Я - Джек Потрошитель?

— Непосредственное. — Черт меня дернул за язык, но я сказал: — В ночь убийства я был в квартире Тани. Теперь меня разыскивает милиция как сексуального маньяка.

Рубан посмотрел на меня еще более внимательно.

— Идемте! — сказал он вдруг и свернул за угол столовой. Мы прошли за угол здания и сели на укромную скамейку напротив фельдшерско-акушерского пункта с графиком режима работы на закрытых дверях. — Рассказывайте! — приказал Рубан, доставая пачку сигарет.

Мы закурили, и я, поддавшись порыву, выложил ему все, исключив лишь некоторые подробности и детали дела. Рубан слушал меня с возрастающим интересом, сигарета в его руках слегка дрожала.

— Чем я могу вам помочь? — спросил он, когда я закончил говорить, и аккуратно бросил окурок в урну.

— Расскажите мне, какую ценность имеют документы, о которых Таня не успела мне сообщить. Я думаю, убийство произошло из-за них.

— Откуда такая уверенность?

Рубан выкачивал из меня сведения не хуже водокачки. Я уже жалел, что развязал язык, однако выложил и это.

— Вчера ночью я залезал в квартиру Чернышевых, бумаги исчезли.

Рубан полез в карман за новой сигаретой.

— Это был опрометчивый поступок. Ваши действия можно квалифицировать как кражу со взломом, — Рубан говорил одно, а думал о другом.

Я поднес ему огонек зажигалки.

— Кража со взломом лучше убийства на сексуальной почве. У меня не было иного выхода. Я только пытаюсь доказать свою невиновность и найти убийцу Тани.

Рубан глубоко затянулся. Он почему-то медлил с ответом на мой главный вопрос.

— О чем вы заботитесь больше: докопаться до истины или спасти свою шкуру? — наконец спросил он.

Я психанул:

— А вы? Прочитать мне мораль или все же помочь? Скажите прямо: какое отношение имеют бумаги Чернышева к Чаныгину?

От подобия улыбки борода Рубана раскрылась веером.

— Не лезьте в бутылку, — сказал он, усмехаясь. — Я задал вам вопрос не просто так… Видите ли, Чаныгин случайный человек в науке. Он смыслит в ней не более, чем, извините, свинья в апельсинах. Однако может оказаться, что Таню убил не он. Поэтому важно не только обличить убийцу, но и независимо от его имени распутать историю с документами до конца.

— Это так важно? — вставил я.

— Конечно. Там самым можно доказать, что Чаныгин — подлец, и избавить институт от его руководства. Кроме того, я хотел бы отдать должное заслугам Чернышева перед Отечеством… Окажете содействие?

— В чем оно будет заключаться?

— Во взаимном обмене информацией.

Сейчас я мог пообещать все, что угодно. Я кивнул:

— Согласен.

Морщины на лице Рубана разгладились.

— Прекрасно… Итак… — Рубан отбросил потухшую сигарету. — В свое время Чернышев работал над одной проблемой. Я не могу вам раскрыть ее содержание из соображений секретности, скажу только, что он сделал открытие, которое даст новое направление в развитии науки.

Работал Чернышев над расчетами дома. Не будучи до конца уверенным в успешном завершении исследований, об открытии он помалкивал. Знали о нем лишь члены семьи Чернышева и я, да и то в общих чертах. Последние дни жизни Чернышев сильно болел. Развод его дочери с Николаевым доконали его. Он умер, а папка с научной работой не нашлась. Незадолго до смерти Чернышев признался мне, что к его работе давно подбирается Чаныгин — беспринципный прощелыга и стяжатель, тогда еще обычный сотрудник института, и ему даже удалось заполучить кое-какие расчеты из папки.

— Но как?! — не удержавшись, воскликнул я.

— Не знаю, — признался Рубан, глядя на одному ему видимую точку под ногами. — Из членов семьи Чернышевых кто мог бы ответить на этот вопрос, остались двое: жена Чернышева и его бывший зять — Николаев. Впрочем, есть еще один человек, которому многое известно — это Чаныгин. Но он вряд ли согласится дать вам интервью…

— Но зачем ему открытие Чернышова?

— Деньги, молодой человек, деньги. За него на западе можно получить миллионы.

— Вы так считаете? — спросил я потрясенно.

— Ну, насчет миллионов я, может быть, и преувеличил, но продать можно дорого. И вот что я еще думаю: одному Чаныгину такое дело не провернуть. Чтобы разобраться в документах Чернышова, требуются мозги. Чаныгину помогали.

— Думаете, зам?

Рубан взглянул удивленно:

— Вот именно. Как вы догадались?

— Мне многое известно, — усмехнулся я. — Не зря же я веду расследование.

— Между прочим, зря усмехаетесь, — заявил Рубан. — Вот как раз таки зам у Чаныгина грамотный и умный человек.

"Лестную характеристику дал Рубан Рудакову", — подумал я, с неприязнью вспомнив рыбью голову и гнусную улыбку замдиректора института, однако на сей счет промолчал.

Рубан вдруг выпрямился, очевидно, приняв какое-то решение, и посмотрел на меня.

— Сегодня в три часа состоятся похороны Тани. Ее мать уже в городе. Она звонила мне утром. Я буду там и постараюсь выяснить у Марины Павловны интересующие нас подробности. Позвоните мне сегодня после семи часов вот по этому телефону, — Рубан протянул мне визитную карточку. — Мы с вами встретимся и обсудим план дальнейших действий.

Я взял визитку.

— Андрей Андреевич, — сказал я хмуро. — Все это пустые хлопоты. Папка исчезла из тайника. У нас нет никаких доказательств.

— Если папка еще цела, мы ее найдем! — Голос Рубана прозвучал убедительно. — Без меня ничего не предпринимайте. Главное сейчас не спугнуть Чаныгина, не то, неровен час, он поторопится и сбудет документы с рук. — Рубан встал и протянул мне сухую ладонь: — А теперь, извините, мне пора. Я должен уладить кое-какие дела на работе и ехать к Чернышевым. Желаю удачи.

Четкая отрывистая речь Рубана и деловой тон вселили в меня уверенность. Я с чувством ответил на рукопожатие и потом долгим взглядом проводил удаляющуюся легкой походкой фигуру Рубана.

Сидеть, сложа руки, я тоже не собираюсь.

3

Такси для меня стало единственным средством передвижения. Я сел в подвернувшееся прямо здесь в городке и назвал шоферу адрес Тани. Спустя пятнадцать минут выскочил у знакомого дома.

Тело Тани уже привезли из морга: у дверей подъезда стояла красная крышка гроба. Яркий прямоугольник не вписывался в грязно-серый фон дома, казался нереальным, притягивал, но тут же отталкивал взгляд, подобно зияющей ране на теле человека. На такие вещи стараются не смотреть.