Я - сингуляр

Она напряглась, под нею булькнуло, но никакой вони, что значит – желудок и кишечник абсолютно здоровые.

Я кивнул:

– Отлично. Я такой и поставил. Наши вкусы даже в этом совпадают. А правда, картины Валеджи потрясают? Как будто реальные.

– Ничего удивительного, – ответила она рассудительно. – Он и не скрывает, что берет фотографии, а потом дорисовывает нужное. Это целое направление в искусстве-е-е-е...

Снова булькнуло, Габриэлла с облегчением выдохнула, взглянула на меня, но, видимо, решила выдавить из кишечника все без остатка, снова напряглась, даже лицо покраснело.

Я сказал с раскаянием:

– Не знал... Думал, что это все нарисовано с такой точностью.

– Не-е-е-ет... Он и галактики дорисовывает с увеличенных фото-о-ы-ы-графий...

– Хотя, – продолжил я, – мне вообще-то все равно, сам рисовал или дорисовывал. На меня действует больше, чем всякая иконная хрень или выкопанная из руин Помпеи. Мороз по коже!

Она оторвала пару клочков туалетной бумаги, я смотрел, как быстро и аккуратно использовала, пересела на биде и подмылась, а затем еще и пополоскала руки под струей теплой воды над раковиной. Я подал ей мохнатое полотенце, она приняла с кивком, а когда вытерла ладони, мы плечо к плечу отправились на кухню, откуда уже валят навстречу привычные запахи свежемолотого кофе.

Я быстро поджарил гренки, Габриэлла с мягкой улыбкой смотрела, как я суечусь вдоль кухонной плиты. Наконец я разлил в чашки, дальше мы сидели напротив друг друга и неспешно отхлебывали, глядя друг на друга и улыбаясь без причины.

– Кофе вред или польза? – спросила она со смешком.

– Еще не определился, – ответил я. – Его каждые пять лет попеременно объявляют то вредным, то полезным... И так уже лет сто.

– Ого, – произнесла она с глубоким уважением, – вы такой... гм... пожилой...

– В Инете нарыл, – сообщил я. – А так вообще и мудрый Вольтер сомневался в ядовитости кофе!

– А вы вольтерьянец?

– Ага, он самый...

Она повела взглядом по кухне.

– Но здесь все традиционно...

– А я еще и конформист, – добавил я. – Умеренный, правда. Но, конечно, и умеренность уже достала.

– Умеренность больше свойственна нам, – ответила она с той же мягкой улыбкой, – женщинам.

Я все время старался пить бесшумно, но не получается: перед собой не стесняешься, а Лариска – не женщина, а приятель. Вскочил, включил музыку, пусть заглушает. Габриэлла тоже чуть оживилась, мы допили быстрее, неловкость все же витает в воздухе, я взялся споласкивать чашки, Габриэлла в комнате прошлась вдоль полок с книгами.

– Не густо...

Я сказал торопливо:

– Раньше было много!

– Все продали?

– Оставил.

– При разводе?

Я помотал головой.

– Бабушка передала мне домик в Подмосковье. Я его продал и купил эту квартирку. Здесь все наконец-то так, как хотелось мне и раньше. У меня хорошая мама, такой же классный младший братан... Библиотеку оставил ему. Он пока еще у матери.

– Бедненький, – пожалела она, – теперь ему придется идти в приймаки?

– Он не проиграет.

– Почему?

– У меня красивый брат, – сказал я. – Выше меня ростом, в плечах шире, красавец. За ним еще со школы все девчонки бегали.

– Ого!

– Правда-правда, – заверил я. – Так что найти себе невесту с виллой и собственным самолетом... для него особой проблемой не будет.

– В самом деле? – спросила она, хитро прищурившись. – Как бы хоть одним глазком на такого идеального мужчину...

Я подумал, признался:

– Нет, брата не покажу. Что-то чувствую в себе древнее собственническое. Прямо зверячье!

– Я вроде бы еще не чья-то собственность, – сообщила она мило, но настороженно.

– И вряд ли ею когда-либо будете, – согласился я с наигранной, как полагал, печалью, а потом понял, что не играю. – Книг у меня мало, вы правы. Покупаю только те, что не попадают в Инет. Все-таки в Сети больше для ширпотреба...

Она нахмурилась, кончики пальцев легко пробежали по корешкам. Я озабоченно следил за ее взглядом. Я понимаю, что вот здесь должны стоять стопки стихов, а вот на этой полке – большеформатные альбомы с рисунками Дега, Рембрандта, Тициана, Пикассо, а также французских импрессионистов. Без них любая библиотека считается неполноценной, это как ярлычок принадлежности к определенному кругу, но говно в проруби ни к какому кругу не принадлежит, а просто болтается само по себе.

– Посмотрите вот эти альбомы, – сказал я торопливо, – их я, как всякий ебаист, купил через e-bay в Калифорнийском. Всего четыреста экземпляров, классно? Отпечатали к юбилею их ректора. Представляете, юсовская таможня не хотела выпускать из США, будто эти звездные карты – военная ценность!

Она взвесила на ладонях альбом, печать изумительная, делалось не для продажи, но, к счастью, остались лишние экземпляры, и я подсуетился первым, сразу заплатив за альбом и оплатив доставку через океан.

– Альбом просто чудо, никаких французских импрессионистов еще не издавали так бережно.

– Французские импрессионисты, – возразила Габриэлла холодновато, – не стали ширпотребом от того, что многие оценили их гениальность. А их ректор... в самом деле Тернер Виндж?

– Он самый, – воскликнул я радостно.

– Приятно слышать, – произнесла она задумчиво, тут же лицо ее озарилось задорной улыбкой. – Вот видите, астрономы – не анахореты какие! Каким университетом руководит!

Глава 4

Потом я показывал коллекцию дивидишек, у меня их немерено, один приятель контрафактил, мне перепадало когда за полцены, когда на халяву вовсе. Габриэлла ахала, наткнувшись на первые фильмы с Одри Хепберн, изумилась полной подборке с Гретой Гарбо, а фильмы с Марлоном Брандо вообще привели в восторг: полный ремастеринг, куча бонусных материалов в виде интервью с режиссерами и актерами...

На порнуху не повела глазом, хотя пробежала кончиками пальцев по внушительной подборке компьютерной эротики и жесточайшего порно. С живыми моделями невозможно проделать то, что позволяет графика, потому компьютерная пока нарасхват, ну, а я делаю вид, что мне это для работы, такой вот я правильный.

В какой-то момент Габриэлла взглянула на часы, охнула:

– Мне пора!

Сердце защемило, я сказал непроизвольно:

– Габриэлла... Останьтесь у меня на эту ночь. Отсюда ближе к универу. Я буду счастлив отвезти утром.

Она посмотрела на меня чуточку исподлобья.

– В смысле... ну да, я все думала, когда вы наконец предложите раздеться... Совсем.

– Извините, – сказал я смущенно, – я вовсе не это имел в виду.

Она спросила с интересом:

– Не это?

– Правда, – ответил я еще смущеннее, жар прилил к моему лицу. – Я не импотент, но я асексуал, так что вы избавлены от моих назойливых приставаний в этой сфере!