Я сижу на берегу

– Мне плевать на все эти проценты. Ты мне поможешь или нет?

– Нет.

– Значит, ты за них.

– Я не за них.

– Нельзя играть и за белых, и за черных одновременно.

– Это не шахматы.

– Это шахматы.

– Тогда каждый останется при своем мнении.

– Что мне тогда делать?

– Не знаю.

Миша медленно отпивает глоток чая из кружки. Чай уже совсем остыл.

– Так, Рубен, я все понял. Как колбасу жрать или чай пить – ты мне друг, как помирать – так поодиночке. То есть раньше ты был на моей стороне, а теперь – на стороне противника. Знаешь, как такие люди называются? Ты предатель.

Я выплескиваю чай Мише в лицо.

– Вытри, – сухо командует Миша, и я замечаю, что он абсолютно трезв.

Я тщательно вытираю Мишино лицо шершавым казенным полотенцем. Миша молчит. Он понимает, что поступил нерационально. Глупо злиться на того, кто кормит тебя с ложки.

Я тоже молчу. Я понимаю, что Миша прав. Я – предатель.

ГАМБИТ

Я заезжаю в комнату.

– Миша, – говорю я, – меня не было сорок минут. Когда ты успел?

На столе стоит открытая бутылка коньяка. Бутылка неполная, рядом с бутылкой нет стаканов. Запах спиртного я чувствую сразу, но понять ничего не могу.

Миша смотрит в пол перед собой. Он не замечает меня или делает вид, что не замечает. В последнее время мне становится труднее различать его состояние.

Я жду. Наконец Миша поднимает голову, смотрит на меня, улыбается. Он улыбается той, давно забытой улыбкой из детства. Кажется, что у него не прогрессировала болезнь, и все как тогда, в первую нашу встречу.

– С кем ты пил?

– Это неважно.

– Коньяк откуда?

– Это тоже сейчас неважно.

– Ты пил с кем–то ходячим, это я понял. Кто–то принес тебе бутылку, открыл ее и даже убрал стаканы.

– Мудрое замечание. Ты умнеешь на глазах, Рубен.

– Но бутылку надо было бы убрать.

– Зачем?

– Ты сам меня учил всегда прятать алкоголь и деньги.

– Мало ли чему я тебя учил. Ты все равно ничему не научился. Дай лучше выпить.

Я закрываю дверь, подъезжаю к умывальнику, беру с полки кружки.

– Чем ты там гремишь?

– Кружками, ты же хотел выпить.

– Я хотел выпить, а не распивать на пару с тобой.

– Тебе жалко коньяка?

– Мне когда–нибудь было чего–нибудь жалко? Возьми одну кружку и иди сюда.

Я подъезжаю к столу, наливаю в кружку коньяк. Бутылка тяжелая, мне приходится сжимать ее двумя руками и придерживать подбородком. Запах коньяка мне не нравится.

– Давай, – говорит Миша и приоткрывает рот.

Я подношу кружку Мише и медленно наклоняю ее. Я умею поить Мишу коньяком.

– Что ты делаешь?

– Даю тебе коньяк.

– Давай нормально.

– Я и даю нормально, как всегда. Это же не чай.

Миша весело смотрит на меня.

– Рубен. Сегодня ты будешь поить меня коньяком как чаем, понял?

– Как хочешь, мне все равно.

Я пою Мишу коньяком. Миша выпивает залпом кружку коньяка без передышки, медленно выдыхает воздух, так же медленно вдыхает. Он не морщится, когда пьет алкоголь, пьет спокойно, как воду. Я так не умею.

– Расставляй, – говорит Миша. – Итальянская партия, гамбит Эванса. Я играю белыми. Какой вариант ты предпочтешь на сегодня?

– Миша, перестань, ты прекрасно знаешь, что я не помню дебютов.

– Но Итальянскую партию ты помнишь?

– Не помню. Помню только, где кони и слоны стоят.

– Я ж тебе показывал.

– Миша, ты знаешь, что у меня плохая память на цифры и шахматные ходы.

Голова Миши странно вздрагивает, видно, что он старается держать ее прямо. Я понимаю, что Миша стремительно пьянеет.

– Миша, может, в другой раз?

– Другого раза не будет. Играй в этот.

Миша диктует мне шахматные ходы. Передо мной доска с шахматной позицией. Я смутно угадываю в ней Итальянскую партию.

– Дай еще, – просит Миша.

– Чего?

– Коньяку, конечно.

Снова и снова я подношу кружку с коньяком к Мишиному лицу. Снова и снова расставляю фигуры, двигаю их по доске. Миша упорно играет гамбит Эванса, а когда выпадает моя очередь играть белыми, просит, чтобы и я играл этот гамбит. Я проигрываю и за белых, и за черных.

– Все, – говорю я, – надоело. И коньяк кончился.

– Мог бы сказать, когда оставалась последняя капля. Я б тебе отдал. Последнюю сигарету даже менты не отбирают.

– Неважно. Мне не очень хотелось.

– Тогда расставляй фигуры. Я буду играть гамбит Эванса.

– Ты пьян.

– Я пьян, и я буду играть гамбит.

– Чего ты добиваешься? У нас еще водка есть. Ты выпить хотел?

Миша поднимает голову, смотрит на меня в упор. Странное впечатление того, прежнего Миши не покидает меня весь вечер. Я вижу, что он пьян и трезв одновременно.

– Нет, Рубен, я не хотел выпить. Я хотел показать тебе гамбит и еще кое–что.

– Показал?

– Наверное. Не уверен. Ты все равно захочешь услышать слова, так?

– Да, Миша, я все равно захочу услышать слова.

– Тогда расставляй фигуры.

– И налить тебе водки?

– Нет, я же сказал, что не хотел напиваться. Неужели не понятно?

– Не понятно. Ты выпил бутылку коньяка. Если пересчитать отношение алкоголя на массу тела – ты уже труп.

Миша улыбается. Его улыбка не такая, как всегда. Странно, но внезапно я замечаю, что это улыбка очень пьяного человека.

– Ты дурак, Рубен, и всегда был дураком. Я – труп в любом случае, с коньяком или без. Лучше пересчитай на массу мозга. Расставляй фигуры.

– Это в последний раз.

– Хорошо, в последний раз, – соглашается Миша, и мы начинаем играть.

Миша играет белыми. Фигуры в медленном танце повторяют одну и ту же позицию. Миша делает неожиданный ход, он ставит коня под бой.

– Все, Рубен, тебе конец.

Я долго думаю над позицией. Мой мозг путается в вариантах, мне кажется, что Мишины фигуры стройно расставлены на доске, а мои расплываются в переплетении бесполезных вариантов.

– Сдаюсь.

– Теперь ты понял? – голос Миши немного хрипит, его язык заметно заплетается.