«…Я не имею отношения к Серебряному веку…»: Письма И.В. Одоевцевой В.Ф. Маркову (1956-1975)
Шрифт:
Теперь я хочу Вам сказать, как я Вам соболезную и как мне жаль бедного маленького Блэки. Я так хорошо Вас понимаю. Я и сейчас еще, через столько лет, не могу равнодушно вспомнить о своем Орлике. Но Вам все— таки легче — он был у меня один, а у Вас все-таки отличное собачье семейство — и Фига, и Бубка, и еще третья, имя которой я не знаю. Впрочем, утешение идиотское, вроде — у вас еще трое других детей! Но желающий утешить беспомощно хватается за соломинку — Соломинка, Соломка, Саломея [130] — и распахивается дверь и открывается путь поэзии, на который Вы так упрямо отказываетесь снова ступить. Впрочем, путей у Вас много. Я сейчас очень больна и говорю немного как из au de la [131] . Я, лежа в постели, перечла Вашего «Моцарта» и наново восхитилась им. Вполне и до конца.
130
Измененная строка стихотворения О.Э. Мандельштама «Соломинка» (1916).
131
Здесь: далека (фр.).
Жаль только, что невежественный читатель не всегда создает себе правильное впечатление.
132
Опера Моцарта «Свадьба Фигаро» (1785–1786) по комедии Бомарше.
133
«Да здравствует великий Моцарт!» (итал).
134
Сальери (Salieri) Антонио (1750–1825) — итальянский композитор.
135
Имеется в виду октябрь 1787 г., когда Моцарт приехал в Прагу со своим либреттистом Лоренцо да Понте, придворным поэтом австрийского императора, ставить «Свадьбу Фигаро». Первое представление состоялось 29 октября 1787 г. и имело оглушительный успех.
Раз Вы отметили «пинок гр. Арко», то как не вспомнить и о триумфах. Впрочем, Вы, может быть, правы — всего все равно не расскажешь. А вот о его собаке, похороненной с ним, я узнала от Вас. Я знала, что она следовала за гробом, но что она умерла от горя и ее сбросили в его могилу — за это Вам спасибо.
Как видите — я со всем согласна в В<ашей> статье. Кроме, пожалуй, того, что Моцарта в России не знали [136] . По личному опыту, ведь в капле отражается весь океан, — у нас, в нашей семье, происходило то же, что и тысяче подобных ей. По вечерам мама, в шуршащем, перетянутом в талии платье, с пышной высокой прической, распространяя запах духов, от которых у меня кружилась голова и раз действительно даже сделалось дурно (таких крепких духов после Первой мировой войны уже не стало), садилась за рояль и играла. Играла Моцарта, Шопена, Грига, Чайковского, Брамса. Но для меня Моцарт был не сравним ни с кем — и такой же ребенок, как я. «Моцарт пяти лет»…
136
О рецепции Моцарта в России см., напр.: Ливанова Т.Н. Моцарт и русская музыкальная культура. М., 1956.
И я, забравшись под рояль, слушала, умирая от восхищения и страха, что меня сейчас обнаружит моя nurse [137] и, выбранив, поволочет спать.
Для меня еще и теперь «Die Zauberflote» [138] звучит волшебно. А «Царица ночи» — я себя воображала Царицей ночи. В звездно-синем платье с шлейфом, как Млечный Путь, и кометой в распущенных черных волосах — черных, несмотря на мою белобрысость.
Единственным оригинальным в этой мечте, свойственной, наверное, тысяче других русских девочек, родившихся в начале XX века, было то, что я была не только Царицей ночи, но и — и это главное — Страны собак, где кроме меня, их царицы, не было ни одного двуногого.
137
Няня (англ.).
138
«Волшебная флейта» (1791) — опера Моцарта.
Вот, милый друг, в какую глубь века Вы меня завлекли. Впрочем, здесь виноват и мой жар. Я хотела только высказать Вам запоздалые комплименты. И спасибо за желание поделиться со мной В<ашими> кровяными шариками — но у Вас их столько, сколько Вам необходимо, раз Вы здоровы.
Мне же не хватает белых, и это хуже, чем недохват красных. Mais passons [139] .
Стихи, посланные Вам — «Он говорил» — не часть 75 строч<ек>, а законченные. Для «Опытов» [140] . 75 стр<ок> появятся в ноябре в «Н<овом> журнале» [141] . Переписывать их лень. И так до чего длинное — и дорогостоящее письмо. Еще Жорж подсовывает два листика.
139
Но оставим (фр.).
140
Стихотворение Одоевцевой «Ты говорил: на вечную разлуку…» было опубликовано в «Опытах» (1957. № 8. С. 4).
141
Видимо, имеется в виду стихотворение Одоевцевой «Ночь в вагоне» («У окна качается пальто…»), опубликованное несколько месяцев спустя указанного срока (Новый журнал. 1958. № 52. С. 50–53).
Теперь о чеке. Если пошлете, то только обыкновенным чеком, как Вы расплачиваетесь в Америке, а не чеком на франц<узский> Америк<анский> банки не переводом. Мы теряем 100 фр<анков> на доллар, а американск<ие> внутренние чеки меняются, как наличные доллары.
Спасибо за желание нам помочь, и Моршену тоже. Жду его критику. Привет всем Вашим и безболезненного переезда и выгодной продажи дома [142] . И чтобы Вам на новом месте жилось много лучше, чем здесь.
142
В 1957 г. Марков был приглашен на место ассистента профессора в Калифорнийский университет
и готовился к переезду из Монтерея в Лос-Анджелес.Ваша И. Одоевцева
14
Beau Sejour Hyeres (Var)
декабря <1957 r.>
Дорогой Владимир Федрович,
Мой муж чувствует себя очень виноватым перед Вами — без вины виноватым — за свое возмутительное молчание. Сегодня, наконец, я решила написать Вам за него, т. к. он в ближайшие дни вряд ли сможет сделать это сам, он, к сожалению, чувствует себя опять очень скверно.
Он просит Вас поблагодарить за 21 доллар — и, главное, — за статью [143] . Вы поразительно правильно объяснили, за что любят Георгия Иванова или, вернее, за что его следует любить. И вообще — лучшей статьи мне себе и представить трудно. Я, в свою очередь, за нее Вам также благодарна от всего сердца — хотя я тут и решительно ни при чем, но мне трудно не сказать Вам этого.
143
Марков В. О поэзии Георгия Иванова // Опыты. 1957. № 8. С. 83–92.
Надо бы сдержаться, но не могу. Нас очень интересует «ретантисман» [144] статьи, всякие «Ну и расхвалили же вы этого нигилиста» и проч. Здесь до нас ругань и критика не доходит. Впрочем, Адамович, который сам сейчас пишет о Г<еоргии> В<ладимировиче> [145] , пофыркал на Вас слегка [146] , заметив все же, что Г<еоргий> В<ладимирович>, как ему кажется, остался Вами доволен. Что я ему и подтвердила. Доволен — и даже очень.
144
От фр. retentissement — резонанс.
145
Статья Адамовича «Наши поэты: <1.> Георгий Иванов» была напечатана спустя несколько месяцев (Новый журнал. 1958. № 52. С. 55–62).
146
См. письмо 34 в разделе: «Эпизод сорокапятилетней дружбы-вражды: Письма Г.В. Адамовича И.В. Одоевцевой и Г.В. Иванову (1955–1958)».
Но кроме этого недружелюбного отзыва, ничего другого не долетело к нашему крыльцу. Так, пожалуйста, если что-нибудь услышите — отпишите. И мнение Струве. И Моршена. Кстати, он так меня и не удостоил письмом о моих стихах. Ну и не надо.
Вчера совершенно случайно прочли и Вас, и его в «У Золотых ворот» [147] . Очень мне понравилась рифма «я, а не — океане». А Ваш Струве постеснялся бы позорить свои седины критика «пражскими вечерами». Моршен тоже не хорош. Рифма «далече — отмечен» не находка — дубовые стихи о дубке. А ведь когда-то, лет восемь тому назад, печатал очень милые стихи.
147
В сборнике литературно-художественного кружка в Сан-Франциско «У Золотых ворот» (Сан-Франциско: Литературно-художественный кружок, 1957) были опубликованы стихотворение Маркова «Подъезжая к Америке» («Вместо водорослей Гольфштрема…») и посвященный М.Л. Лозинскому «Запоздалый некролог» (С. 99-104), а также стихотворение Моршена «Над рощей тучи встали…» (С. 51) и два стихотворения Струве из цикла «Пражские вечера»: «На Карловом мосту» («Над градом дымчатый закат…») и «В поезде» («Расцветают пожаром закатным…») (С. 170–171).
О Вашей статье о Лозинском замечания Г<еоргий> В<ладимирович> напишет — он только что сказал мне это — на отдельном листке. Это ему еще по перу. Он вдруг решился Вам написать [148] .
Теперь мы оба просим Вас описать нам Ваш новый дом, где, слава Богу, «собаки могут чувствовать себя хозяевами». Надеюсь, что и Вы с женой тоже и что Вам всем в Холливуде хорошо.
Мы оба очень хотим знать подробности Вашего устройства — что и как.
Мы даже не знаем, готова ли уже Ваша диссертация или нет.
148
Возражения Иванова вызвало предположение Маркова в статье «Запоздалый некролог», что «не отними революция у Лозинского возможности свободно писать о своем, он, может быть, так и остался бы третьестепенным акмеистом» (У Золотых ворот. С. 99). 14 декабря 1957 г. Георгий Иванов написал Маркову: «Случайно попался мне сборник “Золотые ворота” с Вашей статьей о Лозинском. Конечно, он замечательный переводчик, но какой же он третьестепенный акмеист? Он третьестепенный поэт (т. е. как собственное творчество), но он был натуральным врагом акмеизма — считая себя завершителем символизма и этим гордясь. Читали ли Вы “Горный ключ” — там сплошные турусы на колесах не хуже Вячеслава Иванова. <…> Он был, несмотря на свои стихи, очень близкий человек нам всем. Вы бы могли знать (м. б.) его в Ваши аркадские времена. Трудно было быть очаровательней, умней и остроумней, лучше чувствовать поэзию, чем Мих<аил> Леонидович. Его, как говорится, нельзя было не любить, и поэзию его все мы рассматривали как бородавку на прекрасном лице» (Georgij Ivanov / Irina Odojevceva. Briefe an Vladimir Markov 1955–1958 / Mit einer Einl. hrsg. von H. Rothe. Koln; Weimar; Wien: Bohlau Verl., 1994. S. 85). Современные исследователи также считают, что хотя «Лозинский был близок к “Цеху поэтов” и журналу “Гиперборей", но в стихах больше ощутимы воздействия Блока, Брюсова, реже Кузмина» и находят «усредненно-символистскую поэтику» «Горного ключа» вторичной (Кушлина О.Б. МихаилЛозинский // Русская поэзия «Серебряного века». 1890–1917: Антология. М.: Наука, 1993. С. 472).
Как Вам пришелся по вкусу Ульянов, уничтожающий Чаадаева? [149] Не кажется ли Вам, что он позавидовал Вашим лаврам от общественной пощечины? Но сделал он это без элегантности, и сравнение с Хлестаковым — странное мальчишество в таком солидном тяжелом уме.
Меня статья даже огорчила — я с Ульяновым подружилась перед его отъездом в Канаду. Он очень милый — по-особенному — наивный и своеобразный. И страшно упрямый — никак его нельзя было уговорить не уезжать в Канаду и остаться в Париже, который ему страшно нравился и где ему хотелось жить.
149
Имеется в виду статья Н.И. Ульянова «Мысли о П.Я. Чаадаеве» (Опыты. 1957. № 8. С. 50–72).