Я тебя слышу, или Дивертисменты жизни

Все описанные выше итерации приходилось делать, лёжа на спине на голой платформе. Ветер дул нещадно. Мелкие колючие снежинки больно впивались в лицо и запястья, не закрытые постоянно слетающими варежками. С подветренной стороны вдоль всего тела образовался небольшой сугроб, что, видимо, и спасло Сёму от какой-нибудь простудной болезни. Хотя спина и была мокрая от рубахи до половины толщины фуфайки, но сугроб создавал парниковый эффект и надёжно закрывал от ветра. Шапку приходилось то снимать, то надевать. Когда она была на голове – из-под неё ручьём лился пот, застилая глаза. Когда Сема её сдёргивал, голову тут же сковывал мороз, и пот превращался в ледяную корку, припорошенную снегом.

Между собой поделили функции так: Семён и Вовка Пиликин прикручивали технику, Виноградский подтаскивал и подавал проволоку и ломы, поднимал упавшие шапки и варежки, в общем, ассистировал. Когда кто-нибудь из «крепильщиков» подавал знак, то Виноградский его тут же сменял. И ассистентом становился подавший знак, одновременно переводя дух от тяжёлой работы. Если знак подавали оба «крепильщика», то работа прекращалась, и все втроём энергично шли за проволокой на другой конец состава. По возвращении роли распределялись заново. Работа не прекращалась ни на минуту, она лишь сменялась одна на другую, что служило лучшей иллюстрацией к фразе о том, что лучший отдых – это перемена занятий. Все были заинтересованы быстрее закончить работу и свалить с холода в тёплое здание вокзала, где в отгороженной загодя половине пассажирского зала ожидания призывно дожидался обед. На других платформах происходило что-то подобное. Вообще, по всей длине состава, несмотря на сильно морозный воздух, витал стойкий запах пота. Притом правильно говорят, что совместный труд стирает различия. В данном случае различия в возрастах и званиях. Офицеры и прапорщики так же тяжело трудились на своих местах, как солдаты и сержанты. Традиционные привилегии, обусловленные сроками службы, так ревниво соблюдаемые в обычной повседневной службе в полку, развеялись, как дым, и никто ни разу даже не вспомнил об этих предрассудках. Все были одной дружной военной семьёй, сплочённой единой задачей в игре для настоящих мужчин. Семён был уверен, что армия должна либо воевать, либо как можно чаще находиться на учениях, тогда и пресловутая дедовщина сама отомрёт, отвалится за ненадобностью, как рудимент.

Погрузка длилась ровно сутки, как и было запланировано. Ни на минуту больше. Всё-таки армия. За эти сутки никто не сомкнул глаз. Ровно в восемь ноль-ноль эшелон плавно тронулся.

Следующий день после погрузки можно назвать царством Морфея. Спали все, кроме несчастных дежурных и дневальных. Даже теплушка с кухней погрузилась в сон. Всем раздали сухпай, а чаем в обоих вагонах можно было залиться. В вагоне расселились очень уютно, задействовав все места, куда мог лечь человек. Были заняты все полки, включая третьи, которые в обычной жизни предназначались для матрацев и багажа. Кто-то устроился даже в коридоре. Семён заходил в офицерский вагон (согласовать график дежурств), там всё тоже было очень по-домашнему. Напротив Семёна, спиной к нему, не успев от бессилья даже снять гимнастёрку с ефрейторскими лычками, мирно посапывал Виноградский. «Надо будет по приезде похлопотать, чтоб ему сержанта дали. А то как на дембель ефрейтором? Засмеют, – засыпая, подумал Семён. – Не забыть ему завтра напомнить, что он обещал рассказать, зачем Гриня тащил своего убитого "Москвича" на погрузку», – была последняя мысль наяву.

Сны у Сёмы были спокойными и умиротворённо-счастливыми, какими и должны быть сны человека, добросовестно выполнившего большую работу. Снился отец, бабушка, мама и почему-то школьные друзья: Жека-пижон, Вадик – неисправимый романтик и не по годам серьёзный Мишка…

– Где Виноградский? – разбудил скрипучий голос Грини. – Куда может пропасть солдат в одном-единственном вагоне? А ты спишь. Студент ты, а не командир!

Семён глянул на соседнюю полку. Она была пуста. Потом на часы. Двенадцать.

– Товарищ прапорщик, ну может, «на очке». Чего орать-то среди ночи?! – разозлился Семён спросонья.

– Григорьев, ты думаешь, что я полный идиот? Стало бы моё ранимое сердце выслушивать такое хамство по утрам, тем более от собственного бойца, если бы я не простоял около двери в сортир двадцать минут, пока не дождался вывалившейся оттуда толстой ж… Гуссейнова! А второй туалет, сам знаешь, завален шмотьём. Нет его нигде. Уже час, как ищу. Надо докладывать в командирский вагон. Может, на станции оставили? – уже робко предположил он (Семёну показалось – с надеждой).

– Быть такого не может. Он заснул раньше меня. Я сам видел его сопящим в две дыры, – Семён уже окончательно проснулся.

– Не он это был, а я, – послышался басистый голос Пиликина, – он ещё на станции мне свою гимнастёрку одолжил. Моя-то вся в масле была. Ну а мне в наряд. Ну я свою и застирал пока.

– А он где?

– А я почём знаю?

– Не может такого быть, – повторил Семён.

– Ну может не может, а нет его. Это факт, – сказал Гриня, раздражаясь всё больше.

– Давайте объявим построение по вагону. Может, зашхерился где и дрыхнет? Все построятся, и шхеры заметны будут, – предложил Сёма.

– Да я уж и сам так думал, – сказал старший прапорщик с лёгкой обидой. – Просто не хотел всех будить. Умаялись поди. Подъём! Личному составу построение в проходе! Форма раз! – реабилитируясь за прокол, истошно заорал Гриня.

Обитатели вагона были сонные и недовольные, но построились быстро, тем более, что одеваться не требовалось.

– Командирам отделений доложить наличие личного состава, – скомандовал Гринчук. – Вдруг ещё кого нет, – уже тихо шепнул он Семёну.

Оказалось, что нет только ефрейтора Виноградского. После отработки команды «обнюхать весь вагон» его всё равно не нашли. Потом старший прапорщик уже самолично «обнюхал» вагон, где ехали офицеры. Виноградского не было.

– Что и требовалось доказать, – сказал Гриня, завершив поисковую операцию, – надо идти докладывать о потере бойца. – Гриня, казалось, постарел ещё лет на десять.

– А зачем вы его искали-то? – просто, чтобы отвлечь Гриню от грустных мыслей, спросил Семён.

Возникла минутная пауза, за время которой лицо изначально предметно приунывшего прапорщика сменило несколько актёрских масок. От трагического героя до комика. Стало понятно, что этот простой вопрос навёл его на какую-то единственно правильную мысль.

– Всё, бл… знаю, где он! Вот гад! Как я сразу не подумал?! Студент, ты – голова! – чудесным образом опять вернувшись к своему биологическому возрасту, радостно закричал Гриня. – Да хотел спросить, хорошо ли… Да не важно… Доберёмся, я его на губе сгною! Да и в дороге жизни не дам. Его вонючие ноги в вагон даже не заходили! Нет, ты понял? А? Каков он!!! Ну-ка, Студент! Тайны хранить умеешь? – прошептал Гриня тоном заговорщика, одновременно выталкивая корпусом Семёна в тамбур.

– С мореходки за то и попёрли, что других самоходчиков не сдал, – с деланным оскорблением ответил Сёма.

– Мне нужна твоя помощь, и ещё пару проверенных бойцов возьми. В помощь и так, для конспирации, – продолжал шептать Гриня.

– Я так не могу, товарищ прапорщик. Мне надо знать – для чего, иначе как же я людей подберу, – отвечал Семён.

– В теплушке он с кухней, – ещё тише сказал Гриня.

– Не может быть, – так же тихо, принимая игру, сказал Семён. – Как он туда мог попасть? До неё минимум пять платформ с техникой, а эшелон, как докладывал дежурный, шёл без остановок весь день. Я сам слышал, – продолжал Сёма. – И потом какого бы хрена он туда попёрся, я уже не говорю – каким образом?

– Там шесть ящиков «Пшеничной» водки мешками с мукой завалены. Вот, наверное, и не устоял, потянуло с устатку. Там и остался после погрузки, будь он неладен…

– Та-а-ак! Давай по порядку, товарищ старший прапорщик Гринчук. Не боись, не выдам. Во-первых, видимо, надо товарища вызволять из возможного алкогольного плена. А во-вторых, как военному человеку, вам должно быть известно, что для того, чтобы разработать план операции, нужно знать все детали произошедших ранее событий. А операция, судя по всему, должна быть непростая, – поняв, что Гриня в нём нуждается и этим в будущем можно воспользоваться, – важно продекламировал Семён.