Я обещала, и я уйду
Шрифт:
– - Постой, -- бросилась Ирина, удержалаего руки в своих.
– - Покорил! Лучше потратим вместе. Как же тебе удалось-то? Там, наверное, мафия?
– - Мужчинадолжен иметь свои маленькие секреты, -- улыбнулся Тамаз. Потом привлек Ирину и поцеловал.
Онаобмяклаю
Гобеленные кони стронулись вдруг с местаи понесли карету вдаль. Шевалье во весь опор мчался вослед, ветер трепал перья наего шляпе, и Иринав прерывистом свете заоконного маяказакусилауказательный: ей стыдно было кричать, аудержаться онане могла. Зубы вдруг стиснулись так, что напальце выступилакровь: красная капельканабелой кожею
Восторг,
– - Господи! что это было?! Что же это такое было?!
– - Любовь, -- ответил Тамаз, приподнявшись налокте, глядя наИрину с большой нежностью, хоть и не без довольствасобою.
– - Больше ничего. Просто любовь.
– - Милый, единственныйю -- принялась покрывать Ириналицо Тамазапоцелуями.
– - Счастье в гостинице. Как странною как нелепою
– - И все-таки ты должназаменя выйти!
Мгновенно лицо Ирины стянуламаскастрадания.
– - Нет, -- сказалаженщинаочень твердо.
– - Это невозможно. Нет-нет-нет! Даи зачем тебе?
– - Нет! нет!
– - передразнил Тамаз.
– - Опять -- нет! По-чему?!
– - Мелодрама, -- ответилаИрина.
– - Я должнаумереть.
– - Все должны умереть!
– - не остыл еще от раздражения Тамаз, не научившийся покудаполучать в этой жизни отказы.
– - Вотю возьмию потрогайю -- положилаИринаего руку назаряженную смертью грудь.
Он погладил, взял сосок нежной щепотью. Ирину снованачало забирать, и, с трудом пересиливая себя, оназашептала:
– - Нет. Погоди. Вот, здесь. Потрогай! Вот. Шишечка. Шишечкас горошину. Чувствуешь?
Тамаз почувствовал.
Сновапривстал налокте. Посмотрел в лицо Ирины как-то недоверчиво.
– - Ты же грузин, -- принялась убеждать онасебя, его ли.
– - Тебе нужны дети. Я б одного, положим, еще и успела, но как я оставлю его сиротой? Саматак рослаю И как взвалю натебя свое умирание? Если б ты знал, как это некрасиво: умирать. Поверь, я видела! Ну, глупенький, -- погладилаТамаза.
– - Теперь понимаешь? Полторагода. Или два. И яю уйду. Месяцев десять смогую жить. Не дольше. А теперь поцелуй меня, слышишь?.. если тебе нею не неприятною слышишь? Я хочую яю хочую 12.11.90 Тратить вместе они начали нарынке: Ириназапрокидывалаголову, аТамаз опускал в раскрытый, соблазнительный рот подруги то щепоть гурийской капусты, то дольку мандарина, набивал сумку поздним виноградом, орехами, фейхоаю
– - Напои меня вином и освежи яблоком, -- хохоталаИрина, -- ибо я изнемогаю от любви!
находу осыпал лепестками роз, обрывая их с огромной красно-белой охапкию
По дороге с рынкастояладревняя церковь.
– - Византийцы построилию -- пояснил Тамаз.
– - Еще в одиннадцатом веке. Абхазы были тогдасовсем дикимию
– - А сегодня?
– - зачем-то пошутилаИрина.
– - И у меня есть гипотеза, -- подчеркнуто не расслышал Тамаз иринин вопрос, -- что по древнему обычаю они пролили в фундамент человеческую кровь. Убили кого-то, чтоб храм стоял тверже.
– - А может, они правы?
– - вдруг погрустнела, посерьезнелаИрина.
– - Гляди: ведь стоитю 14.11.90 Ирине воображалось, что, рассмотрев его с брезгливым вниманием, Реваз Ираклиевич бросил свидетельство о браке наскатерть.
– - Ты -- князь!
– - провозгласил.
– - Единственный наследник родаАвхледиани.
– - Тебя не поймешь, папа, --
ответил Тамаз.– - То ты член ЦК, то снова -князью
– - Молчать!
– - стукнул Реваз Ираклиевич ладонью по столу.
Тамаз притих. Вошлаприслугас десертом. Возниклапауза.
НатэлаСерапионовна, с некоторой опаскою поглядывая насупруга, потянулась через грязные тарелки засвидетельством, принялась изучать.
– - Былаб хоть из Москвы, из хорошего дома, -- сказала.
Реваз Ираклиевич выразительно посмотрел в сторону прислуги, которая как-то специально замешкалась в дверях и которую этим взглядом сдуло как ветром.
– - И вдобавок ты -- трус!
– - Трус?
– - переспросил Тамаз.
– - Конечно: сбегал, зарегистрировался, чтобы поставить нас перед фактом. Исподтишкаю
Неимоверный вид насказочный Тбилиси из окна-фонаря высоко стоящего ателье, давысокая информационная насыщенность, вообще свойственная мастерским скульпторов, художников, архитекторов ли, атут усугубленная тем, что хозяин -малознакомый возлюбленный, -- напервых порах защитили Ирину от ощущения унизительного одиночества, в котором оставил ее Тамаз, уехав разговаривать с родителями.
Душою той мастерской были церкви: рисунки, макеты, проектыю
Налюбовавшись вдоволь и ими, и заоконной панорамою, Ириназавернулав спаленку, окинулахозяйским взглядом, пошлав прихожую, распаковалачемодан, и, отыскав накухне ящичек с домашним инструментом, принялась прибивать-прилаживать над тахтой гобелен с каретоюю
– - Зачем?!
– - рвал с шеи Тамаз золотой крестик, -- зачем вы навесили его наменя?! Ейю ей жить год осталось, полтора! Потерпте, в конце концов! Вид сделайте!
– - А если ребенок?
– - спросил отец.
– - Кому нужен внук с дурной наследственностью?
– - Дане будет у нас детей!
– - выкрикнул едване сквозь слезы Тамаз.
– - Не будет! Онаобещалаю
– - Онаю -- передразнил отец.
– - Кто из вас мужчина, что-то не разберу. Она?
– - Вы сами! сами не даете мне стать мужчиной! Вы доведете меня, доведете!..
– - и Тамаз побежал через всю квартиру, заперся в своей комнате.
Мать припустиласледом.
– - Натэла!
– - безуспешно попытался остановить ее отец, потом встал, прошелся, повертел свидетельство о браке, направился к тамазовой двери.
– - Тамаз, мальчик, -- подвывалапод нею НатэлаСерапионовна.
Отец отстранил ее, постучал сухо и требовательно:
– - Открой. Поговорим как мужчинас мужчиною.
Тамаз, видать, услышал в тоне отцакапитулянтские нотки, щелкнул ключиком. Реваз Ираклиевич вошел, сел к столу, показал сыну настул рядом. НатэлаСерапионовнастояланапороге.
– - Уйди, мать!
– - прикрикнул Реваз Ираклиевич.
– - Значит, говоришь: больнанеизлечимо?
– - переспросил, когдаони остались одни.
– - Конечно, папа!
– - И дольше двух лет не протянет? врачи обещали?
– - Даже меньше! Скорее всего -- меньше!
– - И детей, клянешься, не будет?
НатэлаСерапионовнастоялау дверей, подслушивала, асквозь щель другой двери подсматривалазаНатэлой Серапионовною прислуга.
– - Клянусь!
– - Хочешь испытать себя, да, сынок?
– - Реваз Ираклиевич внимательно вгляделся в глазаТамаза.
– - Хочешь сделать добрый поступок? Хочешь, чтоб онаумиралане в одиночестве?