Я люблю тебя, Калькутта!
Шрифт:
Я много слышал и читал об этой удивительной иезуитке, которую здесь называют «ангелом Калькутты». По национальности она — югославская албанка, ее имя — Агнеса Гонжа Бояджиу. Орден направил ее на работу в Индию в 1928 году. Потрясенная невообразимой для европейца нищетой калькуттских трущоб, она решила посвятить жизнь их обитателям. Никаких средств на благотворительные цели орден ей не выделил, и молодая монашка полагалась только на себя. Каким-то образом она выбила у городских властей старый, полуразвалившийся дом-сарай и сделала его своей штаб-квартирой. К ней присоединились другие молодые монашки, в основном обращенные в христианство местные девушки. Они ухаживали за больными, раздавали лекарства и продовольствие, помогали прокаженным. Что-то им жертвовали благотворители, что-то выпрашивали по домам: лекарства, срок хранения которых истек, старое тряпье, остатки еды — все у них шло в дело. Но имя Матери Терезы связывают прежде всего
Смысл их прост и страшен. В специальные помещения — подвалы, сараи, оборудованные на скудные средства, активистки ордена сносили тех несчастнейших из несчастных, которых всегда было в изобилии на тротуарах Калькутты: стариков и старух, нищих, калек-детей, прокаженных — тех, для кого уже не было места ни в обществе, ни на земле, — съеденные голодом и болезнями живые скелеты. Их никто не собирался спасать — ни сил, ни средств, ни продовольствия у юных монашек для этого не было. Их задачей было облегчить последние минуты несчастных, дать им умереть не по-собачьи, на асфальте, а под кровом, на циновке или охапке соломы, обеспечить последним глотком воды и ласковым словом, заверить, что их тело будет по индуистскому обычаю сожжено и пепел брошен в Гангу. Эти дочери Иисуса оказались удивительно тактичными и никогда не старались обратить умирающих в христианство или схоронить их не так, как требует индуизм. Конечно, некоторым «счастливцам» удается выжить и даже поправиться, но путь у них один — опять на асфальт, их не могут держать ни одного лишнего дня: циновка нужна другим.
Армянский священник отец Акоп Гёкчян предлагал мне побывать в этих домах, но у меня так и не хватило храбрости пойти туда…
Сейчас миссия Матери Терезы известна во всем мире. Ей присуждена Нобелевская премия, которую она конечно же, полностью отдала на нужды своего ордена. Индира Ганди недавно вручила ей бесплатный билет, позволяющий пользоваться любыми видами транспорта для поездок по территории Индии. Больше стало и средств, их тратят на лекарства и продовольствие, которые распределяют в трущобах, как сегодня утром. Конечно, это капля в море, но и она необходима. На днях в газетах появилось сообщение: Мать Тереза поручила бездомным детям собирать на улицах скорлупу кокосовых орехов. Из нее делают дешевые сувениры. Вот только покупать их надо осторожно — к изготовлению привлекают не только всякий обездоленный люд, но и прокаженных.
Еще о Матери Терезе
Год 1988
Не думал, что имя Матери Терезы станет известно в нашей стране — иезуитка, монашка, внеклассовая благотворительность… Но многое изменилось с 1985 года. И вот — осень 1988 года, страшное землетрясение в Армении, потрясшее мир. Мать Тереза в СССР — встречается с М. С. Горбачевым, летит в Армению, в эпицентр бедствия. В Москве подписано соглашение между Миссией Матери Терезы, Советским комитетом защиты мира и Всесоюзным институтом спинномозговых травм о том, что в стенах института будет функционировать Дом милосердия Матери Терезы, где четыре сестры Миссии будут оказывать помощь жертвам землетрясения и другим пациентам с поражениями спинного мозга (позже сестры перешли на работу в один из домов для престарелых).
В Комитете защиты мира — пресс-конференция. Появляется Мать Тереза с помощницами. Она не изменилась за прошедшие годы — все та же маленькая морщинистая старушка в белой с голубым косынке, такая же неугомонная, спешащая по зову сердца туда, где людям плохо.
— Я и мои сестры, — говорит она, — приехали, чтобы помочь тем, кто попал в беду. Мы небогаты, но для нас — счастье дарить нежность и сострадание всем, кто в них нуждается, кто пал духом: больным, умирающим, одиноким, старым — всем, исстрадавшимся по любви и заботе. Для нас не существует различий в национальности, цвете кожи, вероисповедании, все люди для нас — дети Господа и заслуживают нашей помощи, все созданы, чтобы любить и быть любимыми. Я хочу поблагодарить господина Горбачева за разрешение открыть в СССР наш Дом милосердия, где мы сможем служить страждущим своей любовью и состраданием.
Мы, журналисты, забрасываем Мать Терезу вопросами.
— Вы видели много боли и страданий во всем мире. С чем бы вы сравнили масштабы бедствия в Армении?
— Оно не сопоставимо ни с чем, мною виденным. То, что я видела, было невероятно, ужасно. Но я не хочу искать сравнений. Сейчас главное — работать, помогать тем, кто нуждается в помощи. Я видела, что пострадавшим оказывается необходимая помощь. И еще меня поразило, что люди, пораженные страшной бедой, находили силы дарить меня улыбкой.
— Какой национальности сестры, которые будут работать в Москве?
— Они представляют четыре народа: индийский, югославский, польский и итальянский.
— Ваше отношение к коммунистам?
— Для меня они такие же дети
Бога, как все люди на земле.— Какую помощь оказывают вам русская и армянская церкви? Будут ли работать в вашем Доме советские монахини?
— Мы пока не начали работу — только подписано соглашение. Но мы уверены, что эти церкви немедленно придут нам на помощь и разделят с нами любовь и сострадание. Что касается работы у нас, то надеюсь, что советские молодые сестры присоединятся к нам. Сейчас у нас работают сестры 35 национальностей. В нашей работе появилось новое направление: мы помогаем еще и тем несчастным, кто заболел страшной болезнью XX века — СПИДом.
19 ноября. В Калькутте много киноклубов, где пропагандируется и обсуждается киноискусство разных стран и эпох, организуются фестивали. Я состою членом «Синема-клуба» и в этом качестве побывал на фестивалях датском, бельгийском, югославском и совсем уже невообразимом — старых фильмов испанца Бунюэля, желтых и почти рассыпающихся от старости. Был также фестиваль фильмов С. Эйзенштейна, которого здесь очень ценят. Есть при Доме советской культуры и клуб его имени. Но все это — для избранных, а на экранах царит рвань двадцатилетней давности, купленная по цене пленки, в основном английская и американская. Французского, итальянского, немецкого кино здесь просто не знают и не покупают — надо тратить деньги на дублирование, а эти понятны и так.
С Калькуттой связано и такое понятие, как «бенгальская школа» индийского кино, связанная с именами Сатьяджита Рея, нашего соседа по дому, и Мринала Сена.
Имя Сатьяджита Рея входит сегодня в мировую кинообойму наравне с именами Феллини, Куросавы, Крамера, Вайды. Он первый создал индийское психологическое кино. Мне посчастливилось увидеть ранний фильм, сделавший Рея знаменитым — «Патхар Панчали» («Песня Дороги»), и я был просто ошеломлен. Рассказ о буднях маленькой бенгальский деревушки превращается в величественную сагу о Жизни Человеческой. Все здесь не похоже на привычное нам индийское кино. Нет кричащих красок (фильм черно-белый), нет киногероинь с могучими формами — вместо них большеглазая, плохо воспитанная девочка Дурга, ее братик Any и страшная, костлявая, почти безволосая старуха Индира, упрашивающая богов забрать ее к себе. Здесь значительна любая мелочь: первый муссонный дождь, деревенская пуджа, свадьба подружки, поезд, проходящий где-то далеко в поле. И все включено в великий круговорот Природы: жизнь водяного паука, бегущего по глади озера, и человека — для нее явления одного порядка. Ничего подобного я никогда не видел. Говорят, что это лишь первая часть кинотрилогии — истории Поэта.
Приехав в Калькутту, мы жили первые дни в смятении и все время ожидали нападения террористов, о которых ходило много слухов. И как назло по вечерам в нашу тоненькую фанерную дверку начинали стучать. Я покорно шел открывать, но там стояли не террористы, а страшно смущенные студенты с букетами цветов и спрашивали, нельзя ли увидеть мэтра. И я с облегчением указывал им на соседнюю дверь…
Другое славное имя — Мринал Сен. В отличие от психологических драм Рея, его фильмы — это революционные памфлеты, обжигающие классовой ненавистью. Последний его фильм — «Хор» рассказывает притчу о некой фирме, объявившей набор нескольких сот рабочих, на который явилось несколько десятков тысяч — с давкой, плачем, ненавистью отчаявшихся людей. Фильм ведет нас в резиденцию губернатора, в хижину бедняка, в студенческое общежитие. Отдельные новеллы сливаются в общий хор. Последние кадры: судорожно прижавшийся к степе губернатор, на которого надвигается огромная тень восставшего народа. Несомненно, Сен связан с левацкими кругами, в частности с КП (м). Вне страны фильм может показаться чересчур прямолинейно-плакатным, но здесь, в Калькутте, он бьет в цель. К сожалению, фильмы С. Рея и М. Сена идут очень короткое время в отдельных небольших кинотеатрах, поймать их трудно, разве только на просмотрах в клубах. Широкий зритель этих фильмов просто не знает, для него кино — опиум с красавицами и с музыкой и с километрами танцев.
Недавно я познакомился с еще одним жанром индийского кино, нам совсем неизвестным.
Недалеко от нашего офиса на Парк-стрит, в боковой улочке, стоит крохотный кинотеатрик. Там я увидел афишу нового фильма «Хар-хар Махадев»: какие-то чудища, Шива с трезубцем, слоноголовый Ганеша и т. д. Я спросил ребят из офиса, что это за фильм. «Это что-то на религиозную тему. Интеллигентные люди на такие фильмы не ходят», — с презрением проворчал Набарун Бхаттачария, молодой парень, поклонник Хачатуряна и Эйзенштейна, с которым мы вместе ходим в «Синема-клуб». Ну и ладно, пусть я буду неинтеллигентным, мне такой фильм давно уже хотелось посмотреть. В крупных кинотеатрах они не идут, мы их, естественно, не покупаем, а я подозревал уже давно, что из 900 с лишним фильмов, выпускаемых Индией в год, именно такие должны составлять большинство: смешно было бы, если бы религия не использовала в своих целях кино!