Я хочу летать

— Мне пора, — тихо произносит Гарри, по-прежнему рассматривая что-то на земле. — Я приду завтра.

И Северусу кажется, что последнюю фразу Гарри произносит механически, а на самом деле вовсе не желает сюда возвращаться.

— Иди, — медленно кивает Северус, чувствуя внутри противную гулкую пустоту.

Наконец Гарри поднимает голову и видит, как темнеет лицо Снейпа. Он не понимает причины такой резкой перемены настроения. Ещё несколько минут назад всё было хорошо. Но теперь зельевар выглядит так, словно собирается кого-то хоронить. Хотя на самом деле ничего страшного не случилось. Просто уже наступают сумерки, а Гарри хотел убрать квартиру перед сном. Правда, в глубине души Гарри всё прекрасно понимает. Он просто не хочет признаться в этом самому себе.

— Тебя… переместить в дом? — спрашивает Гарри с запинкой, потому что не может сходу подобрать нужное слово, а «отвезти» кажется ему неуместным.

— Не нужно, — тихо отвечает Северус, опуская взгляд на свои руки. — Я посижу тут ещё немного, а потом меня заберёт Милти.

— Хорошо, — пожимает плечами Гарри, и Северусу кажется, что он слышит в этом коротком слове облегчение. — Тогда… до свидания? — Северус не доверяет своему голосу, потому что глаза начинает щипать, поэтому просто кивает. — Всё будет хорошо, — неуверенно бормочет Гарри и несмело дотрагивается до его руки.

«До рубашки, — поправляет себя Северус. — Не до запястья».

Он прочищает горло, только чтобы повторить короткое:

— Иди.

Гарри стоит возле Снейпа ещё несколько секунд, плотно сжав губы, а потом встряхивает головой и уверенной походкой направляется к границе барьера, не оглядываясь. Северус остаётся сидеть в кресле, так и не подняв головы.

Замерший на краю

Я стараюсь идти, выпрямив спину, хоть и не чувствую на себе взгляда. В голове назойливо гудит только одна мысль: быстрее добраться до большой осины на границе барьера. Других мыслей, к моему удивлению, нет. Они появляются, лишь когда я захожу за дерево, чтобы меня не было видно. Я прислоняюсь спиной к стволу и медленно сползаю на землю, утыкаясь лицом в колени. Джинсы быстро промокают, плечи сотрясаются от плача. Я не могу объяснить себе, почему рыдаю, но, кажется, мне просто нужно выплеснуть накопившееся за день напряжение.

Спустя какое-то время я наконец успокаиваюсь. Снимаю очки, протираю их краем футболки, вытираю заплаканное лицо. Теперь можно как следует подумать надо всем, что не давало мне покоя на протяжении последнего часа.

Снейп не в себе. Это факт. Но я знал это. Знал с первой минуты, как увидел его у камина в кресле. Поэтому и не сильно удивился, когда он потребовал от меня Нерушимую клятву. Я знал это, когда смазывал бальзамом его ноги и когда мыл ему голову, знал, когда вкладывал ему в ладони липких динозавров, знал, когда робко целовал его и когда он жадно впивался губами в мои губы, знал, когда спускал его вниз, чтобы выйти на улицу и когда как сумасшедший нёсся за книгой. Я знал. Но почему-то не желал об этом думать. Я не хотел разбираться с проблемой, мне проще было игнорировать её. Но только что я понял, что не могу. Утром меня охватывали такие бешеные эмоции, что я забыл обо всём на свете. Я был ослеплён своим открытием, что Снейп — тот самый Снейп! — всё ещё здесь. Я был рад, что он рядом, что я могу смело прижаться к его рту губами и не быть отвергнутым, что он хочет меня, пусть даже потому, что я первый живой человек за пять лет, оказавшийся так близко к нему. Я действительно был рад. Или даже больше… Я был счастлив. Но идиллия разрушилась, стоило мне поймать его беспокойный и чуть безумный взгляд, когда он рассказывал о полётах. Он на самом деле болен. И дело не только в том, что он не может ходить. Болезнь его тела породила болезнь разума. Наверное, мне только показалось, что Снейп ничуть не изменился. Я даже остриг его сегодня, чтобы создать себе иллюзию, будто всё осталось как прежде.

Я тяжёло вздыхаю, прикрываю глаза и упираюсь затылком в дерево. Я запутался. Мне трудно, больно и непонятно. Я уже не знаю, чего хочу от Снейпа и от этих странных пустых визитов. Я надеялся, что сделаю лучше ему, но в действительности я делаю только хуже себе. За чем я гоняюсь? Что я пытаюсь вернуть? Так, как было раньше, не будет никогда. Я горько усмехаюсь, когда мне на ум приходит странная аналогия. Если тебе нравится какая-то красивая актриса, ты восхищаешься ей и мечтаешь познакомиться. А в один прекрасный день случайно видишь её на улице, начинаешь разговаривать и понимаешь, что она вовсе не такая, какой кажется на экранах телевизоров или в глянцевых журналах. Ты видишь, что кожа у неё на самом деле сухая и тусклая, а не розовая и бархатистая, как казалось раньше; что улыбка не такая белоснежная, какой её сделали фотографы, обрабатывая снимки; что на самом деле она глупая пустышка, а не умная проницательная женщина, как её героиня. И вот тогда в душе поселяется стойкое чувство разочарования. А ведь это очень больно — разочаровываться в человеке, которого столько лет, казалось, знал. И Снейп… Я так хотел увидеть в нём прежнего Снейпа — хогвартского зельевара, слизеринского декана, который мог напугать меня одним только свирепым взглядом. В его глазах я всегда видел лишь злость. А теперь я даже выяснил, что вовсе они не злые. Просто серьёзные. Кажется, я перестарался с самообманом, пытаясь выдать желаемое за действительное. Вряд ли этот полуживой, слегка безумный человек станет прежним Снейпом.

Я коротко смеюсь, когда понимаю, что мысленно вновь возвращаюсь к тому разговору, что я вёл сам с собой несколько дней назад, впервые увидев Снейпа. Тогда я тоже думал, что от прежнего человека у этого только лицо. Потом я изменил своё мнение и обрадовался, что ошибся. И это случилось, когда он ожил. Когда я узнал, что он тоже меня хочет, когда он выгнал меня вон. Именно тогда я увидел в нём не вялого инвалида в кресле, а настоящего живого человека.

За этой мыслью невольно тянется ещё одна. Я увидел в обитателе этого дома Снейпа, лишь когда он ожил. А ожил он благодаря моему присутствию. Он ожил… из-за меня?! От этой мысли я так резко вздрагиваю, что ударяюсь затылком о дерево, но боль меня сейчас не волнует. Я распахиваю глаза и обхватываю голову руками, как будто мысли могут разбежаться в разные стороны.

С момента моего появления в его доме Снейп просыпался буквально на глазах. С каждым днём ему становилось всё лучше. И сегодня утром… Сегодня утром он, кажется, даже сам был удивлён своему новому состоянию. Он разрешил целовать себя, кормить, вывести на улицу, разрешил даже обкорнать, хотя я вовсе не парикмахер. Он позволил мне внести в его жизнь какие-то изменения, какие-то новшества. Он доверился мне. Он пытался открыть мне душу, рассказывая о своей безумной мечте. А я… Я просто сбежал. Трусливо, гадко, подло, не поднимая головы. Очень в моём духе, если вспомнить хогвартские подземелья. Тогда он тоже остался в своей прихожей один. И потом ни словом, ни жестом, ни даже взглядом не дал понять, что между нами что-то было. Он словно замкнулся, закрыл в себе воспоминания о том поцелуе. И сейчас, видимо, случится то же самое.

Я вскакиваю на ноги, и меня тут же начинает пошатывать, потому что кружится голова. Я прислоняюсь к дереву спиной и продолжаю гонять по кругу мысли, приводящие меня к неутешительному выводу. Он доверился мне и пытался раскрыться передо мной. А я только что обманул его доверие, которое пытался заслужить с таким отчаянным желанием. Словно я делал это для дурацкой галочки в списке своих достижений. «Заслужить доверие Снейпа». Сделано. Галочка. Всё. Можно забыть о нём и двигаться дальше. Ведь это всё выглядит именно так.

Тупица, идиот, дурак!.. Мне хочется биться головой о дерево. И не делаю я этого только потому, что знаю — не поможет. Я нервно кусаю губы, зачем-то тру щёки, переступаю с ноги на ногу. Как будто движение сможет помочь мне думать. Зачем я сбежал? Чего я испугался? Почему меня постигло такое разочарование? Я что, совсем спятил, если решил, что между мной и суровым слизеринским деканом может что-то быть? Конечно, нет. Тот поцелуй ничего не значил для него. Он же мне сам об этом сегодня говорил. Но утром, однако, он дал мне себя поцеловать. И не один раз. Но жадно ловил мои губы не тот преподаватель зельеварения, которого я оставил в подземельях Хогвартса, а Снейп, которого я отыскал всего несколько дней назад. И мне нужен этот человек, кем бы он ни был. Чертовски нужен. До слабости в коленях, до нервной дрожи. Да, возможно, я нафантазировал себе чего-то лишнего, да, возможно, у него больше нет развевающейся мантии и стремительной походки, как нет его низкого голоса с ледяными нотками. Но у него есть главное. Он сам. Тот «он», который сегодня на несколько часов стал и моим. И может быть моим и дальше, если я ещё успею исправить ужасную ошибку, которую я сегодня совершил.

Я слишком много думаю, слишком много сомневаюсь, слишком часто пытаюсь всё проанализировать. Но мне не нужно этого делать. Только не сейчас. Потому что чувства не поддаются анализу. Это… Как он сегодня сказал? Это химический процесс, происходящий в мозгу и не поддающийся объяснению. А я всё время пытаюсь уложить всё по полочкам. Я издаю нервный смех, когда перед глазами встаёт нелепая картинка. Я смотрю на обрыв над морем и представляю там себя. Да, сейчас я кажусь себе человеком, замершим на краю обрыва. Я словно то с опаской подхожу к самому краю, осторожно заглядывая в бездну, то отпрыгиваю назад, испугавшись высоты. Но бояться не нужно. И сомневаться тоже не нужно. Нужно просто… прыгнуть.

Я быстро приглаживаю волосы, ещё раз вытираю лицо и выхожу из-за дерева, чтобы вернуться к Снейпу. Но под дубом никого нет. Только тут я замечаю, что уже стемнело. Наверное, я просидел так часа два, и Милти уже успел забрать Снейпа домой. Кусая губы от досады, я бегом добираюсь до того места, где он сидел. В темноте мне с трудом удаётся разглядеть в траве отрезанные чёрные волосы, которые так никто и не убрал. Я перевожу взгляд на дом и быстро нахожу глазами единственное окно на втором этаже, где горит свет. Глазам опять становится мокро. Но я, полный решимости, уверенной походкой направляюсь к дому с единственным твёрдым желанием: просто прыгнуть.