Я шестая

Вскоре сладкая нега целиком завладела телом и разумом, навевая на Розу сон.

«Спать… спать… спать», – будто кто нашёптывал, она не удержалась и задремала.

Погрузившись в волшебную дрёму, чувствовала в шевелении волос игру южного ветерка. Слух ублажало мерное тиканье настенных часов. Она облачена в шёлковую, оранжевую рубашку. И будто – дома, в полдень, лежит на диване у открытого окна. Повсюду дурманящий аромат сирени. Главное, некуда спешить. Ничто не волнует. Она счастлива…

Кто-то из женщин громко чихнул. Глаза распахнулись сами, спугнув навеянное сновидение, беспощадно обнажив унылую реальность. Незамедлительно возникло старое любопытство. Роза потрогала волосы. Рыжуха легонько стукнула по пальцам.

– Заёрзала. Значит – баста. То перекалишься, – сказала она, набрав полные горсти волос, рассыпала по подушке.

Наблюдая за каштановым переливом, тяжело вздохнула и опустилась на пол. Роза поспешила осмотреться, питая надежду на разгадку волшебного тепла. Откровенный взгляд пришёлся той не по вкусу: тёмные зрачки блеснули, будто фыркнули. Роза спросила:

– Как вам удалось высушить волосы?

– Кверху каком! – резанула та.

– Вообще, я собиралась поблагодарить вас…

– Так говоришь, или… – перебила Рыжуха.

Роза покраснела.

– Говорит-говорит. Успокойся, – вступилась Климактеричка.

Рыжуху ответ не устроил. Глаза по-прежнему блестели густой смолью. Роза взяла прядь волос, понюхала кончик и сказала:

– Спасибо, вы волшебница. У меня слов нет для признательности. Вы, спасли меня от простуды, может больше…

– Да чё там! Прямо спасла… дрыхни дальше, – Рыжуха наклонилась и шепнула: – а ты красивая.

– Спасибо, – так же тихо ответила Роза.

Повеселевшая Рыжуха поправила на ней одеяло.

– Аркан мечешь?! – оскалилась Толстуха.

– Отвянь, – парировала Рыжуха.

– Вой-бой… Берлинская стена. Ей спасибо – она дойки на передовую! Недаром они по пуду – работать не буду!

– Нарываешься, зараза! – сверкнула глазищами Рыжуха.

К удивлению Розы, Поганка примолкла.

Роза лежала, ощущая напряжение. «Поистине, в каждом положении свои за и против: в горшке съедало одиночество, тут добьёт общество», – ворчали бессмертные мысли. Чтобы унять нарастающее недовольство, вспомнила глаза Рыжухи в момент благодарности, то, как в них появился влажный глянец. «Неужели ей никто не говорил добрых слов? Что удивительного, если взять во внимание отношения между сокамерницами». Размышления оборвались возникшей суматохой.

Женщины суетились возле стола, кроме Толстухи, сопевшей над раковиной, заканчивавшей стирку.

«Наверно, обед. Так не хочется постель покидать». Роза неохотно спрыгнула вниз, пригладила распушенные волосы, жалея, что нет ленточки.

– Платок в загашнике. И падай, твоя седушка, – распорядилась Толстуха, потянув за рукав.

Роза нашла в кармане платья белый ситцевый платок.

– Почему должна сидеть, где велишь? – возмутилась она, желая сесть на край лавки.

– По кочану? Падай и всё… И вообще… чёй-то… всем вы, мне так… ты?

Роза вознамерилась ответить, но открылась дверь, пришлось смириться, оказавшись между Климактеричкой и Чайником.

…Вошла, точно вкатилась женщина в арестантской одежде, поражая скользящей походкой. Роза приподнялась убедиться, нет ли у той чего на ногах. Заключённая стукнула по столу кастрюлей, стараясь вежливо улыбаться, но лицо напоминало трагичную маску. «Ну и уродиха», – возникла у Розы оценка сама по себе.

– Ой, подсадочка! Шустро кималька ковырялку получила. Фартит вам! – загнусавила вошедшая.

Роза невольно взглянула на проваленный нос незнакомки.

– Не в жилу, да? – спросила та, уловив на себе взгляд.

Роза промолчала.

– Афедрончик жидковат, а буферочки в теме! – выпалила хамка, уставившись на Розину грудь.

Находись Роза с краю, та задрала бы кофту, а так, изловчившись, хлопнула ладошкой по верхней части ягодицы. Затем бесцеремонно ухватилась за груди, больно сжимая. Роза оценила настойчивость Поганки, то бы, не думая о последствиях, вцепилась в оскорбительницу.

– Ой-ё-ё… – усмехалась хамка, не разжимая хватки.

Чувствуя сдержанное негодование Розы, отошла, продолжая провоцировать, наклоняясь то слева, то справа. В какой-то момент подпрыгнула, поймав цепко за подбородок, повернула лицо Розы к себе.

Роза сжала зубы.

– Хорош хохмить, – послышался голос Золотки.

Роза, не моргая, смотрела в глаза нахалки. Та, многозначительно цокнув языком, откатилась. Роза поправила на голове платок, ожидая реакции соседок, хотя бы Поганки. Но довлело возбуждающее безмолвие…

На стол водрузили горячий чайник. Роза поняла: «сервировка» закончена.

– Забей, коблыха, и шнуруй боты, не про тебя паночка! – не без удовольствия услышала она долгожданный голос Поганки.

– Заглохни, то мигом стукану о помывочке в камере, – огрызнулась та.

Брошенный Золоткой короткий взгляд, сиреневым магическим блеском заставил особу покинуть помещение.

Не успели женщины взять ложки, вновь отворилась дверь.

– Это… кого нечистая принесла? Никак стерва успела звякнуть, – вырвалось у Климактерички опасение.

– К стене!!! – оглушил окрик.

Появились три надзирательницы Чугунная Баба и та, что привела Розу, за ними молоденькая лейтенант с начищенными звёздочками на погонах.

– Ой! Кума некрещёная! – взвизгнула Поганка.

– Разговоры!!! – рявкнула та, что привела Розу.

– Начинайте, – вяло приказала лейтенант, заметив жующую Рыжуху, брезгливо поморщилась.

Зоркий взгляд Поганки ничего не упустил. Светло-голубые глаза потемнели, неотступно следя за ногами лейтенанта. «Ноги ей зачем?» – удивилась Роза.

– Пресвятая Богородица, опять шмон. На днях рыскали, – бубнила Климактеричка.

– Цыц! – оборвала Чугунная Баба.

Та, что привела Розу, приглядываясь сквозь толстые линзы очков, взялась переворачивать постели. Вскоре порядок камеры поглотился усердием смотрительниц.