом один, отмахиваясь безразлично, говорил: выше себя не прыгнешь. Это их тех, трезвомыслящих. А другой считал, что надо попытаться прыгнуть, ставил планку выше и преодолевал!
Так ведь и всегда: трезвомыслящий еще не обязательно мыслящий…
Многому научили нас огненные высоты Мысхако, Новороссийска, кубанских станиц. Неопытными, необстрелянными с ходу вступили мы в воздушное сраженье и за каких-то полтора месяца научились широко использовать вертикальный маневр, эшелонировать боевые порядки по высоте, фронту. Часто наши летчики применяли способ «свободной охоты», блокирование аэродромов противника, а перехват бомбардировщиков мы могли осуществлять сильными маневренными группами истребителей даже на дальних подступах к линии фронта. Четко организованная при этом система оповещения и наведения позволяла широко применять наращивание авиационных сил в ходе воздушного сражения.
Столь подробно я об этом говорю потому, что хочется пояснить, какими все же путями шло завоевание господства в воздухе. Те 1110 самолетов, которые враг потерял на Кубани, достались ведь далеко не за счет одного энтузиазма лихой пилотской братвы. 800 боевых машин противника были сбиты в воздушных боях. Такого могли добиться только уверенные в себе мастера, и я долго бы мог перечислять имена летчиков, отличившихся в кубанских боях. Среди них А. И. Новиков, А. И. Туманов, С. А. Лебедев, П. Ф. Гаврилов, П. Т. Тарасов, И. В. Федоров, С. И. Маковский, многие другие.
Нельзя не вспомнить и летчиков из других авиационных соединений, с которыми мы взаимодействовали в боях над Кубанью. Очень высоко ценили наши пилоты боевое мастерство капитанов А. И. Покрышкина, Н. К. Наумчика, братьев Бориса и Дмитрия Глинки, В. И. Фадеева, В. Г. Семенишина, Г. А. Речкалова. Умело громили врага и штурмовики генерала И. Т. Еременко, бомбардировщики генерала В. А. Ушакова, морские летчики генерала В. В. Ермаченкова, бесстрашные девчата из полка ночных бомбардировщиков Е. Д. Бершанской.
Выполняя решение Ставки, войска Северо-Кавказского фронта в начале июля 1943 года закрепились на достигнутых рубежах, готовясь к прорыву «Голубой линии» врага. А моему корпусу неожиданно пришел приказ срочно перебазироваться на другой участок советско-германского фронта. Особенность фронтовой жизни в том и состоит, что самые неожиданные приказы выполняются как обычные Подводя же итог нашей боевой работы в небе Кубани, я мог уверенно сказать, что возложенные на нас задачи мы выполнили с честью. 445 сбитых самолетов противника записали мои летчики на боевой счет корпуса.
Из сохранившихся документов — боевых донесений, приказов, представлений, теперь уже уложенных в архивные папки — для истории! — как память о тех горячих боях в небе Кубани осталась копия одной любопытной вражеской телефонограммы:
«При встрече с противником всем летчикам обращать особое внимание на отдельно летящую пару (самолет) типа Як. Принять все меры для уничтожения. Возможно, что это русский генерал Савицкий».
Уже история…
Глава двенадцатая.