Я научу тебя любить
Шрифт:
Сейчас прекрасно понимала, что он с невообразимым спокойствием и терпением позволил ей пройти две стадии становления и ждал третьей.
От любимого перепуганного бревнышка, которое подчас в прямом смысле приходилось перекатывать на кровати, до девушки, испытывающей легкий страх, но позволяющей и поощряющей каждую из его инициатив. Дальше же… Должны идти ее инициативы. Это было понятно Ане. Она этого хотела. Ей нравилось в Корнее все, он вкусно пах, он следил за собой, он не давал повода сомневаться, что хочет ее очень сильно. Сильно же любит.
Когда Аня была еще не готова, ни словом, ни взглядом,
Позволял привыкнуть. К себе. Позволял воспринимать собственные желания, как норму. Очень многое брал на себя за двоих. Учил получать свое удовольствие. Ждал, когда в ней проснется желание его же доставлять. И речь не только и не столько о минетах, а в принципе об отношении к сексу, о поведении в нем.
Корней включал юмор, он приучал Аню просто называть вещи своими именами, он возводил многое в ее голове из «божечки, стыдно-то как…» до обоюдно приятной нормы. Аня осознала это не сразу, но когда поняла — была благодарна до невозможности.
Из нее никто не лепил развязную «шлюху в постели», но ее методично раскрепощали, используя язык не только для ласк.
Он ни разу не давил. Все подмечал. Никогда не позволял себе оценки. Даже когда Аня спрашивала, зная, что по десятибальной шкале она вряд ли уже на вершине, не давал разувериться в себе.
«Все устраивает. Всего достаточно. Ты — умница».
Вероятно, так он реагировал потому, что чувствовал Анино стремление стать по-настоящему хорошей любовницей. Заставившее в какой-то момент напрочь отбросить стыд и прагматично начать изучать… Что делают женщины, чтобы из бревнышек стать обольстительницами.
Скажи кто-то несколькими месяцами ранее, что она будет с хладнокровным исследовательским интересом, включив анонимайзер, читать, смотреть, мотать на ус, даже не краснея… Аня не просто не поверила бы — у виска покрутила.
Но сейчас понимала себя максимально хорошо. Она хочет, чтобы он не пожалел о потраченном времени. Она хочет, чтобы Корней чувствовал — она все понимает, она стремится делать их отношения еще более полными. Более емкими. Она хочет дарить ему такое же наслаждение, как он дарит ей, обладая опытом с многими — подобными ей — женщинами.
Ане тоже хотелось, чтобы Корней был счастлив. Чтобы ему было комфортно с ней. Чтобы его к ней тянуло. Всегда. Не только сейчас, когда он влюблен, когда не совсем в себе, а в принципе по жизни.
И разнообразный, обоюдно приятный, максимально искренний со всеми его внешними пошлыми проявлениями секс в этом был очень важен.
Аня быстро разобралась, что именно желание обладать физически — ствол, из которого ветками разрастаются забота, опека, нежность, любовь Корнея. С ним нельзя манипулировать сексом. Через секс что-то вымогать. Играть, как обменной валютой, ждать, когда курс станет хорошим. Это тоже было ясно. Отдаваться нужно полностью — он это чувствует. Да и не полностью Аня не могла. Просто не умела, кажется. Слишком любила. На ее дереве желание, чтобы он обладал, было не стволом, но одной из центральных веток.
Корнею не нужна была та самая «покорная жена, отдающая долги», какой Аня пыталась стать однажды, отчаявшись. Ему хотелось, чтобы все, что происходит между ними, шло изнутри. Будь-то страсть. Будь-то покорность. Нежность. Агрессия.
Иногда
Ане все же становилось стыдно. Она прокручивала в голове издаваемые ими звуки, представляла, как сама выглядела… Пугалась, краснела… Но Корнея не грузила. Знала — он не оценит. Его устраивает всё. Ему всё по кайфу. И именно это — концентрироваться на удовольствии, а не «смотреть со стороны» было главной его наукой.Только сейчас, проживая с ним по сути новую жизнь, Аня понимала, насколько тема секса оставалась для нее нераскрытой. Насколько поспешно она когда-то сказала, что в теории знает о нем все. Потому что… Не знала ни черта. И речь не о механике. Речь о философии. Ведь в сексе она тоже есть. И Аню в нее никто не посвящал.
Девушка не винила в этом окружающих. Понимала бабушку, которой откровенно неловко было бы садить рядом ее и говорить так, как с ней говорил Корней. Да и это вряд ли было бы уместным.
Ведь до того самого момента, как Аня призналась ба, что она живет с мужчиной, оставалась для старшей Ланцовой самым настоящим ребенком. Тем более, что Зинаида не подозревала о главном: с самого детства в Аниной голове зрело отношение к сексу, как к опасности. Прописной истиной было осознание: им лучше не заниматься, потому что могут быть последствия.
Аня жила с мыслью о том, что секс — это что-то необязательное. Его отсутствие — норма. Что если когда-нибудь… То только по любви и с надежным человеком, иначе… Все будет, как у Анфисы.
Однажды Корней сказал, что это похвально. Но теперь сама Аня понимала — дело не в осознанности собственной позиции, а в том, что позиция стоит на фундаменте страха быть брошенной. А должна стоять на другом.
На том самом бесконечно важном стремлении получить и доставить удовольствие. Впрочем, на этом должно строиться любое взаимодействие между двумя любящими людьми. Обмениваться. Приумножать. Мотивировать. И если смотреть на все через эту призму, то стыд действительно кажется глупым. Впрочем, как и страх. Они только мешают там, где есть доверие.
А Корнею Аня доверяла максимально. Он заслужил.
Однажды, не выдержав, когда они говорили обо всем на свете, Аня даже ляпнула то, что крутилось в голове где-то рядом с размышлениями о собственной неопытности, как их общей проблеме. Она трезво смотрела на то, что ее девственность для Корнея — не долгожданный трофей, а обстоятельство, которое все усложнило. Аня не носилась с ней, как с флагом. Не ждала, что он будет благодарить за первые, размазанные по латексу, капли её крови. Не жалела, что все случилось именно так. Ведь для нее это было действительно безумно важно. И она помыслить не могла, чтобы лечь в постель с кем-то другим. Но это не отменяло тот факт, что:
— Тебе было бы проще со мной, будь у меня опыт…
Произнесла, опустив голову на его плечо, чувствуя, как мужские пальцы поглаживают кожу на руке. Как задерживаются на секунду… Он думает, глядя перед собой. Потом же говорит совершенно неожиданное:
— Мне было бы сложно мириться с тем, что у тебя кто-то был. Я искал бы тени в нашей спальне. Ты дала мне чистоту. Я дам тебе краски.
После чего повернул голову, провел по щеке носом, ее же поцеловал.
Наверное, и сам шел к этому осознанию долго. Наверное, сам же ему поражался. Потому что никогда ведь…