Я сам похороню своих мертвых. Реквием для убийцы. Проходная пешка

В холле зажегся свет, и дверь приоткрылась. Корина подалась вперед, не выпуская из рук двери. Ее дыхание, наполненное алкоголем, коснулось щеки Шермана.

— Кто там? — спросила она, глядя на фигуру, которая держалась в тени.

— Вы меня уже забыли, Корина? — тихим голосом спросил он.

Он видел, как она отшатнулась и протянула руку в сторону ручки двери. Он просунул ногу на порог двери, чтобы не дать Корине возможности закрыть дверь.

— Что вы хотите? — с подозрением в голосе спросила она.

— Я ждал вашего телефонного звонка, но вы не позвонили. Дайте мне войти.

— Я не хочу, чтобы вы входили, — сказала она, пытаясь закрыть дверь. — Я не хочу вас больше видеть.

Он оттолкнул ее в коридор.

— Я совсем промок, — сказал он угрожающим тоном. — Вы видели Инглиша?

Она повернулась к нему спиной и прошла в салон неверными шагами. На камине стояла наполовину полная бутылка коньяка и стакан.

Шерман снял свой мокрый плащ и шляпу, отбросил их на пол в холле и потом спокойно закрыл на замок входную дверь.

Потом он прошел в салон с улыбкой на губах.

— Вы не ответили на мой вопрос. Вы видели Инглиша?

— Да, я его видела, — ответила она, падая на диван, после того, как опорожнила стакан с коньяком.

— У вас не слишком радостный вид. Ваша месть не принесла успеха?

— Это была ваша идея, а не моя, и к тому же совершенно идиотская. Ему совершенно наплевать на это.

Шерман подошел к шкафу, взял стакан, выпил и повернулся к камину. Тут он снова наполнил стакан и слегка наклонил набок голову.

— Совсем неплохой коньяк, — сказал он. — Это Рой его выбирал?

— Я не предлагала вам пить его, — агрессивным тоном воскликнула Корина. — За кого вы меня принимаете?.. Приходите сюда и пьете мой коньяк…

Он засмеялся.

— Не будьте смешной. Я ваш любовник, Корина.

Ее лицо омрачилось.

— Ни за что на свете! Не воображайте, что это повторится. Я сама не знаю, что тогда было со мной. К тому же, я не хочу видеть вас у себя… вас и ваши идиотские штучки.

— Это была превосходная игра, — сказал Шерман и сделал глоток коньяка. — Расскажите мне все, что произошло.

— Нечего мне вам рассказывать. Это было ужасно, — ответила Корина, заплакав. — Я не должна была вас слушать… они… все они смеялись надо мной…

— Кто это? — спросил Шерман настороженным тоном.

— Я не знаю. Все люди. Они мне не поверили. Он был настолько хитер… они все видели, что я пьяна.

— Еще раз спрашиваю, кто это, они?

— Люди, которые находились в баре, конечно, — ответила Корина. — Там даже был один, который назвал меня бродягой и хотел выгнать оттуда.

— Вы сказали Инглишу, что они спят вместе, или не сказали?

— Конечно, сказала! Ведь это вы сказали, чтобы я так сделала, не так ли? Но это было для него все равно. Он сказал, что это не касается ни его, ни меня. Он приказал какому-то типу из клуба проводить меня домой. Вот и вся ваша блестящая идея.

Шерман кивнул головой. Он знал теперь то, что хотел знать. Корина устроила сцену перед свидетелями. Он опрокинул свой стакан и вытер тонкие губы носовым платком.

— Может быть, вам будет интересно узнать, — сказал он, — что после вашего ухода Инглиш отправился к Винсу. Он обнаружил там Юлию и Винса в ситуации, которую можно назвать компрометирующей их. Он убил Винса, а потом Юлию. Полиция уже производит расследование, и я полагаю, что Инглиш уже задержан полицией по подозрению в убийстве.

Корина с ужасом посмотрела на него. Ее круглое кукольное лицо вытянулось, и голубые глаза поскучнели.

— Он их убил? — повторила она хриплым голосом.

— Совершенно точно, — подтвердил Шерман, доставая из кармана очередную порцию жевательной резинки. — Вы по-прежнему считаете, что моя мысль была глупой?

— Вы хотите сказать… он их убил?

— Да, он их убил.

— Я вам не верю!

— Ну что ж, вы прочтете об этом завтра в газетах.

— А откуда вы знаете это? Слушая вас, можно подумать, что вы там присутствовали.

— Я был недалеко, — с улыбкой ответил Шерман. — Я более или менее присутствовал при том, что произошло.

— Я не хотела, чтобы он их убивал, — сказала она. — Я хотела только причинить ему боль.

— Вы и причинили ему боль. Вы даже сделали больше: вы совершенно уничтожили его. Вероятно, его посадят на электрический стул.

— Но я совсем не хочу его уничтожать, — простонала Корина. — Он был так добр со мной… Он… он сказал мне, что я член его семьи.

— Как это трогательно! — усмехнулся Шерман. — Хоть он и считает вас членом семьи, но все-таки он украл у вас двадцать тысяч долларов.

Корина смотрела на него, сжав кулаки.

— Я уверена, что у Роя никогда не было столько денег. Я была сумасшедшая, что слушала вас. Это вы виноваты во всем. Это ваша мысль. Вам самому нужно было сделать гадость, и вы воспользовались мной.

— Вы неожиданно становитесь очень рассудительной, — улыбаясь, проговорил Шерман. — И даже если предположить, что это так, что вы можете сделать?

— Я пойду в полицию. Это ужасно, то, что я сделала. Если я им расскажу то, что произошло, они, может быть, не станут трогать его.

— Это бы меня удивило. Вы добьетесь только того, что станете всеобщим посмешищем. Не будьте дурой, Корина. Все, что вам остается теперь делать, это молчать.

— Это мы еще увидим, — злобно возразила Корина. — Я пойду повидать лейтенанта Моркли, он скажет мне, что делать.

Шерман пожал плечами.

— Ладно, если хотите, то действуйте. Я не могу вам помешать, конечно. Но вы сделаете лучше, если не будете вмешиваться в это дело.

— Я обязана вмешаться в это! Я буду допрошена как свидетельница, они станут задавать мне целую кучу вопросов, и не воображайте, что я не расскажу им про вас. Я им скажу, что это была ваша мысль.

Шерман покачал головой с задумчивым видом. Он стал ходить по комнате, не переставая жевать резинку, держа руки в карманах, с неподвижным лицом.

— Да, пожалуй, мне стоит опасаться, что вы им все расскажете, — сказал он, останавливаясь перед окном.

Он протянул руку к красному шелковому шнуру, который был продет в занавеске, и машинальным жестом проверил его прочность.

— Как это любопытно, — сказал он. — Вот уже несколько недель мне не попадается такой цвет. Он отрезал кусок шнура и подошел к лампе, чтобы лучше рассмотреть его. — Вы не помните, где покупали его?