Я останусь с тобой навсегда

Истинная радость

Как никогда, хорош сегодня вечер… Опустошён бокал с вишнёвым морсом; в квартире тишь… И кажется навечно тетрадь прилипла к скатерти вискозной. Года и дни плывут передо мною: то сладостью томя, то больно раня… Я, в прошлом основательно не роюсь, упрёками не обижаю память. Не требую событий давних точность, не мучаю излишним самомненьем. Жаль многое, о чём сказала б в строчках, без ведома дотла истёрло время. Я не скачу по белым клеткам лихо… Мне догонять соперника не надо; строку украсив не избитой рифмой, я ощущаю истинную радость.

Не дай мне, Господи…

Не дай мне, Господи, погрязнуть в море лжи, с нечистой совестью дни на земле дожить. Дай сил быть стойкою, когда внутри надлом, стенаньем, ойканьем не заполняй мой дом. Душе израненной не дай окаменеть, о слове праведном когда-то пожалеть. Не дай проклятиям из уст моих слететь тому, чей в слове яд напоминает плеть. И пусть развалится из зла меж нас стена, добра и благостей подай ему сполна.

Я время стираю с сокровищ…

С вопросом: «И… где та девчонка-коза»? — взбираюсь по лестнице шаткой, ступив на чердак, тихо: «Здравствуй», — сказав, брожу по родимым пенатам. Трон \бывший\ фанерную стать изогнул, пыль слоем в моём королевстве; на корточки сев, открываю баул, служивший ларцом для наследства. Бесценны… флакон от духов дорогих, свисток /оленёнок пятнистый/, конфетные фанты, кусочки фольги, открытки любимых артистов. Себя вспоминая, забыв про часы, в ряд прошлое бережно строя, слёз не вытирая, платком носовым я время стираю с сокровищ…

Во мне живёт не только кроткий агнец…

С рожденья нравный у меня характер; пылает временами сталь в глазах, во мне живёт не только кроткий агнец, но и бунтарь по линии отца. К соседу зависть разум мой не гложет, дом для друзей приветлив и открыт, я безразлична к мишуре роскошной мне мил и дорог без излишеств быт. Тебя великую… «немытую»… больную я обожаю сердцем и душой, но всё внутри кипит, когда кайфуя преступники смеются над тобой. «Браслеты» им не тягостью в хоромах. Их оправдает суд и адвокат, и снова будут слуги для народа Россией «справедливо» управлять. Вещает микрофон о том… об этом… где… что… кому решают господа. При помощи немых бездушных кнопок оскудевает русская казна. Сползает дождь ручьём с ребристой кровли, встречаю я неласковый рассвет, финальный крик из жирных многоточий, оставив в недописанной строфе.

Мне хочется век тот вернуть

Лучами сияют софиты. Зал полон… свободных нет мест. Бесплатно под небом открытым играет эстрадный оркестр. Взлетая волной в поднебесье, мазурка, кадриль и гавот чаруют и хочется грезить под звуки пленительных нот. Стираются годы и числа… пьянящий туман в голове, вняв чувствам, безумствуют мысли и кажется, что я во сне… Ласкают паркет кринолины, княжна наблюдает в лорнет, танцует с шутом герцогиня, с принцессой кружи^'тся корнет. Играют на бис музыканты… Я плотно ресницы сомкнув, блуждаю в тумане обманном — мне хочется век тот вернуть.

Прозаическое

Не поспешай… не лето на дворе; до поезда час пятьдесят ещё, клади салат, колбасочку, пюре, по маленькой, давай на посошок. Откуда знаем сложится всё как, даст ли ещё свидание Господь … с рожденья наша жизнь в его руках не ведает никто, что завтра ждёт. Всё может быть… волнуется страна. Счастливей наступивший век не стал… Мне снится до сих пор тоннель Саланг… какие пацаны остались там. Спасибо, что проведать заскочил. Возьми для внучек… куклы делал сам. Давай, присев, минуту помолчим… Я провожу… успеем на вокзал.

Белая зависть

В широтах северных мороз, на тройках свадьбы шумные… а в нашем городе норд-ост четвёртый день безумствует. К нему вдобавок мелкий дождь колючками противными — с собою новый зонт возьмёшь, ветрище спицы вывернет. Разгул устроив без причин, два друга блажью маются… «бегут ручьи… звенят ручьи»… деревья изгибаются.

* * *

И в Петербурге, и в Торжке метели буйно-снежные, а в нашем южном городке… Прогноз… Дожди по-прежнему.

Шельмец

Взгляд прищурив, в пёстром платье осень нежится в лучах; треплет огненные складки ветерок шальной, ворча… Нелегко в фасоне трудном прояснить, что есть к чему, он натешившись над юбкой, ворот хочет расстегнуть. Позабыв про осторожность, изо всех стараясь сил, превращает шёлк без ножниц в золотящийся утиль. Дарит ласковое солнце лоскутам волшебный блеск. Осень, млея, шепчет сонно: «Отдохни чуток, шельмец». Ей наряд ничуть не жалко… дерзкий ей дороже гость, у неё одежды яркой — больше, чем на небе звёзд.

Шалая звезда

Огнём поверхность неба рассекая, вниз шалая торопится звезда. Летит к земле стремительно, не зная, что ей не приземлиться никогда. Безумная… спешит незванной гостьей таинственным законам вопреки, и тянутся за узкою полоской похожие на свечи огоньки. Не дав ей шанс, наступит крах мечтаньям, прервёт полёт незримая рука, дым белый во мгновение растаяв, осядет на плывущих облаках. Не будет в небе шума никакого из-за несчастья со звездой одной, холодные светила завтра снова зажгутся над Вселенной в час ночной.

Крещёная волной

День уходит… Осенняя пряность, пропитав интерьер, затаилась в углах; на кокетливость штор полотняных тень бесстрастных лучей кружевно улеглась. Издали^' синеву обнимая, безбоязненно взгляд мой скользит по волнам… а когда-то штормтрап покоряя, я молила: «О боги, спасите меня»! Море дерзко, в мой день именинный ледяною водой окатив выше глаз, оплело неземной паутиной… так… что кожа моя с ним навеки срослась. Опускается дымчато вечер. По холмам бирюзовым блуждает мой взгляд, не забыв дом у маленькой речки, я сегодня машу вслед большим кораблям.

Мне бы к маме на неделю

На душе с утра метелит. И на улице метёт. Мне бы к маме на неделю — растопить сердечный лёд. К ней котёнком прижимаясь, под сухих поленьев треск рассказать, как мне бывает одиноко вдалеке. Внемля мудрости утешной, мокрый нос в халат уткнув, под молитву безмятежно в царстве рук её уснуть. Пробудившись, утром рано с песней в горнице прибрать… Для меня в родных пенатах стала б мелочью хандра. На душе с утра метелит. И на улице метёт. Мне бы к маме на неделю — растопить сердечный лёд.