Я тебя слышу

«И Стасу», – шепотом заканчивает за нее Ира, всматриваясь в надпись «Разговор завершен».

Дурочка. Неужели до сих пор любит этого ублюдка? Думает о нем, беспокоится… Стыдится, что завела нового парня, стыдится, что наконец-то счастлива…

Ирины губы изгибаются от отвращения. Это случается каждый раз, когда она думает о двоюродном брате. Ира совершенно искренне и беззаветно любит вырастившую ее тетю, а потому всем сердцем, яростно и до ослепления, ненавидит Стаса.

Он ассоциируется с чем-то липким, зловонным. С запахом в лифте полуразвалившейся хрущевки, с комнатой сумасшедшей тетки ее мужа, в которой живут двадцать кошек и восемь собак, с опухшими от спирта лицами попрошаек у метро. С мусором, грязью…

Ира понимает, что стискивает телефон с такой силой, будто пытается его раздавить. Она трет виски – не дай бог из-за мыслей об этом идиоте у нее поднимется давление – и вновь смотрит на дорогу.

Они передвигаются сантиметрами. Рывками. Секундами. Ира трет глаза, наплевав на тушь, и глубоко вдыхает. Смутное беспокойство заставляет ерзать на сидении, поправлять шарф, закидывать ногу на ногу. Она говорит себе, что все дело во взрыве – ей жалко пострадавших людей и до одури страшно, что там в другое время могли оказаться ее дети. Или просто разозлилась на Стаса. Так злиться – тяжело и по-настоящему – она умеет только на него. Или… что-то еще. Такое навязчивое, близкое.

Ира вновь смотрит на экран телефона – нет пропущенных. Ладно, мальчишек забрал отец, они будут дома только минут через сорок, тогда и позвонят. А почему не звонит Верочка? Ира сказала ей, что будет в семь, а уже восемь пятнадцать. Тетя ведь беспокойная, сразу думает, что случилась беда…

Ира мотает головой и тут же набирает номер Верочки. Гудок, второй, третий… Ее телефон ведь совсем новый, звонит очень громко, специально выбирали такой. Еще вызов. И еще. «Абонент не отвечает. Оставьте сообщение после сигнала».

– Эй, откройте, пожалуйста! – Ира на ходу заматывает шарф. Она с трудом протискивается к водителю и требовательно просит: – Откройте дверь! Пожалуйста.

– Нельзя.

Усталый взгляд водителя упирается в электронные часы на волосатой руке.

– Нельзя, – повторяет водитель. – Шоссе. Не положено.

– Да все шоссе стоит! – Ира застегивает пуховик и нахлобучивает на голову шапку. – Говорю вам, откройте!

– Де-е-евушка…

– Мужик, – Ира наклоняется низко-низко. – У меня тетя пожилая. Может, плохо стало. Выпусти, а. По-хорошему прошу. У самого-то мать больно молодая?

Водитель машет рукой и кричит Ире вслед:

– Но если собьют – сама будешь виновата!

Ира легко просачивается между рядами машин и выходит на обочину. Ха, до метро всего полтора километра. И зачем целый час сидела в душном автобусе? Мелкие снежинки бьют в лицо, под сапогами приятно хрустит, и Ира успокаивается. Да глупости это все. Конечно, Верочка дома и с ней все в порядке. Задремала, может, после работы. Устала, с кем не бывает.

Ира тут же достает из кармана телефон, зубами стягивает перчатку с большого пальца. Экран намок и промерз – слушается неохотно. «Верочка» – набирает Ира еще раз и сует телефон под шапку. Гудки, гудки. А потом вдруг сиплое: «Алло, да-да?», и на заднем фоне крик. Такой до боли знакомый, опротивевший до чертиков голос: «Черный, урод! Не бери трубку! Отдай телефон, я тебе сказал! Черный, ты че, офигел?! Разговор идет! Дай я сброшу! – стук, неразборчивая возня. – Дай я сброшу, сука!»

Короткий гудок. Абонент отключился. Ира останавливается. Несмотря на новехонький пуховик «Коламбия» и теплые шарф и шапку, Иру колотит от холода. Она срывается с места и бежит. Бегала она в последний раз лет двадцать назад, наверное. Еще в университете.

Режет под ребрами, сердце колотится где-то в горле, мешая дышать и глотать, но Ира мчится вперед, зло смахивает слезы и все крепче сжимает зубы, ноющие от ледяного ветра.

«Откуда у него мамин телефон?! Откуда, Господи, откуда?! Верочка никогда бы не отдала… Это ведь мой подарок. Она не отдала бы… Не отдала… Господи, что он с ней сделал… Что он мог сделать?!»

Когда Ира добегает к метро, она уже не чувствует лица, а ноги ее дрожат от слабости. Но она все равно бегом спускается по эскалатору, в последнюю секунду влетает в вагон, растолкав двух жирных теток, и тяжело ухает на единственное свободное место.

Поезд мчит быстро, быстрее просто невозможно, но Ира все равно его мысленно подгоняет: «Скорее, скорее, скорее…» Несмотря обуревающий ее страх, Ира вдруг весьма практично думает, что на похороны у нее сейчас нет ни денег, ни времени. Ужаснувшись своей черствости, она утыкается в телефон – за потоком чужих новостей свои заботы обычно чуть тускнеют.

Пострадавших в торговом центре четверо, а всего там находилось тринадцать человек. Вроде бы, погиб только один, остальные в критическом состоянии.

Ира расстегивает молнию – пот струйками стекает по спине – и смотрит на экран, висящий у противоположной двери. Там опять говорят о взрыве, но только вот заметки уж очень странные: ремонтные работы к тому моменту еще не начались, возможно, умышленное вредительство и, наконец, последняя, самая пугающая: найдены осколки взрывного устройства. Новый теракт?

Ира криво улыбается. Нагоняют панику на людей, внимание отвлекают от насущных проблем. Как же, теракт. В выходные, в торговом центре, о котором нормальные люди знать не знают.

Поезд замедляется. Ира подскакивает, тут же застегивается, надвигает на глаза шапку и подтягивает шарф, как спецназовец, готовящийся к атакующему броску. Двери разъезжаются, и Ира вновь бежит.

Пятнадцать минут, четыре дома – и вот она уже мчит по ступенькам на третий этаж. Собиралась позвонить, но сразу дергает незапертую дверь.

– Вера! – Ира вваливается в коридор, не снимая обуви и пуховика. – Вера!

На кухне никого нет. Тетя лежит в комнате, возле дивана. Скрюченные пальцы правой руки прижаты к груди, на бледном, словно восковом лбу, капельки пота. И улыбка. Самая жуткая улыбка, которую Ира видела в своей жизни. Дьявольская, перекошенная. Обнажающая уже пожелтевшие зубы.

Ира падает на колени рядом с тетей, плашмя кладет одну руку на ее шею, а другой пытается набрать номер закоченевшими пальцами.

– Але, скорая! Тут женщине плохо! Записывайте адрес, да! Ждем!

Верочка с трудом открывает глаза, но, кажется, ничего перед собой не видит. Ира сжимает ее руку, стараясь всхлипывать как можно тише.

– Сыночек, – бормочет Вера, темно-синие губы ее едва шевелятся. – За что, мой хороший? За что?..

2

Оля переключает телефон на беззвучный и с досадой смотрит на экран. Секунда, другая третья, а за ней – целая вечность. Не сбрасывает. Ждет. Как будто уверен, ему ответят.

С этого номера Стас впервые позвонил вчера вечером. У Оли подкосились ноги, когда она услышала хриплый голос, по которому так тосковала: «Олюш, мне что-то совсем паршиво. Ты приедешь?». Оля сбросила, пытаясь уверить себя в том, что звонил вовсе не Стас, а если это был и он, то ошибся абонентом. Точно ошибся. Но незнакомый номер намертво врезался в память.