Я стираю свою тень - 5

Отец первым ринулся сквозь кусты. Перед нами открылось редколесье, занятое многочисленными темными лужами, окаймленными плотной густой травой. Болота очень напоминали земные. Отец пошел первым, я за ним. Земля под ногами подозрительно заходила, будто под ней не было твердой опоры. На каждом шаге лужи находящиеся поблизости сотрясались.

— Стой, не надо дальше. — Я ухватил отца за майку.

— Почему.

— Почва нетвердая. Колышется все.

— Разве ты не знаешь, что растительные остатки в болоте не гниют? Упавшие ветки и деревья из года в год образуют пружинистый матрас, и когда идешь по болоту, кажется, что все трясется.

— Я этого не знал. — Признался я.

— Конечно, ты же за компьютером все детство и юность просидел, откуда тебе такое знать. Это у меня было лихое детство. Дважды с головой уходил в трясину, ладно друзья видели и вытаскивали меня.

У кромки большой лужи росли несколько тоненьких деревцев. Отец подошел к одному и попытался сломать. У него не получилось.

— Гордей, ну-ка сделай нам слегу своей рабочей рукой. — Попросил он.

Я сломал деревце без особых усилий. Освободил его от веток и сломал самую тонкую часть ствола. Получилась палка чуть более трех метров. Мы пошли дальше, держась с разных концов за палку, как два охотника, которые собирались привязать к ней дичь. Как и на Земле, здешние болота оказались рассадником насекомых, с той лишь разницей, что мы их совсем не интересовали. Или они ждали ночи, чтобы вонзить в нас кровососущие жала.

Травянистая растительность на болоте, встречавшаяся нам, выглядела слишком водянистой и ломкой. Листья их были усеяны насекомыми, которые видимо были убежденными вегетарианцами и пили растительный сок.

— Пошли отсюда. — Попросил я отца, поняв, что здесь нам ловить нечего.

— Не спеши. Неизвестно еще, сколько мы здесь проживем, надо знать, что нас окружает.

Он был прав. Если нас не спасут, хотя мне совершенно непонятно почему, то нам, волей-неволей, придется приспосабливаться к этому удивительному миру, будь он проклят. Ничего похожего на рогоз или камыш здесь не водилось. Грязная вода в лужах не годилась для питья. Зато здесь было полно ягод, разных форм, цветов и калибров. Выглядели они очень аппетитно, искушая меня сорвать и попробовать. Гид ничего не говорил про ягоды, но он мог этого и не делать, будучи уверенным, что на болота никто не попадет.

Отец занес ногу, чтобы переступить узкую лужу и замер.

— Что там? — Поинтересовался я.

— Очень странные растения. Они мне что-то напоминают.

Я отставил слегу в сторону и подошел к отцу. Из лужи торчали несколько полых стеблей, без листьев и необычного для болотной палитры красновато-коричневого цвета. Стебли росли на расстоянии полуметра друг от друга.

— Мне кажется, что это корнеплоды. — Задумчиво произнес отец. — Какой-нибудь болотный топинамбур.

Он ухватился рукой за стебель и потянул на себя.

— Крупный. — Кряхтя, произнес он. — Помоги.

Куда деваться, когда отец просит. Я тоже ухватился за стебель, который неожиданно оказался теплым на ощупь и потянул. «Корнеплод» поддался совместным усилиям. С бульканьем и чавканьем болотная трясина отпустила свое добро. Когда отец опознал, что мы вытащили, испуганно отдернул руки. Добыча осталась висеть в моей вытянутой руке. Это был ночной хищник из первой ночи. Кажется, он спал беспробудным сном, обняв себя лапами, переваривая съеденное ночью.

— Выбрось эту дрянь. — Взмолился отец.

Я аккуратно опустил существо назад, чтобы дыхательный хоботок остался торчать наружу. Оно могло задохнуться, набрав в него воды.

— Теперь я вспомнил, что они мне напоминали.

— Пошли отсюда. — Отец, забыв про правила хождения по болотам, трусцой направился к опушке леса. — Ты чего с ним как с другом? Притопить надо было. Завязать им всем хоботки узлом, чтобы задохнулись.

— Я так не могу. Они беззащитны передо мной. К тому же, не они к нам пожаловали и устроили геноцид, а мы к ним.

— Добрый ты, Гордей.

— Надо быть добрым. Злость — признак слабости, великодушие — признак силы.

— Это тебя на станции такому научили? — Иронично спросил он.

— Сам дошел. — Честно признался я. — Заметь, маленькие собачки всегда злее больших, потому что трусливы и всего бояться. А большие собаки чувствуют силу и потому спокойны.

— Это значит я маленькая собачка?

— Без обид, пап. Хочешь быть сильным, сделай себе модификации и попади в пару переделок, из которых можно не выбраться живым, тогда поймешь, о чем я говорю.

— Обойдусь я и без твоих модификаций.

Заговорившись, отец потерял контроль и наступил мимо кочки, прямо в лужу. Я понять ничего не успел, как он ушел с головой в воду. Я рывком кинулся за ним и поймал за вытянутую вверх руку. Вытянул отца наружу, покрытого смоляной грязью с головы до ног. Он успел нахлебаться болотной жижи, кашлял и отплевывался грязной слюной.

— Ты… почему… слегу не дал? — Спросил он сипло.

— Так ты же побежал, как ошпаренный.

— Третий. — Произнес он.

— Что третий? — Не понял я.

— Третий раз я провалился в болото. — Отец вытер лицо грязной рукой, размазав по нему грязь еще сильнее.

— Счастливое число. Наверное, в последний раз.

— Или в последний раз меня успели вытащить.

Отец подполз на корячках к другой луже, в которой вода была незамутненной и стал умываться. Снял с себя майку и штаны, прополоскал их, затем обувь. Вы вместе выжали от воды его одежду. После стирки он стал выглядеть чуточку лучше.

— Мать будет смеяться надо мной. — Кажется, это пугало отца больше всего.

— Ну, ты и, правда, сейчас выглядишь смешно. Только скоро мы все будем так выглядеть, а потом переоденемся в лопухи.

— Давай, иди первым, если что, я тебя вытащу. — Распорядился он.

— Давай. — Согласился я с легкостью, потому что помнил каждый шаг, который мы сделали по дороге сюда.

Мы выбрались через кусты на тропу. Я посмотрел в небо.

— Бать, надо спешить. Осталось не больше двух часов, а от нас еще никакой пользы. — Поторопил я его.

— Придется рвать траву на поляне. — Он усмехнулся. — На поляне траву зайцы в полночь косили…

В этой дисциплине отец мог дать фору любому. У него руки были заточены как серп. Он рвал траву и складывал ее в одну кучку. Через полчаса у него получилась небольшая копна, а у меня небольшая кучка измученной измятой травы, словно я глумился над нею, прежде чем сорвать.

— Делим мою кучу пополам и несем. — Предложил отец.

Я охотно согласился. Разнотравье источало бесподобно свежий аромат. Сюда бы домик, козу и можно наслаждаться природной естественностью, и клепать детишек. Правда, не знаю, зачем им тут жить.