«Я почему-то должен рассказать о том...»: Избранное

— Почему не захочется? Вы будете работайть философия, философия ваш интерес. И потом: мы воскрешали, мы можем использовать. Вы должен нас слушать. Будете работайть.

***

Обувь такая: что-то вроде чулка, натягивается плотно, до щиколотки. Из чего сделана, не понять. Блестящая, словно налакированная. Вместо белья — дамское комбинаисон2, только совершенно простое и гладкое. Поверх этого, на плечи — халат, или скорее — рубаха. Широкая, до-полу, запахивается спереди, без пуговиц. Закрепляется вязаным поясом.

Одежду принес мальчик. Тот самый, с серьгами, что позвал переводчика. Между прочим, это не мальчик, а женщина. Голова бритая и рост высокий, поэтому похожа на мальчика. Должно быть, сиделка.

Вместо стульев вдоль стен подушки. Большие, каждая с кресло величиной. Кроме них и кровати-гамака никакой обстановки. Пол мягкий, как матрац, стены — тоже. И ни одного окна; только сверху свет, из стеклянного высокого потолка.

***

— Сейчас придут маэстро Гора и маэстро Террай. Маэстро Гора — директор. Ну, директор от колледж. А маэстро Террай это работник. Из лабораторий, так, инженьёр. Химик, доктор. Он вас воскрешал.

Маэстро Гора плотен, сравнительно невысок. Лицо одутловатое, мешки под глазами, отвисшие щеки. В алом балахоне. Кого-то напоминает: не то Понтий Пилат3, а не то кардинал.

За ним — огромное костлявое. Аршинный шаг, редкий, четкий. — Маэстро Террай. Очень широкие, густые брови. Подбородок… А! Знакомое лицо: тогда среди рычагов и пружин, командовал… Только теперь без очков.

Похлопыванье по плечам и спине — дружелюбно-покровительственное. — Лежайть, не вставайть.

— Маэстро Террай спрашивайт: был очень больно, когда массаж сердца? Вы кричал.

— Когда воскрешали? В лаборатории? Да, больно, признаться.

— Вы очень рано приходил в сознание. Маэстро не рассчитал. Маэстро просит извиняйте…

— Еще маэстро Террай спрашивайт: как вы доволен телом? Он немножко изменял, немножко усиливал мускулатура: плечи, бицепс, живот. Ваш бицепс был слабый. Потом ставил новый зубы; потом у вас был перелом в левой рука, плохо зарос, он поправлял. Работает хорошо? Вы доволен?

— Отчего же. Зубы у меня были, действительно…

***

— Опять сироп? Третий раз в день густозеленая жидкость. Прозрачная, напоминает вкусом бульон, но гораздо острей и насыщенней. Пахнет миндалем. Стаканчик из тонкого стекла; выпьешь — готово. Голода нет, но… Неужели они больше ничего не едят?

III

— Когда же из этой комнаты? Я чувствую себя совершенно здоровым.

— А, нет еще. Две неделя — мягкий комнат. Один месяц в комната колледж. Такой правил. Потом — свобода, город, можно гуляйть.

— Отчего «такой правил»? Я ж не сбегу.

— Нет, не сбегайт. А так. Вот: воскрешенный, очень многий, любит так: раз — и прыгал в улица вниз. Или раз — и прыгал в вода. И — умирал.

— Самоубийство? Все воскрешенные?

— Не все, многий.

— Поэтому в мягкой комнате? И дверь заперта? Странно. А потом? Ведь можно в окно и потом?

— Нет, потом привыкал. Всегда первый месяц. Потому — правил: первый месяц самоубийство нельзя. Запрещен. После можно — свобода. Но после не хочет.

— А первый месяц почти все хотят?

— Да.

***

Целое сооружение. Тяжелый ящик, множество ручек, рычагов, седел, резинок, пружин. Стрелки, указатели, циферблаты.

Можно регулировать скорость, ослаблять и усиливать сопротивление. Можно тянуть, толкать, приседать, сгибаться, разгибаться. Пилка, рубка, гребля, велосипед — всевозможнейшие движения, не сходя с места.

— Если скучно, можно делать гимнастик. Очень полезный.

— А зачем эта штука?

— Это гимнастический аппарат. С аппарат удобней. Можно всякий движенье, гармонический развитие тела. Еще: гимнастик без аппарат не продуктивный. Много работа пропадает. Гимнастика — энергий. Всякий движение аппарат делает в электрический энергий, ведет в аккумулятор, заряжайт, сохраняйт. Потом можно использовайть.

— Вот как! Аккумулятор…

***

Реален ли забытый сон?

Прошлая жизнь. Теперь вспоминается, значит — была. Но в промежутке — смерть, тысяча лет. Проспал, не заметил. Ни разу не вспомнилось: где-то был потолок с зеленой каймой, кровать, занавеска. Не воскреснуть — так и осталось бы все в стороне, не связанное ни с чем. Кукольный дом в герметически закрытой коробке. Изнутри — жизнь: солнце, улицы, мухи. Снаружи — и не заподозришь: черная коробка, ничего больше. Для самой себя жизнь реальна; но вышел — пропала, растворилась, как не бывала. Забытый сон.

Теперь — воскресенье: к первому ящику — второй. На четыреста лет. Объемисто, но после — снова глухая перегородка; сам — наружу, по-видимому окончательно. Последнее слово — там. Главная, заключающая квартира — снаружи.

В итоге — вопрос: стоит ли раскрашивать коробку изнутри? Если для главной квартиры она во всех случаях одинакова: черная?

Аида — неважный психолог. Мягкая комната, заперта дверь. И вдруг — сам же:

— Все воскрешенный раз, и прыгал в окно.

***

— Снова машинка какая-то?

— Приемник. Звук, свет. Можно слушать лекций, можно разный новость. Попробовайте.

— Вроде нашего радио? А как надевается?

— Голова в этот обруч. Наушник, наглазник. Что хочется? Лекций? Вот регулятор. Волна М — пятнадцать. Лекций профессора Тизи.

Черная фигурка, полукругом сзади схемы, таблицы. Какая-то модель: стеклянный шар, футов пять в диаметре; по всей глубине — темные точки. Между точками — нити, разноцветные стрелки, пункты. Прямые, кривые, спирали, дуги, параболы. Отдельные точки сливаются в группы цветной окраской стекла. Фигурка — от модели к схемам, от схем — к модели. Указка — по графикам.

— Профессор Тизи. Атомный строение на органический молекуле. Один молекула от птичий мозжечек. Это — лекций по органический химия. Хотите ближе? Вот регулятор.

Стремительное нарастание фигурки. На все поле зрения — лицо. Слова — прямо в ухо.

Странны так близко говорящие губы. Незнакомый язык — наглядно воспринимается механизм речи. Прыгают губы, выбрасываются слова. У, о, а, р-р-р… Кажется, видны струи воздуха; между зубами текут…

— Не понимаете? Хотите другое? Стих?