Я сижу на берегу

– Чего я не понимаю… – говорит Миша. Миша всегда начинает говорить внезапно. Впрочем, и замолкает он так же внезапно, как и начинает. – Чего я не понимаю, так это почему они меня перестали кусать по ночам.

– Все просто. Тараканам хлебные крошки больше по вкусу, чем твои ноги. Они от голода могут даже бумагу есть. В банку попадают самые жадные и глупые.

– Как люди, – говорит Миша.

– При чем тут люди? – в очередной раз не понимаю я Мишу, и Миша в очередной раз медленно объясняет мне свою мысль.

– Кого к нам привозят?

– Зэков бывших, бабушек с дедушками.

– Зэки в тюрьму как попали? Хотели получить все сразу, а угодили в банку. Все нормально.

– А бабушки? – не соглашаюсь я.

– С бабушками все проще. Они по глупости сюда попадают. Думают, что им хорошо будет.

– Бабушек дети привозят.

– А детей им с Марса прислали? Сами воспитали, сами теперь и расхлебывают.

Мишу не волнуют бабушки. Миша возмущается моей глупостью.

– А ты?

– Я мог повеситься.

– Ты руки поднять не можешь, как ты мог повеситься?

– Раньше мог. В восемь лет я точно мог повеситься.

– В восемь лет люди о таких вещах не думают.

Миша говорит спокойно. Он всего лишь логичен.

– Правильно, в восемь лет люди о таких вещах не думают. В восемь лет люди глупые. Вывод: здесь те, кто попал сюда из жадности или по глупости.

– А я?

– Ты почему вены не режешь?

– В дурдом боюсь попасть. Еще английский хочу выучить.

– И ты умный после этого?

– Нет.

Миша прав. Жадность и глупость. Я подъезжаю к столу, набираю столовую ложку чая из кружки, выливаю чай в банку к тараканам. Тараканы жадно набрасываются на жидкость, сосут ее хоботками со спин своих менее удачливых сокамерников.

Дверь в нашу комнату раскрывается с шумом. У входа – две тетки в марлевых повязках и нянечка.

– Так, ты выкатывайся, сейчас тараканов травить будем.

Я сижу в коляске, Миша лежит на кровати. За спинами у теток я вижу распылитель с дихлофосом. Это огромная штука на колесах, сильно похожая на большой пылесос. Теоретически я могу выкатиться в коридор и даже выехать на балкон. Но тогда нянечки начнут поливать нашу комнату этой дрянью. Миша переживет. Мишины легкие работают относительно нормально. Но для меня такая санобработка – две недели страшных головных болей и сердечных приступов.

– У нас не надо дихлофосить, – говорю я. – У нас лежачий больной в комнате. При лежачих нельзя проводить санобработку. Так в инструкции написано.

Сначала, когда я еще недолго жил в доме престарелых, я пытался найти эту загадочную инструкцию. Примерно через полгода я понял, что инструкция эта – чрезвычайно секретный документ. Никто и никогда ее не видел. Что ж. Помаленьку я начал цитировать инструкцию так, как мне хотелось. Нянечки тоже никогда никаких инструкций в глаза не видели.

– Хотите проводить санобработку, выносите Мишу вместе с кроватью. Это не запрещено.

– Сейчас, – нянечка возмущена не меньше моего. – Нам и так работы прибавили, так еще и кровати носить. Вон, на третьем этаже потравили, и ничего, не выносили мы никого, как лежали, так и лежат.

– Ну, тогда как хотите, тогда у нас травить не надо. На третьем этаже бабушки, они войну пережили, теперь что угодно переживут. Мы не бабушки, мы подохнем от вашего дихлофоса.

– А с тараканами как же? – Нянечке уже не хочется со мной связываться, и она продолжает разговор, скорее, просто так, для порядка.

– Для тараканов у нас ловушка есть.

Я показываю нашу ловушку. Пытаюсь объяснить про феромоны. Слушать мою лекцию нянечке неинтересно, и она собирается уходить.

– Подождите, – внезапно говорит Миша.

Миша не прав. Тараканы в банке располагаются не как попало. Каждый таракан занимает свое место в баночной иерархии. Я могу сидеть прямо в коляске, Миша не может. Это означает, что к нянечкам обращаться могу только я. Я – умнее Миши. Бубу – глухонемой, но ходячий, умнее меня. Бубу может мыть полы и передвигать мебель. Бубу – ходячий, а значит, умный, он умный, почти как нянечки. Бубу умный, почти как директор интерната. Миша – глупый, его никто не будет слушать.

– Подождите, – настойчиво и громко повторяет Миша. – А как же те бабушки, с третьего этажа? Вы прямо при них поливали комнату дихлофосом?

У нянечки сегодня хорошее настроение, а может быть, она рада, что не надо обрабатывать еще одну комнату.

– Не, – нянечка широко улыбается. – Мы их одеялами понакрывали. Мы ж не звери, понимаем.

Нянечка уходит, тетки в масках продолжают волочить по коридору аппарат с отравой.

– Миша, ты совсем с ума сошел? Кто тебя просил вмешиваться? Чуть все не испортил. А если бы она за директором пошла?

Миша молчит. Он редко объясняет свои поступки. Пока Миша молчит, я понимаю, что он прав. Вопрос про бабушек никого не волновал. Нянечка не обиделась.

– Мы – насекомые, – говорит Миша.

– Тутовый шелкопряд, – отвечаю я.

– Не понял.

– Тутовый шелкопряд – полезное насекомое. Из него шелк делают.

– Тогда мы – тараканы.

– Почему не мухи?

Миша не смотрит на меня. Миша смотрит на банку с тараканами.

– Мухи – летают.

МИЗЕР

Миша лежит в кровати. Он накрыт одеялом. Если не смотреть на Мишу внимательно, то с первого взгляда кажется, что из чего–то, немного напоминающего рубашку, выглядывают только голова и кисть левой руки. Но это, если не смотреть внимательно. Я всегда очень внимательно смотрю на Мишу. Сегодня ему особенно плохо.

Миша смотрит телевизор. Я подъезжаю к столу, отодвигаю со своего места наши чашки, пытаюсь отодвинуть подальше чайник.

– Что ты там делаешь? – Мише не видно, что я делаю, но он должен знать. Он всегда хочет знать все, что происходит.

– Освобождаю место на столе. Хочу разложить пасьянс.

– Какой?

– Ты не знаешь, это новый пасьянс, я только вчера прочитал о нем в журнале. Там еще было написано, что пасьянсы не просто забава, с их помощью можно тренировать память и терпение.

– Какой?

– «Колодец», но это действительно новый пасьянс.

– Расскажи правила.

Я рассказываю Мише правила пасьянса, Миша кивает.

– Ничего нового.

Миша смотрит телевизор, я раскладываю карточный пасьянс. Пасьянс не раскладывается. Я смешиваю колоду, пытаюсь решить задачу снова и снова.