Я стану твоим врагом

Лишь тогда Нестор позволил себе вновь отдохнуть, безропотно, даже безразлично проглотив лечебные отвары, поднесенные ему лекарем. Без всяких эмоций наблюдал он за перевязкой культи и нанесением живительных мазей, без аппетита, словно и тут следуя некому обязательному перечню, пообедал, и вновь уставился взглядом в потолок.

И только тогда Януш понял, что патрон вовсе не ушел в депрессию, как случалось со многими больными — взгляд блестящих глаз хоть и оставался неподвижным, но горел тем необыкновенным огнем, который выдавал в герцоге его особую черту — напряженный мыслительный процесс, внутренний монолог, умение расставить шахматные фигуры на доске и обыграть сложную партию со всех сторон.

И, пожалуй, эта странная сосредоточенность пугала ещё больше, чем непривычное молчание и отборная ругань накануне.

Когда принц Орест зашел на следующий день к другу, он едва поверил своим глазам: Нестор встретил его одетым, спокойным, даже улыбнулся, приветствуя августейшего, и первым принялся за расспросы о том, какие события во дворцовой жизни он вынужденно пропустил. Орест отвечал рассеянно, не решаясь поверить, что Ликонт вот так запросто пережил и смирился со страшной утратой, но мало-помалу втянулся, заулыбался в ответ, с радостным облегчением понимая, что друг жаждет общения более, чем жалости.

На вопросы о здоровье герцог широко улыбнулся и ответил, что чувствует себя хотя и необычно, но вполне терпимо. Януш не поднимал глаз: только он знал, какую боль чувствовал Нестор в тот самый миг, когда улыбался принцу, как болело и ныло отрубленное запястье, и — что самое неприятное — болело там, где болеть уже не могло…

А затем Нестор вернулся к дворцовой жизни, демонстрируя необыкновенное жизнелюбие и отличное самочувствие, несмотря на заправленный в карман военного мундира пустой рукав; побывал на званых обедах и ужинах, заново влюбил в себя местных красавиц, сыграл вничью шахматную партию с крон-принцем Таиром, рассмеялся его шутке и ответил своей; получил и провел несколько личных аудиенций с императрицей Севериной.

И лишь по вечерам, во время перевязок, после изнурительных придворных игр и бесконечного притворства, Януш замечал его взгляд, направленный на висевший на стене двуручник…

— Я подумала, что найду тебя здесь. Здравствуй, Януш.

Лекарь вздрогнул и обернулся: шум воды скрыл от него шаги, а собственные мысли заглушили цокот копыт.

— Миледи…

Марион спустила коня к воде, позволяя животному с фырканием зайти в ручей, и присела рядом. Януш смотрел на неё, забыв обо всём: о прошедших тяжелых днях, о дворцовых сплетнях и о патроне…

Он запомнил её поверженной, раненой, обозленной и обессилевшей, почти нагой, защищенной, когда она сняла доспехи, лишь плотной тканью походного плаща, — сегодня перед ним сидела ухоженная, одетая в платье тонкой работы женщина с аккуратно зачесанными, уложенными черными волосами. Короткие черные кудри, обрамляющие овал её лица, выдавали неприятность, произошедшую с роскошными прядями, но сегодня она вовсе не казалась униженной или уязвленной. Пожалуй, лишь бесконечная усталость, мрачной тенью ложась на лицо, портила правильные черты.

— Долго ты ждал?

Януш коротко улыбнулся.

— Не очень. Я стараюсь не отлучаться надолго из дворца.

— Беспокоишься о герцоге?

— В свете последних событий… имею на это полное право, миледи, — тихо ответил лекарь, не отрывая от неё глаз.

Марион вздохнула, обхватила колени руками, натягивая ткань юбки. Разговаривать с доктором оказалось сложнее, чем она предполагала: баронесса слишком привыкла к враждебным фразам, язвительным шутками и колючим словам придворных бесед, чтобы сейчас адекватно реагировать на лишенный всякой агрессии, полный участливой заботы голос Януша. Лекарь знал всё, что происходило между ней и Ликонтом — и тем не менее, в понимающих зеленых глазах она не видела ни ненависти, ни неприязни, ни даже осуждения.

— Я не думала, что так всё выйдет, — призналась ему баронесса, поглаживая левое плечо: рана затянулась, оставив ноющую царапину. — Я не собиралась оставлять генерала калекой. Я хотела всего лишь его смерти.

По лицу лекаря пробежала тень: женщина, чье присутствие таким странным образом влияло на его, вызывая ответную сладкую дрожь, непривычную и пугающую, в его теле, оказалась на деле страшным человеком, убийцей. Светлые мечты о том, что он встретит юную, невинную девушку и влюбится, чтобы жениться и завести семью, основанную на взаимной любви и доверии, разбивались, как хрустальная ваза при первом знакомстве с жестоким каменным полом. За годы жизни при монастыре Единого Януш утвердился во мнении, что самые идеальные отношения могут быть только такими, ведь первая любовь всегда самая сильная… и что воздержание необходимо, чтобы, встретив ту, единственную, суметь по достоинству оценить то, как они берегли себя друг для друга.

Жизнь показала оборотную сторону медали, и Януш просто терялся в догадках. Быть может, он не достоин такой, чистой и непорочной, любви? И эта женщина — искушение, самое настоящее искушение для него? Ответа он не знал, но ясно понимал, что не сможет жить, как прежде, и делать вид, что этой встречи не было в его жизни. Она ворвалась в его судьбу — и он оказался не готов, он сдал позиции при одном лишь виде прекрасного противника.

— И он умер бы, если бы сэр Дейл не был так поспешен, и ты не оказался бы на месте, чтобы вовремя оказать помощь.

— Зачем вы так? — спросил Януш, сглатывая вставший в горле ком. — Зачем? Я… знаю, что произошло в битве при Пратте. Нестор рассказывал… но миледи! Вы оба воевали, вы знаете, что такое убийство на поле боя. Кажется, по военному уставу это даже не считается преступлением.

— Считается, — суховато поправила Марион, — если враг просит о пощаде и готов сдаться.

— Вряд ли командующий Магнус просил о пощаде, — мягко сказал лекарь, не глядя на собеседницу. — Герцог сделал то, что сделал бы на его месте каждый. Вы тоже убивали, не спрашивая чинов и не делая скидок на родственные связи. Ведь так?

— Так, — согласилась воительница, глядя на их зеркальное отражение в прозрачной воде, — но это случилось, и я ничего не могу сделать. И генерал знает, что я не забуду о своем долге кровной мести.

— Долг, — Януш передернул плечами, — кровная месть… миледи, это лишь слова, пережитки дикого прошлого. Есть кое-что ещё, о чем вы не подумали. Есть ещё… прощение.

Марион не выдержала, повернулась к молодому доктору, рассматривая его лицо. Не найдя в честных глазах подвоха, фыркнула, не сдерживаясь, неверяще покачала головой.

— Прощение! Януш! Порой я думаю… откуда ты такой?! Прощение… а разве генерал Ликонт просил меня о прощении? Нет? Вот и я не помню такого! Зато прекрасно помню, как он начал наше знакомство, как унизил меня перед моими воинами — такое не забывается! Читай нотации своему патрону, Януш, потому что это он поступил, как пережиток прошлого, как дикарь и варвар, и заслужил то, что получил!

— Он был неправ, — грустно согласился лекарь. — Но какой смысл искать правых там, где их нет? На вашем месте я бы задумался о насущном, о том, что действительно имеет смысл… Мужа вы не вернете, но можете потерять то, что имеете, если ввяжетесь в войну с герцогом. Он сильнее вас, правда, леди Марион, он… у него такие связи… — Януш запнулся, не решаясь продолжать. О том, какие родственные связи у Нестора Ликонта, и впрямь следовало молчать; достаточно того, что об этом прознал крон-принц Андоим, в тот же день возненавидевший герцога, но, тем не менее, побоявшийся устранить его. — У вас есть сын. Прежде чем развязывать войну, нужно хорошо подумать, готовы ли вы рискнуть благополучием своих близких…