Я иду искать

Довольная собой, она повернулась на бок и через несколько минут провалилась в сон.

6 день. Порча.

Утро в Процветании начиналось с прерывистых гудков. Первые три означали подъём, следующие пять – завершение личных дел, последние семь – начало рабочих смен. Было в этом что-то забавное – словно полуразрушенный завод всё ещё делал вид, что производство в его цехах продолжается. Сходство с тюрьмой тоже усилилось, но потом Ур увидел, в чём на самом деле состояла работа, и понял, что оно по-прежнему внешнее.

По большому счёту, жизнь в посёлке сильно напоминала деревенскую коммуну. Все средства производства были общими, весь провиант хранился централизованно, а распределением пайков заведовал Совет, членов которого выбирали сами жители – причём роль советника отнюдь не означала освобождения от ежедневного труда согласно общему расписанию. Главными делами в холодное время года были уход за скотом, ремесленные работы, заготовка топлива и поддержание инфраструктуры посёлка – в основном, систем снабжения электричеством и водой. Ничто из этого не выходило за рамки обычного крестьянского труда и уж точно не приводило к истощению физических сил: разве что дрова и особо ценный уголь возили на ручных тачках. Дети помладше ходили в школу, а постарше – совмещали учёбу с помощью взрослым. Ур поинтересовался у Лиззт, если ли в Процветании какие-нибудь развлечения, но наткнулся на непонимающий взгляд. Никаких признаков наличия религиозного или гражданского культа он не заметил, а осмотревшись внимательней, понял, что кругом не наблюдается вообще ничего, не связанного с хозяйственной деятельностью. Одежда – сугубо утилитарная, на хижинах – ни следа украшений, да и в доме Айцца он не заметил ничего похожего на те мелочи, с помощью которых даже самые простые люди пытаются скрасить свой быт. Разве что циновка из проводов была в белую и синюю клеточку – по цветам изоляции.

Это наводило на мысли.

Люди, не слишком перегруженные трудом, всегда ищут разнообразия. Вяжут, плетут, вышивают, режут и лепят разную ерунду, на худой конец – рисуют что-нибудь на голой стене. Ур лично видел столетние «фрески духа» в камерах храмовой тюрьмы: заключённые делали их кусочками угля, мела и битого кирпича. В Процветании, похоже, такими вещами не занимались. Скорее всего, у местных были какие-то свои способы скоротать время, не слишком заметные внешне и не слишком привычные для разведчика, но найти их лишь предстояло.

Айцц снова отправлялся в поход. Роздыху ему не дали, зато выдали новый список того, в чём нуждается Процветание и как можно скорее: свёрла, исправные электромоторы, резцы для токарных станков, синтетическая нить – словом, всё то, чем старая цивилизация по-прежнему снабжала своих унылых потомков. Ур вызвался идти вместе с мусорщиком. Хотелось осмотреть побольше осколков прошлого, чтобы составить полную картину местных технологических достижений, и, если повезёт, пролить свет на обстоятельства катастрофы. Ещё одна причина, менее благовидная, состояла в том, что допрашивать старика было куда проще, оставшись с ним наедине – внучка или другие посторонние запросто могли помешать.

К тому времени, как они собрались и Айцц получил инструкции, местные уже разбрелись по своим рабочим местам. Под мрачными сводами цеха раздавался всё тот же размеренный шум, и только лица встречных выражали ещё меньше любопытства, чем прежде. Вчера, когда разведчик прибыл в посёлок, суета в нём была размеренно-деловой. Теперь, серым утром, люди казались будто задавленными – не задерживаясь на улице, ныряли из двери в дверь или поспешали куда-то с тачками, лопатами, инструментами. На семью мусорщиков и разведчика не глазели, но Ур затруднялся сказать, нормально ли такое поведение или нет. Никем не провожаемые, они вышли сперва за ворота цеха, а потом и за стены укрепления. Было ветрено. Низкие облака царапали животы о старую линию электропередач, протянувшуюся вдоль горизонта. Голые поля вокруг завода нагоняли тоску.

Кучка охраны, оставив свои посты, сгрудилась в стороне, рядом с железной клеткой. Один держал в руках винтовку, трое – длинные шесты с перекладинами на концах, а двое оставшихся усердно поливали содержимое клетки густой маслянистой жидкостью.

Ур остолбенел.

За почерневшими прутьями, весь лоснящийся от выплеснутой на него дряни, скрючился человек или кто-то, очень похожий на человека. Тело всё ещё прикрывал изодранный бушлат, лысая макушка торчала меж узких плеч, а руками несчастный обхватил самого себя, будто страдал от сильного холода. Опустошив вёдра и оставив их около бочки, стражники приволокли кусок арматуры метров двух длиной, с намотанным на конце тряпьём. Арматуру тоже макнули в бочку.

Понимание происходящего проникало в голову Ура как-то медленно, по шагам. Почерневшая клетка и запертый пленник. Бочка с маслянистой тяжёлой жидкостью. Обмотка на конце палки. Размеренно, без воплей и столпотворения, без ритуалов и объявлений, жители Процветания собирались кого-то сжечь. Вот оно что. Вот почему все выглядели странно притихшими. Что ж, бывает: иногда люди жгут других людей на кострах, в крематориях или даже в железной клетке, как здесь, но никогда не бывает так, чтобы это событие не вызвало никакой реакции. Даже в Литтерстадте, где выжившим, кажется, вообще было плевать почти на всё с ними происходящее.

– Чего замер? – как ни в чём ни бывало позвал Айцц. – Иди пора.

Он успел отойти на несколько метров и теперь повернулся к разведчику, зачарованно наблюдавшему начало казни. Лиззт, простившись с дедом, уже исчезла за воротами форта. Вспыхнул факел. Рыжее пламя отчаянно чадило, будто силясь добавить ещё больше черноты в закопчённый мир.

– Что происходит? – спросил Ур, постаравшись не выдать своих чувств голосом. Старые, глубоко въевшиеся убеждения бурлили в нём, как вода в котле. Каждый год, проведённый в ГУИР, он занимался их тщательной прополкой, выковыривал семена и топтал ростки, но, как оказалось, уничтожил не до конца.

«Не вмешиваться без крайней необходимости. Не проецировать свои представления о морали, справедливости, должном и скверном на объекты разведки. Разведчик не сделает ничего, что может поставить его миссию под угрозу и не позволит узости своих локальных представлений замутить его беспристрастный взгляд.»

Что бы ни происходило с местными жителями – это дело самих местных жителей. Единственный повод для вмешательства в их дела – это получение ценных сведений, значимых в рамках миссии. Добро и зло существуют там, в Араанге и на территории Этнан-Вегнара, а здесь, в Литтерстадте, существуют только наблюдаемые явления. Всё, что происходит вокруг – одноразовый спектакль, который ни Ур и ни один из его коллег больше никогда не увидят.

«Так что стой на месте, идиот, и не вздумай даже слова сказать. Может быть, казнят вора: в условиях тесноты и скудости любое нарушение способно вызвать серьёзные последствия, если не будет наказано со всем тщанием.»

Айцц подошёл, потоптался рядом. Пламя занялось в клетке, и до слуха разведчика долетел ужасный тоненький визг.

– Порченого поймали, ещё до света. Теперь вот жгут. Идём, нечего тут смотреть.

Но Ур не хотел идти. Он приблизился, вынудив мусорщика следовать за собой, и постарался рассмотреть жертву.

– Кто это – порченый? Откуда вообще взялся?

– Из города, – нехотя буркнул Айцц. – Кто порчу подхватил, те обратно идут. Свойство у них такое: назад лезть. Одного пропустишь – страшно и представить, что будет. Поэтому стерегут. Ну, насмотрелся? Давай топать уже, а то без тебя уйду! Время позднее.

Разведчик насмотрелся. За клубами чёрного дыма он успел разглядеть существо, сгоравшее в клетке, и тут же избавился от комплекса вины. Хватило круглых, навыкате, глаз, хватило морщинистой, жёлтой кожи, длинных узловатых пальцев и совершенно безумной ухмылки, расколовшей жутковатое лицо почти надвое. Если это и было когда-то человеком, то теперь явно перестало им быть: даже скрытая рваньём фигура кособочилась настолько неправильно, что казалось, будто позвоночник её переломлен и сросся под невероятным углом. И всё же человеческие черты не исчезли в гротескной маске, не превратились во что-то чуждое и чудовищное – порченый выглядел как шарж на самого себя, как живая карикатура, для чего-то сошедшая с газетных страниц.