Я лечил Сталина: из секретных архивов СССР
Шрифт:
Я всегда с удовольствием проводил так называемые клинические разборы. Они систематически проходили и проходят в обоих руководимых мною учреждениях - клинике и в Институте терапии (по разу в неделю). Как правило, они многолюдны, приходят врачи из различных городских лечебных учреждений; в Институте терапии по средам собирается обычно не менее 200 врачей, в клинике - также около того (включая и студентов). Обычно успеваю осмотреть и обсудить двух-трех больных. Эта форма очень удобна для индивидуального анализа больного - и вместе с тем в нее легко влить относящиеся к данному заболеванию новые данные из литературы и высказать конструктивные и критические замечания. Иной раз мои суждения мне самому кажутся чем-то новым и оригинальным, открывающим перспективы для специальных научных исследований; но мысли бегут быстро, идеи, только что сформулированные, чаще всего где-то тонут, захлестнутые другими, те, в свою очередь, оттесняются новыми. Эх, заносить бы их в записную книжечку! Что-то нет верных учеников, которые бы подхватывали их, фиксировали и напоминали о них позже или сами их развивали. Но последнее, может быть, и происходит в какой-то мере. Именно таким путем - свободного высказывания своих мыслей, предположений, взглядов - вероятно, и создаются предпосылки для
Публика обычно довольна разборами. «Издать бы их, это неповторимо и увлекательно», - говорят мне. Но как только ставят магнитофон (и я об этом знаю), я «скисаю», возникает какое-то напряжение, я стараюсь говорить более складно, а между тем свобода творчества уже нарушена, и мне самому становится скучно.
На этих клинических разборах иногда удается ставить «блестящие диагнозы». Я не обольщаюсь в этом отношении. Конечно, для того чтобы хорошо ставить диагноз, требуется не какая-нибудь специальная интуиция (как об этом часто думают), а прежде всего ум и знания и в особенности свойство ума быстро схватывать все возможности, как бы одновременно вспоминать данные, полученные при исследовании больного, и тут же «примерить» их к данным опыта и знания. Тугодумы и начетчики не ставят хороших диагнозов. При всем том надобна смелость. Опыт показывает, что при двух вероятных диагнозах один всегда имеет больше шансов подтвердиться как более частый и обычный. Его и ставят и оказываются правыми. Надо иметь смелость рисковать иногда и ставить редкий диагноз. Ведь если он не подтвердится, невелика беда, человеку свойственно ошибаться, и если ложное диагностическое заключение было логичным, обоснованным - никто не будет в претензии, если, конечно, не было допущено какого-нибудь упущения в терапии. Такие понятные, как бы мотивированные ошибки не ставятся в ущерб репутации клинициста. Но если диагноз редкой болезненной формы или вообще диагноз, выдвинутый в труднейшей ситуации, подтвердится - вас поздравляют с блестящим диагнозом. А сами-то вы были в нем совершенно не уверены, в вашей голове роились сомнения, страх попасть впросак, но вы смело шли на риск. Таким образом, «блестящий» клиницист отличается от «неблестящего» своей смелой неосторожностью (тот же, обуреваемый сомнениями, иногда готов написать не один, а два диагноза, или воздержаться от диагноза вообще из растерянной осторожности).
Надо иметь смелость рисковать иногда и ставить редкий диагноз
Кроме того, я заметил, - как уже отмечал выше, - что слава «блестящего клинициста» часто определяется не хорошими диагнозами, которые он ставит, а отсутствием чрезмерной научной активности (дескать, вот это настоящий врач, а не ученый).
I МОЛМИ в те годы (1949-1952) имел директора Б. Д. Петрова [164] , работавшего ранее в ЦК; это умный человек, остроумный оратор, специалист по истории медицины. Его оригинальные суждения выделили его среди монотонной массы партийных работников. Его жена З. А. Лебедева [165]– директор Института туберкулеза АМН, также член партии, депутат Верховного Совета, женщина самолюбивая и не совсем справедливая; несмотря на то что она вкладывала много энергии и заботы об институте, ее там недолюбливали за властный нрав.
164
Петров Борис Дмитриевич - советский историк медицины, член-корреспондент АМН СССР. В 1948-1953 годы - директор, с 1952 по 1956 год - заведующий кафедрой истории медицины I МОЛМИ.
165
Лебедева Зинаида Александровна - директор Института туберкулеза АМН СССР, депутат Верховного Совета СССР (1954-1958).
У З. А. и Б. Д. мы бывали дома, и они у нас. Они были также в дружбе и с К. М. Быковым. Если бы все партийные работники были похожи по уровню культуры и по уму на эту пару, то жизнь нашего государства шла бы гораздо более успешно.
Терапевты в I МОЛМИ, кроме меня - В. Н. Виноградов [166] , В. Х. Василенко [167] , Е. М. Тареев [168] , А. Г. Гукасян [169]– все разные люди.
166
Виноградов Владимир Никитич (1882-1964) - выдающийся советский терапевт, академик АМН СССР. Первым в СССР в условиях клиники применил бронхоскопию, гастроскопию, катетеризацию сердца, векторэлектрокардиографию. Главный терапевт Лечебно-санитарного управления Кремля, лечил Сталина и многих членов Политбюро. В ходе «дела врачей» был арестован, после смерти Сталина оправдан и освобожден.
167
Василенко Владимир Харитонович (1897-1987) - выдающийся советский терапевт, академик АМН СССР, зав. кафедрой пропедевтики внутренних болезней I ММИ. Работал под руководством Ф. Г. Яновского и Н. Д. Стражеско. Во время Великой Отечественной войны - главный терапевт Северо-Кавказского, затем 1-го Украинского фронтов. Автор многочисленных работ, посвященных различным вопросам общей и частной патологии внутренних органов и, в частности, хронической недостаточности кровообращения, пороков сердца.
168
Тареев Евгений Михайлович (1895-1986) - выдающийся советский терапевт. Академик АМН СССР (1948), Герой Социалистического Труда (1965), лауреат Сталинской, Ленинской и Государственной премий СССР. Один из основоположников советской нефрологии, гепатологии, ревматологии и паразитологии.
169
Гукасян Арам Григорьевич (1901-1972) - известный советский терапевт, исследователь патологии органов пищеварения, заболевания почек, сердечно-сосудистой системы и др. В 1961-1968 годы - главный терапевт 4-го Главного
управления Министерства здравоохранения СССР.В. Н. Виноградов - тип московского популярного врача-практика. Он, действительно, как врач хорош: очень любезен, обходителен, тщательно исследует пациента, внимательно его расспрашивает, и потому его больные уважают (больным менее нравятся профессора, которым сразу все ясно и которые, по своей натуре, не склонны выслуживаться перед ними нарочитой длительностью беседы или скрупулезным осмотром для вида; больные не очень любят быстрых врачей, считают их поверхностными, а почитают тех, которые кряхтят, молчат, как бы думают, вновь и вновь повторяют вопросы, терпеливо выслушивают никчемные ответы и многозначительно пересыпают их восклицаниями: «Так-так» или «Гм-гм»).
Больные не очень любят быстрых врачей, считают их поверхностными, а почитают тех, которые кряхтят, молчат, как бы думают
В. Н. имеет большой опыт, знание психологии больных и т. п. Это - последний последователь Захарьина. Он занимает и кафедру Захарьина (однако он не был ни учеником Захарьина, ни учеником его учеников, - он был ассистентом во II Женском медицинском институте, потом в I Мединституте у Плетнева, - я еще занимался в плетневской клинике у него в группе). В его клинике студенты должны составлять длинные анамнезы, отвечая на самые старомодные вопросы (каким родился по счету, каким клозетом пользуется и т. п.), начинать изложение не с главного, а в историческом порядке, то есть с рождения. Как педагог В. Н. отличался методичностью, четкостью, лекции читал с пафосом, с хлесткими заключениями; он был строг на экзаменах.
После смерти Г. Ф. Ланга В. Н. Виноградов стал председателем Всесоюзного общества терапевтов - как старейший. Он к тому времени был в очень большом фаворе в Кремлевской больнице и лечил главных вождей и членов их семей. У себя дома за ужином (всегда обильном и вкусном) В. Н.
– обаятельный человек, московский хлебосол, любитель угощать лучшими винами. И, наконец, он страстный коллекционер картин (и у него имеются первоклассные вещи).
Но если сам руководитель клиники мало занимался наукой, то его коллектив был деятельным. В клинике В. Н. Виноградова была организована хорошая электрокардиографическая лаборатория, в которой - по штату Академии - работали способные физиологи; был налажен и метод ангиокардиографии.
В. Х. Василенко, так же как В. Н. Виноградов, слыл хорошим врачом (хотя ни на одном консилиуме я лично не слышал от него других заключений, кроме «возможно», «можно думать», «я такого же мнения»), был «главным терапевтом» Кремлевской больницы и т. п. Как ученика Н. Д. Стражеско, его водворил в Москву министр Е. И. Смирнов, так же как меня, ученика Г. Ф. Ланга (притом одновременно). Мы с ним должны были оживить московскую терапию. Его выступления по научным (чужим, конечно) докладам начинались и кончались анекдотами - публике, конечно, нравилось, так как публика любит, чтобы ее забавляли.
Сущность состоит в том, что ценность ученого у нас все еще часто определяется личными связями, симпатиями себе подобных или власть имущих; к тому же выдвигаются люди менее достойные в пику более достойным (дабы последние не слишком кичились своим научным значением, подумаешь!). Важно установить общее поравнение, нивелировку коллектива, а не выпячивать персональные заслуги отдельных лиц. Как в трамвае - не высовывайся!
Е. М. Тареев еще в клинике М. П. Кончаловского разрабатывал вопросы патологии почек. Позже, как руководитель терапевтического отделения Института малярии, он с сотрудниками, первый в нашей стране, изучал действие новых лечебных препаратов - атебрина (акрихина) и плазмохина (плазмоцида). Его монография о малярии получила Сталинскую премию. Е. М. Тареев - автор известной книги о болезнях почек, своего рода архива на эту тему, с массою литературных ссылок, но без оригинальных собственных концепций. Позже он стал изучать коллагенозы и так называемую лекарственную болезнь; в этой области он, несомненно, нашел новые интересные грани. Ему же принадлежит бесспорная заслуга описания у нас в Союзе эпидемий желтух после массовых прививок, что послужило поворотным пунктом в его трактовке острых гепатитов: раньше он их считал неспецифическими (аллергическими) формами, а после личных наблюдений над прививочными желтухами - в свете появившихся к этому времени за границей данных о вирусном характере желтух - стал их рассматривать как вирусное заболевание. Хорош он как полемист - критика дается им в острой форме, но слова подбираются не обидные и какие-то антивульгарные.
Сущность состоит в том, что ценность ученого у нас все еще часто определяется личными связями, симпатиями себе подобных или власть имущих
Еще один терапевт I МОЛМИ - Гукасян (клиника Сангига на базе одной из городских больниц) больше известен как начальник ГУМУЗа [170] Минздрава - таковым он был тогда, когда я приехал в Москву. Вскоре ему выпало рассылать по периферийным кафедрам профессоров-евреев, изгоняя их из столичных вузов; это было делом неприятным, в связи с чем его стали систематически проваливать на выборах в правления или президиумы обществ.
170
Главное управление медицинских учебных заведений Министерства здравоохранения СССР.
Из хирургов I МОЛМИ тогда были Еланский и Салищев - позже последнего сменил блестящий хирург Б. В. Петровский, преобразивший затрапезную отсталую клинику в образцовое, передовое учреждение. Был еще неоперирующий И. Г. Руфанов, человек образованный и умный, дипломат, обладавший большой общественной жилкой; автор отличного учебника и, так сказать, теоретик от хирургии.
Первые годы после моего приезда в Москву работали еще А. И. Абрикосов и И. П. Разенков [171] . Я ощутил их авторитет имен, но не мыслей. Часто ведь действуют имена (очевидно, в связи с прошлыми заслугами), а что в данное время говорят или делают носители этих имен, имеет уже меньшее значение. На смену им пришли работающие теперь А. И. Струнов, делающий превосходные доклады на разные темы патологии, и П. К. Анохин.
171
Разенков Иван Петрович (1888-1954) - советский физиолог, академик АМН СССР. Ученик И. П. Павлова. В 1948-1950 годы - вице-президент АМН СССР. Лауреат Сталинской премии.