Я - эмоциональное создание

Они ненавидят, когда мы портим машины. Они ненавидят, когда с нами что-нибудь случается, потому что это тормозит весь процесс. Поэтому умерла Ли Цзюань. Однажды случился пожар, а Ли Цзюань боялась покинуть свое место, ей нужно было закончить работу, чтобы прокормить свою семью. Она слишком сильно обгорела.

Но не стану врать, на самом деле я не могу написать тебе письмо, потому что не умею. Мне тринадцать, и я работаю с тех пор, как была совсем маленькой. Я хорошо говорю по-китайски, но вот читать и писать не умею.

Но мне многое хочется сказать, и мне кажется, я могу тебе помочь.

Ты можешь подумать, что какой-то бедной девочке, которая зарабатывает всего пару центов в час, нечему тебя научить. Но я многое знаю о Барби. Я одна из тех, кто делает ее голову. Вообще-то я вижу все, из чего она состоит.

Как видишь, я научилась передавать тебе послания. Передавать не по почте, Интернету или в телефонном разговоре. А способом, который я называю «Мысленное сообщение». Ты чувствуешь? Оно очень сильное. Я начала это делать, когда мне было пять лет. Сначала тебе надо подумать какую-нибудь мысль очень-очень напряженно, потом представить, что кто-то эту мысль получает, а затем закрыть глаза и сконцентрироваться, и твоя голова отправит сообщение.

Когда я делаю голову Барби, в мозг каждой я передаю свои мысленные послания. Поэтому, какая бы девочка ни купила Барби, она услышит мои мысли.

Я сделала много-много голов, и мои сообщения услышат в разных концах земли. Если ты внимательно послушаешь свою Барби, если прижмешь ее голову к своему уху, как ракушку, то сможешь услышать меня.

Многим, очень многим из нас, девочек, нужно делать Барби, ведь каждую секунду продаются целых три Барби. Так нам сказали в первый день работы. Они сказали, что такие же девочки, как и я, работают и в других странах, чтобы довести Барби до совершенства. Ее тело привозят из Тайваня. Ее волосы вшивают в Японии. Потом она оказывается в Китае, где на нее надевают одежду и приделывают голову. Они сказали, что в день 23 000 грузовиков, набитых Барби, ездят из порта в порт, откуда Барби отправляют в Америку, там их запаковывают в розовый картон и посылают дальше.

Они сказали нам: то, что мы делаем здесь, в Китае, самое главное и это нам нужно делать быстро, иначе мы не успеем и маленькие девочки не получат своих Барби.

Сначала я очень переживала из-за этого и все время нервничала. Несколько раз я порезалась о станок. А потом я увидела картинку с изображением дома мечты для Барби и задумалась о том, где живу я. Я живу в доме ночных кошмаров. Это даже не дом, а общежитие. Оно похоже на тюрьму для Барби, всех нас, девочек, затолкали в одно безобразное место. Я стала думать о том, как одна Барби может стоить 200 юаней, если я работаю здесь, в этой духоте, весь день, шесть дней в неделю, и зарабатываю за всю неделю меньше.

Я никогда нигде не была, но не думаю, что хоть кто-нибудь по-настоящему похож на Барби. Она такая тощая, я слышала, что у нее даже не бывает месячных. Моя кузина из Америки сказала, что из-за Барби девочки перестают есть, потому что пытаются быть похожей на нее.

Я стала думать о том, как на самом деле сложно любить Барби такой, какая она есть. Она такая твердая, в ней слишком много пластмассы. Она совсем не аппетитна. Она даже обнять тебя не сможет. Для нее приходится делать многое: обожать ее, одевать ее, покупать ей вещи. Она постоянно требует. Она очень жадная и очень зависимая. Именно так им удается раскрутить вас на большие деньги.

Послушай, но ведь Барби не виновата, у нее даже нет шанса. Столько людей ее контролируют, с первой пластмассовой детали до последней одежки. У нее меньше свободы, чем у меня. Она не может уйти. Наверняка она не сможет даже удержаться на своих ногах. Столько людей жестоко с ней обращаются. Ты знаешь, есть целая группа Барби (здесь на фабрике мы втайне называем их невезучими), которых отправляют в штаб-квартиру Барби в Лос-Анджелесе, где эксперты по Барби их швыряют, пинают и режут, чтобы проверить на прочность.

Еще моя кузина рассказывала мне, что многие девочки любят свою Барби только первое время, а потом, когда они становятся старше, отворачиваются от нее. Они отрезают ей волосы или и вовсе всю голову или запихивают ее целиком в микроволновку.

Ее владельцы заставляют ее произносить ужасно глупые вещи. Они говорят за нее:

Почему мне всегда нечего надеть?

Пойдем по магазинам.

Математика — это так сложно.

Я уверена, что Барби не хочет этого говорить, потому что знаю, что происходит у нее в голове. Она разговаривает со мной. Она очень зла. Ей очень больно. Она чувствует себя очень виноватой. Она ненавидит покупки и жалеет девочек, которых голод вынуждает на нее работать или которые голодают, чтобы быть похожей на нее. На самом деле она грубая и удивительно шумная. Она совсем не вежливая и ненавидит, когда ее втискивают в очень узкую одежду и неудобные туфли с острыми мысами на высоких каблуках.

Барби вовсе не та, кем вы ее себе представляете. Она гораздо умнее, чем вы позволяете ей быть. У нее много силы, и она гений в своем роде.

В мире больше биллиона Барби. Представьте, если бы мы их освободили. Представьте, если бы они ожили во всех деревнях и городах, во всех спальнях и на свалках, в своих домах мечты. Представьте, если бы они начали с преображения, а закончили бы переворотом. Представьте, если бы они начали говорить то, что чувствуют.

Дадим Барби слово.

Мысленное сообщение:

Освободите Барби!

Мысленное сообщение:

Освободите Барби!

Освободите Барби!

Освободите Барби!

О-о! Рука попала в машину! Больно. Кровь идет. Они очень разозлятся.

Мысленное сообщение:

Освободите Чан Ин!

Выпустите ее из этой грязной душной фабрики.

Мысленное сообщение:

Пожалуйста.

Небеса, небеса, небеса

Рамалла, Палестина

Дорогой Калид, я постоянно трогаю свои волосы. Это своего рода развлечение. Пропускаю и пропускаю их сквозь пальцы. Они были гуще раньше. Теперь они поредели. Что-то меня покинуло. Но я не знаю, что именно. Дорогой Калид, когда я стояла над твоей могилой, я представила, что они собирают части твоего тела, как пазл. И всегда добавляют ту часть, которую не нашли, твою руку. Я все думала о твоей руке, которая держала мою руку, когда ты верил во что-то, ради чего стоит умереть. Ты становился взволнованным. Не счастливо взволнованным, каким бываешь при получении подарка. Скорее полным решимости. Никто не собирался отнимать у тебя твое будущее. Я все думала о частях твоего тела и как я любила каждую часть твоего тела, но не тело, разорванное на части, как теперь. Дорогой Калид, позже я поняла, что она, ярость, поразила как лихорадка. Спустя две недели после того, как они кидали горсти земли на твое тело и дали мне шарф, который ты носил на удачу. Я подумала, что это была одна из тех болезней, которыми мы болеем из-за плохой воды недостатка света недостатка хлеба недостатка детского молока оттого, что ничего не работает и все закрыто а мы вынуждены жить в одной разрушенной комнате неделями иногда месяцами. Я думала, что это болезнь. У меня был жар, который не прекращался. Я завернулась в ткань твоего шарфа в твой запах в надежде, что он меня удержит или спасет но этого не случилось. Дорогой Калид, он был так прост — голос который прорезался во мне так прекрасен, так чист: Смертница. Я сказала это громко перед моими друзьями в кафе и лихорадка наконец прекратилась. Дорогой Калид, они сказали, чтобы я не думала об этом. Они сказали, что я стану героиней. Они сказали, что я встречусь с тобой на небесах. Они говорили слишком быстро. Они двигались слишком быстро. Мне нужно было время. Был мальчик, который пошел со мной. Я видела, что ему страшно. Он потел. У него были угри. Кто-то или что-то послало его туда. Как и я, он не хотел отставать. Дорогой Калид, может, если бы за мной приехала машина со включенными фарами или машина хотя бы не сломанная и не заржавевшая. Может, если бы они меня не торопили так сильно. Может, если бы они дали мне одеться в свою одежду но сама мысль умереть на крыше танка с растерзанным животом сама мысль умереть в их джинсах та грубость, с которой они меня втиснули в машину… Дорогой Калид, это мог бы быть твой ребенок — то, что вплотную прилегало к моей коже, привязанное ремнем высасывающее жизнь из меня но это была бомба размером с торс выпирала как разросшаяся опухоль высасывающая жизнь которая могла бы быть на ее месте маленькие пальчики вместо гвоздей кто-то кого мы бы зачали в нежности но вместо него вынашиваю что-то, чтобы взрывать людей. Дорогой Калид, в торговом центре где играют в нарды нас отправили по местам как провинившихся школьников чтобы мы выстояли чтобы приготовились взорваться, умереть стоя на своих местах. Я чувствовала, что парень хочет сбежать, но он был мужчиной и у него не оставалось выбора. Вдруг неожиданно торговый центр превратился в лица, лица, лица. Моя мать, мой отец, моя тетя и ты, Калид, виделись мне в глазах израильтян из торгового центра. И тогда я посмотрела наверх. Там были голубые животворяще голубые-голубые небеса больше чем весь торговый центр или палестинцы или израильтяне или даже ты, Калид. Кругом были голубые-голубые-голубые небеса и я не смогла этого сделать я отвернулась, когда его тело взорвалось его мальчишеская голова раздробилась и теперь не хватало частей его тела. Дорогой Калид, я не понимаю, почему они меня здесь держат. Я передумала. Я сбежала. Они бы должны поблагодарить меня. Они бы должны каждого палестинца посадить в тюрьму за дурные мысли или фантазии. Как бы мы без них выжили? На самом деле я не против того, что оказалась в тюрьме. По крайней мере не надо больше притворяться, что я свободна. У меня нет иллюзий. У меня нет ненависти. У меня нет парня. Я не могу больше вернуться домой, Я взрослее. У меня поредели волосы.

Стена

Иерусалим, Израиль

Моя подруга Адина ведет меня по другую сторону стены на Западном берегу [35] . Меня удивляет, каково там. Она почему-то выглядит выше оттуда. Понадобится вертолет, чтобы через нее перебраться. Крепкий, неприступный бетон разделяет силу, дома, землю и друзей. Я возвращаюсь. Я слушаю истории. На той стороне нет воды, Нет колодцев, Нет гранатовых и фиговых деревьев, Нет работы, Нет выхода. Я протестую по пятницам в основном с палестинскими мальчиками. Они не понимают, что израильтянка делает с ними. Это секрет. Никто из моей семьи не знает. Это продолжается несколько месяцев. Стена меняет меня. Я перестаю брить ноги. Я перестаю есть мясо. В конце концов я отказываюсь служить в армии. Я вижу глубокое разочарование на нежном старом лице моего дедушки. Мне говорят, что я не плачу за обиду. Мне говорят, что я не настоящая израильтянка. Мой отец не смотрит на меня, как прежде. Мой брат ведет себя развязно и хвастается передо мной тем, что он убил араба сегодня. Я продолжаю говорить «нет». Я не согласна с тем, что психически нездорова. Я не буду учиться стрелять. Я попадаю в тюрьму. Я отказываюсь носить армейскую/тюремную форму. Меня сажают в одиночную камеру. Я молчу о том, как сильно меня это пугает. Каждую ночь девочка моего возраста, лет восемнадцати или вроде того, забредает в мою камеру. У нее бритая голова. Она голая и голодная. Она что-то хочет мне сказать. Но начинает задыхаться. Ее костлявые руки Цепляются за стену. Я не могу сказать: она сон или воспоминание. Преследует или освобождает меня.

35

Стена на Западном берегу реки Иордан — имеется в виду Израильский разделительный барьер, пограничное сооружение Израиля. Оно отделяет Израиль от Западного берега реки Иордан (исторические Иудея и Самария). — Прим. перев.