Я тебя слышу, или Дивертисменты жизни

– План такой, – приосанился Гриня. – Сейчас мы все подписываем изменённый график дежурств и с этого же момента считаемся в наряде. Виноградский – с прошлого дня дежурный по кухне. Я – дежурный по первому вагону. Дневальные при мне Пиликин и Ромодановский. Старший сержант Григорьев – дежурный по второму вагону. Дневальные: Урусбаев и Виноградский. Второй, конечно, когда отоспится от предыдущего наряда. Я подписал новый распорядок дня личного состава на время следования на полигон. Не буду углубляться в детали, но завтрак возвращён на семь утра (как в полку). Из чего следует, что при первой же остановке мы обязаны обеспечить личный состав питанием с полевой кухни (то есть из теплушки).

В Кирове все сломя голову мчимся в теплушку, берём всё, что найдём из остатков сухпая и вообще из съестного. Потом Пиликин, Ромодановский и Урусбаев с найденным возвращаются по вагонам. Устраивают мощную суету вокруг ящиков у тэнов. Всем должно быть понятно, что там еда. Выполнив первую часть задания и разведав обстановку, опять все мухой в теплушку. Равномерно распределяем оставшуюся после попойки водку и спокойно, присыпав сверху едой, трое вышеперечисленных перетаскивают свою часть в те же ящики. Виноградского забираем тоже, предварительно тоже дав ему в руки какую-нибудь жрачку. Если кто-нибудь палит вас по дороге или в вагоне, спокойно отвечаете, что старший прапорщик Гринчук изъял вещдок у напившихся поваров, которых, видимо, будет сдавать в комендатуру в Перми, а пока вместе с Григорьевым останется в пищеблоке обеспечивать сохранность имущества. Да и добавить, что тем, кто дотронется до вещдоков, Гриня лично обещал трое суток ареста. Если палят только Виноградского, то он знает только, что нёс жрачку, остальное валим всё на поваров. Если никого не палят, значит мы с Григорьевым остались в теплушке до Перми, чтобы обеспечить к обеду горячее питание. Поваров придётся действительно сдать. И это справедливо. Я никогда не поверю, что Виноградский пьёт один. А то, что он не пьёт сейчас, так это вообще невероятно. Иначе зачем он туда попёрся? Итак, далее… Если никого не палят, то по-тихому укладываете Виноградского спать, докладываете, что мы остались для обеспечения обеда, а сами сторожите добычу. Если до нашего с Григорьевым возвращения настанет семь, то выдаёте завтрак. А мы со Студентом прячем оставшуюся «Пшеничную» на соседней платформе и, произведя окончательную зачистку, дожидаемся Перми, где либо сдаём поваров в комендатуру, либо отпускаем на все четыре и возвращаемся, – как всегда (невероятно, но факт), проговорил на одном дыхании все предложения Гриня. – Да, если всё-таки попалят или к нам кто почапает, знак нам подадите вот этим из окна туалета второго вагона, – добавил Гриня и вытащил сигнальную петарду, коих он брал на полигон огромное количество (пустыня как-никак). – Типа хулиганите…

Семён не уставал удивляться, каким всё-таки опытным психологом и человеком был Гриня. Всё шло как по маслу. Сухпая оставалось в достатке. Виноградский действительно был в теплушке. Повара пьяны. Три ценных ящика надёжно припрятаны в вагонах. Как потом выяснилось, там никто и ничего не заметил. Ребятам из второго вагона сказали, что Гриня – дурья башка, сам назначил его в наряд по кухне и забыл. Наоборот, все были только рады, что хоть кто-то взял на себя снабжение провизией, да ещё и пообещал скорый горячий обед. Не учтён был только масштаб бедствия!

Четыре повара и Виноградский «убрали» около ящика водки, и теплушка представляла собой кошмарное зрелище! Всё, что можно было рассыпать, было рассыпано. Всё, что могло валяться – валялось. На потухшей буржуйке дотлевал матрац, наполняя и без того маленькое пространство раздиравшим глаза дымом и невыносимой вонью. Полевая кухня была забита сухими, не тронутыми огнём (слава богу!) дровами. Правда, тесто для хлеба было уже замешано и, взойдя, начинало медленно завоёвывать пространство теплушки. И если бы не оказавшаяся на его пути батарея пустых и полных консервных банок и бутылок, наверняка бы уже праздновало победу. Среди этой разрухи, напоминающей Помпеи, в разных позах спали «жертвы». Только Виноградский смог самостоятельно передвигаться, что и скрыло до поры операцию по его возвращению.

Ромодановский, Пиликин и Урусбаев, по Грининому плану, остались в вагонах, и поэтому реально наводить порядок в теплушке, пока не проспятся повара, кроме Семёна и прапорщика было некому. Мужики засучили рукава. Оттащив в дальний угол «бездыханные» тела поваров, Гриня, что-то бурча себе под нос, принялся за растопку полевой кухни, пекарни и буржуйки (стало уже предметно холодать). Сёма смотался до пожарного крана за водой и активно принялся за уборку.

Примерно через четыре часа это был сон военнослужащего наяву. В сияющем чистотой тёплом вагончике уютно пахло свежим хлебом. На горке из мешков с крупой, застеленных матрацами и одеялами, был накрыт стол с разными яствами. Тут были и солёные огурцы, и помидоры, правда, тоже зелёные… И почему в армии они бывают только зелёными? Тут же стояла – о, чудо! – сковорода с шипящей жареной картошкой на свиных шкварках! И… початая бутылка «Пшеничной!!! Рядом возлежали два «восточных бая» – старший прапорщик Гринчук и старший сержант Григорьев. Перед ними, как и положено, суетились рабы в количестве четырёх штук. Этими рабами были уже давно вышедшие из алкогольного забытья повара. У них даже похмелья не осталось. Вот что значит трудотерапия! Устав, по его выражению, корячиться, Гринчук растолкал их через час, прошедший после начала генеральной уборки, с такой злобой и такими текстами обещая им все казни египетские, что в работе их было не остановить. В общем, по-честному, это поварята выдраили весь вагон, напекли хлеба и накрыли стол, ни на минуту не присев и не притронувшись к яствам.

– Ну что, простим их? Не будем сдавать? – почти промурлыкал лоснящимися от сала губами Гриня.

– Э-э-эх… Пусть живут бедолаги. Всё-таки Виноградский виноват. Они бы сами ни в жисть не притронулись к водяре, – еле сдерживая икоту, отвечал Семён.

– Согласен. Но только за ещё одну ма-а-аленькую услугу. Пусть кто-нибудь из вас посмотрит вон за тем окошком второго вагона. И если увидит красный дым, тут же докладывает нам, а мы тем временем покемарим часок. Ясно?! Не слышу бодрого ответа?! – обратился Гриня к поварам.

Так и не дослушав доклад, Семён и Гриня уснули, похрапывая в унисон.

…«Товарищ старший прапорщик! Товарищ старший прапорщик! Проснитесь!.. Товарищ старший прапорщик!.. она уже идёт… идёт уже».

Прекрасный сон. Видение нежной и стройной девушки, невесомо парящей над землёй, приближалось во сне к Семёну. Вдруг, подойдя уже на расстояние вытянутой руки, призрак превращается в Гриню со всеми его чертами, только почему-то Гриня обвит пляжным парео прямо поверх ремня с кабурой. Потом Гриня откуда-то взявшейся в его руке кочергой начинает долбить по железной печке и истошно орать: «Товарищ старший прапорщик!.. Товарищ старший прапорщик!»

В запертые ворота теплушки настойчиво стучали чем-то железным.

Гриня и Семён проснулись одновременно.

– Что ж такое, поспать не дадут… Попалили, что ли? – пробормотал сонный Гриня и, ещё не заняв вертикального положения, громко скомандовал: – Построиться! Равняйсь! Смирно! Старший по кухне, доложить по всей форме! Кто ОНА? Откуда идёт? И куда?

– Товарищ старший прапорщик, наша смена пришла! Прикомандированный к эшелону Кировской комендатурой взвод поваров. У нас командировка до Кирова. Разрешите открыть и произвести мероприятия по передаче дел? – прозвенел старший по кухне.

– Как смена? Вы же в Перми должны меняться! – озадаченно пробормотал Гриня.

– Никак нет! В Кирове, товарищ старший прапорщик! Вот командировочное удостоверение, товарищ старший прапорщик! – в очередной раз отчеканил старший по кухне. Его глаза были полны радости и надежды на счастливое окончание этого происшествия.

– Что ж ты… дурка малохольный, сразу не сказал?! – заорал прапор. – Что ж теперь делать-то? – продолжил он тихо, скорее для себя.

– Студент, дорогой, сейчас отопрём тебе заднюю дверь, выскакивай, ящики с водярой мы тебе подадим. Тащи их на нашу соседнюю платформу. Притарь куда-нибудь, а я сейчас смену произведу – и к тебе. Потом домой по вагонам. Больше нам здесь делать нечего, – прошептал он Семёну, а затем скомандовал: – Открыть ворота!

Ящиков оставалось всего два, без одной бутылки, и Семён быстро закинул их на следующую после теплушки платформу с закреплённым на ней «ГАЗами-69» да кунгами из родного КП. Один из них – кунг, в котором Семён прожил всю прошлую зиму, дожидаясь, пока достроят казарму. «Согреюсь, если что», – мелькнуло у него в голове. С чего взялась эта мысль? Как предчувствие.

Светало. Огромными мягкими хлопьями валил снег, засыпая эшелон. Издали, хоть и плохо было видно, Семён различил, как личный состав, включая офицеров и прапорщиков, весело вывалив на морозец из обоих вагонов, занимался зарядкой. Понятное дело, комполка на «соседней полке». Куда денешься?.. Семён подсчитал, что он находился от всех через семь платформ и теплушку.

Было совсем не холодно. На улице около минус десяти, не больше. Ни малейшего ветерка. Семён с Гриней отлично «поджарились» в натопленной теплушке. Умеренное количество спиртного исправно гоняло кровь, дополнительно согревая организм. Да что говорить, ватные штаны и новое полушерстяное обмундирование, надетое поверх неизменной тельняшки и кальсон, исправно выполняло свою функцию. Немножко подмерзали руки, так как варежки остались в теплушке в карманах фуфайки, ну да это ничего. Гриня обещал минут за десять справиться с приёмкой-передачей дел на кухне – и пойдём вместе к остальным. Доставка обеда ориентировочно только в Перми, а мы ещё отсюда не тронулись. Вещи он прихватит. Хорошо, что всё прошло гладко.