Я стройнее тебя!
Шрифт:
Она прижала его к стенке.
— Что еще за другой вопрос?
Он имел в виду женщину, с которой встречался. И говорил о ней в прошедшем времени. Теперь с этим покончено.
А сколько еще других женщин у тебя было, Ральф? Сколько их все-таки было? Откуда ей знать. Спросить у него она не могла. Он высвободился и теперь, держа Энни за костлявые плечики, метал громы и молнии.
— Знаешь, для таких девочек, как ты, есть специальные заведения.
— Не надо!
— Маргарет, дай мне телефон.
— Только не это! — Всхлипывая, Энни поклялась исправиться, набрать вес, есть
Обещания не выполнялись, за ними следовали расспросы, и в ответ она слышала вранье. Энни лгала. Она обещала, что станет лучше питаться, а на самом деле намеревалась и дальше морить себя голодом, а Ральф? Лгал ли ей и Ральф?
Потом наступило время неприятных открытий. Следовали мольбы, ультиматумы, новые обещания, которые тоже нарушались, особенно обещания Энни. А как насчет Ральфа? Марг до сих пор этого не знает. Она плакала:
— Ральф, так продолжаться не может.
Уверенным жестом, как фокусник, показывающий первый трюк своего представления, Ральф указал на Энни и проревел:
— Так больше продолжаться не может!
Потом Ральф позвонил Преданным Сестрам, и так унизительно было выслушивать упреки:
— Миссис Аберкромби, ребенок ни в чем не виноват, виноваты вы. Как вы такое допустили?
Потом были горе и шок: они забрали у нее Энни. Когда эти женщины пришли за ней, Энни рыдала и просила ее отпустить; она хватала Марг за руки:
— Мама, спаси меня!
Марг, крепко держа дочь за согнутые пальчики, твердила:
— Я постараюсь.
Ральф покачал головой.
Цепляясь за Энни, Марг просила:
— Ральф, я тебя умоляю! — А когда их оторвали друг от друга, и Преданные Сестры затащили девочку в фургон, воздух огласило тоскливое гортанное «Не-е-е-ет», раздавшееся из уст и матери, и дочери.
После того как увезли бедняжку Энни, Марг рыдала несколько часов, а Ральф, столько раз просивший прощения и столько наобещавший, куда-то ушел из дома. Он возвращался поздно и отказывался говорить, где был. В обителях Преданных Сестер действуют те же правила, что и в лучших центрах детоксикации. В конце концов, ведь это та же самая программа, только несколько более сложная. Ничто так не опьяняет, не является такой сокровенной тайной, как пища, которую мы решаем отправить в рот или от которой отказываемся. Правила таковы: первые шесть месяцев — никакого общения с родителями. Местонахождение заведения, куда определяют вашу дочь (это случается только с дочерьми), вам не сообщается, для вашей общей безопасности. Эти женщины добиваются успеха в ста процентах случаев. Они так неумолимы! «Не надо звонить нам. Мы сами с вами свяжемся».
Считать ли это угрозой? Марг до смерти не хватает Энни. Она стыдится Энни, но так без нее скучает. «По крайней мере, — говорила себе Марг, когда они заперли Энни в фургоне и увезли ее, — по крайней мере, со мной двойняшки». А теперь и их нет.
Марг неожиданно отвлекает звуковой сигнал. Она забыла отключить сотовый телефон.
Из трубки доносится голос мужа, сопровождаемый
потрескиванием.— Где ты?
— Ральф? — Она прекрасно знает, что это Ральф. — Это не важно, Ральф. Где ты, черт возьми, был?
— Я-то где? А где мне еще быть? Дома.
— Я не об этом. Где ты был сегодня вечером? Двойняшки пропали.
— Марг, мне пришлось задержаться, у нас было… Как двойняшки пропали?
— Где ты был, Ральф?
— Не волнуйся, они, наверное, просто…
Много всего накопилось за долгое время — горечь от его измены, обиды за то, что он пренебрегал ею. Рассвирепев, она прерывает его глупые попытки сбить ее с толку. Она вопит:
— Да где ты, черт возьми, был все это время?
— Какое тебе дело, Марг? Теперь я дома. Возвращайся домой и ложись спать.
— Спать! Ральф, а как же двойняшки!
— Тебе стоит хорошо выспаться, как следует отдохнуть, ведь впереди такой важный день.
— Что?
— Ты же помнишь. — Он, как ребенок, пытается говорить загадками. — Завтра.
Клиника «Пришло время». Она туда вовсе не хотела, это была идея мужа. Наконец она находит в себе силы ответить, и голос у нее дрожит от гнева.
— Ты имеешь в виду, что я должна пойти и лечь под нож, чтобы мне перекроили лицо?
— Не надо драматизировать, это всего лишь небольшая…
Она не дает ему договорить.
— Как ты можешь, сейчас, когда наши…
— Согласись, милая, ты всем нам окажешь огромную услугу.
Ты ошибаешься, Ральф.
— А ты знаешь, что я чувствую, когда думаю об этом?
— Милая, кому же нравится смотреть, что ты ходишь таким страшилищем?
— Страшилищем, значит. — Она взрывается и орет: — Как будто, будь я не такой уродиной, ты оставался бы дома, а не шлялся бы по бабам.
— Как ты выражаешься, — сердито отвечает он. — Мужчины не…
— Это ты во всем виноват!
— Минуточку, Маргарет.
— Ты испортил Энни жизнь своими придирками. — Голос ее эхом разносится по опустевшему торговому центру. Ее муж перешел все границы. Он еще тепленький, прямо из постели какой-то девки, а что у него за самообладание! Отправлять жену на пластическую операцию, пока сам… Правда вырывается у нее исподволь, потрясая ее. — Но я не дам тебе разделаться и со мной тоже!
Она почти видит, как забегали глаза Ральфа.
— Так что, Маргарет? Ты потеряла двойняшек?
— Я их не теряла, Ральф, они убежали, чтобы разыскать Энни, и я… — она отшвыривает от себя сотовый и смеется, глядя, как он катится по мраморном полу. Она слышит, как телефон еле слышно тявкает голосом Ральфа:
— Подожди минуту, черт возьми.
Она ненавидит Ральфа Аберкромби за то, что он сделал, но благодарна ему за то, что он заставил ее принять решение. Нет никакого смысла дожидаться окончания ночного сеанса, двойняшек там нет, нет их и на площадке для скейтбординга или на дорожке для катания на роликах. Они не стали бы впустую тратить драгоценное время. Двойняшки сейчас где-то далеко, и заняты они тем, что должна была сделать она, Марг Аберкромби, которая, пусть и вышла уже из возраста девического тщеславия, позабыла все же о самом важном. О благополучии своих детей. И о собственном благополучии.