Я побывал на Родине

Тесть принялся составлять протокол. Он собирался передать бандитов дорожным полицейским властям. Один парень принялся упрашивать не делать этого. Он был готов заплатить тестю все что угодно, лишь бы тот его не передавал энкаведистам. Но другой парень был гораздо нахальнее и стал обзывать своего сообщника дураком, говоря что сам он непременно пойдет куда следует и пожалуется на избившего его Василия Васильевича. В ответ на эти слова тесть как-то особенно ловко ударил его по морде, так, что у того ручьем хлынула кровь. Парень замолк.

Пока все это происходило, мы прибыли на станцию, где разбойники были переданы милиции. Парень, который собирался жаловаться, осуществил свое намерение, но получил ответ, что его ожидает нечто худшее… Мы отправились в буфет и выпили там пива. Мой тесть всей душой ненавидел грабителей, с которыми ему приходилось часто иметь дело. Действительно, нельзя было не возмущаться, видя, как эти мерзавцы поступали, отбирая последнее у бедняков. А вот только-что мы чуть не стали свидетелями убийства женщины. Но была же причина всех этих грабежей, которые случались ежедневно! Эта причина — нищета, положение, при котором иному не оставалось никакого другого выхода, как идти воровать или грабить. Честный труд — я в этом убедился на собственном опыте — еле-еле позволял работающему жить кое-как, впроголодь, одеваться во что попало — в старье, лохмотья, каких не носит в любой западной стране и нищий.

Я ломал голову в догадках, почему это все происходит. Наша страна огромна и сказочно богата. Ока может производить гораздо больше, чем надо для удовлетворения потребностей ее населения. Наши люди обладают изумительной работоспособностью, смекалкой и техническими талантами — взять хотя бы моих товарищей-шоферов, ухитрявшихся перевыполнять планы на машинах, которые во Франции давно стояли бы на автомобильном кладбище. У нас сколько угодно сильных, решительных и глубоко честных людей, каков, например, мой тесть Василий Васильевич. А вот поди же: над всей страной нависла и придавила ее свинцовой тяжестью злая и нелепая сила, которая действует во имя — неизвестно чего. Коммунизм? Как бы он ни был прекрасен, великолепен этот коммунизм, о котором толкуют бесчисленные «воспитатели народа» — все равно этот райский коммунизм не стоит и миллионной доли той цены, которою он покупается.

«на своей машине»

Мы прибыли в Краснодар в одиннадцать часов дня: расстояние в двести сорок километров поезд покрыл за двадцать часов. К «дедам» — родственникам жены я пришел уже в послеобеденное время. Они очень обрадовались моему приходу и тому, что я намеревался пробыть у них все время прохождения экзамена. На следующий день, придя в отдел милиции, ведавший уличным движением, я испытал неприятную неожиданность. Инспектор сказал мне, что я обязан проходить испытание на своей машине.

— Как на своей? — переспросил я, не веря своим ушам. В Советском Союзе свои автомобили имеют очень немногие, и поэтому требование инспектора меня совершенно ошеломило. Но оказалось, что под «своей» машиной подразумевалось не обязательно собственная машина проходящего испытание — машина могла быть и казенной. Главное — чтобы она существовала, ибо в отделе регулировки уличного движения автомобилей не было.

— Видите ли, — объяснял я, — из Ейска я прибыл по железной дороге; понятное дело, с места работы я не мог привезти с собой машину…

В это время в комнату вошел какой-то паренек, обратившийся к инспектору:

— Так товарищ инспектор… в порядочке. Достали машину. Можете нас проверять.

— А сколько вас человек? — осведомился инспектор.

— Восьмеро.

— Еще одного в свою группу примете?

— А почему нет? Заплатит шоферу, так и его примем.

Инспектор спросил меня, могу ли я уплатить за пользование машиной. Оказалось, что требуется двадцать рублей.

— Это недорого, — сказал мне паренек. — Есть такие шакалы, что дерут за пробу и по пятьдесят дубов!

Машина, на которой мне предстояло сдавать экзамен, была того типа, который в Советском Союзе называют «полуторками». Инспектор посадил меня первого за руль, сам сел рядом, а остальные экзаменуемые разместились в кузове.

Мне никогда не доводилось ездить на советских машинах этого типа. В ней не было никаких, привычных мне, европейских удобств. Она была грубо построена. Инспектор показал мне, где что, и мы поехали. Скорости я перевел без шума. Инспектор следил за всеми моими движениями. Я проехал приблизительно около пятисот метров. Инспектор приказал остановиться. Я выполнил приказание. Инспектор велел развернуться в обратную сторону. Я немного осмотрелся и довольно ловко развернулся.

Этим окончились практические испытания; Осталось сдать теорию. Прощаясь с инспектором, я сунул ему десятку, которую он принял очень ловко и ничего не сказал.

Но мне предстоял еще теоретический экзамен, и готовиться к нему я отправился назад в Ейск. На это мне было дано две недели.

Опять мытарства

За время моего отсутствия жену вызывали в госбезопасность. До сих пор ей приходилось являться по вызовам только в милицию. Пробыть там ей пришлось шесть часов, из которых пять с половиной были потрачены на ожидание. А допрос был такой:

— Знаете ли вы родителей своего мужа?

— Кого вы знаете из русских эмигрантов — старых и новых — не желающих возвращаться на родину?

— Что делали вы и ваш муж в Германии?

— Почему ваш муж так хорошо знает русский язык?

— В каких партиях состоял или состоит ваш муж?

— Какие у него связи с французским посольством в Москве и что он им туда пишет?

На последний вопрос моя жена ответила, что я пишу по французски и что ей этот язык непонятен. На все остальные вопросы она отвечала только то, что было ей известно. Насчет русских эмигрантов и относительно партий она, конечно, даже если бы и хотела, то не могла бы ничего ответить по незнанию. Так же, как и мне, чиновники госбезопасности ей не поверили. Отпуская ее, у нее отобрали документы и сказали, что она может их получить обратно, после того, как хорошенько подумает о заданных ей вопросах и придет сказать правду. Ей напомнили, что с ней может произойти тоже самое, что произошло с Валей.

Жена была в страшном волнении, и хоть я старался ее успокоить, но сам не верил собственным словам. Конечно, ее могли в любую минуту схватить и увезти Бог знает куда, да и меня самого легко могла постигнуть та же участь…

Я решил еще раз написать в посольство и постараться дать понять, в каком я был положении. Я не мог писать откровенно, так как мои письма, несомненно, вскрывались энкаведистами. Поэтому я написал в посольство, прося взять меня на работу. Я объяснил в письме, что я шофер по профессии, что свободно говорю по русски и что согласен на любую работу, лишь бы уехать из Ейска.

Директор базы, когда я сообщил ему, что должен подучиться теоретически, сказал, что может дать мне отпуск без оплаты. Это означало, что я лишаюсь права на получение пайка в течение отпускного времени. Но выбора у меня не было, и я согласился. Я нашел одного парня, который готовился, как и я, к экзамену, и мы принялись готовиться вместе.

В семье начались нелады. Все чаще и чаще Василий Васильевич приходил с работы поздно и нетрезвый. Он нападал на мою жену, называя ее изменницей и продажной шкурой. Меня он пока не задевал, и я ни разу не слышал от него резкого слова. Меня удивляло, что мать никогда не пыталась встать на защиту дочери.