Я тебя слышу
Шрифт:
Стас продолжает звонить. Еще и еще.
– Котенок, ну ты где там? Завтра рано вставать. Давай ложиться. – доносится из спальни.
Оля утирает предплечьем пасту с уголка рта и включает воду, пытаясь прийти в себя.
– Котенок, я расстилаю. Оставлю лампу. Ты скоро?
– Скоро, Саш, зубы чищу, – откликается Оля и через зеркало смотрит на телефон, лежащий на стиральной машинке. Как только заканчивается один вызов, тут же начинается другой. Может, ему нужна помощь? Ему нужно в больницу и больше некому позвонить? Может, он умирает там, пока на губах ее подсыхает зубная паста? А вдруг именно сегодня его не станет?
Эту елочную игрушку подарил ей Стас на день рождения почти два года назад. На большее у него не было денег, а ей большего было и не нужно. Они целовались, пока не распухли губы, а потом напились допьяна шампанским, которое ее мама припрятала к Новому году. А после Стас взял гитару и как всегда низким, пробирающим до дрожи голосом, спел «Oh my Love, my Darling».
Оля не включала эту песню уже больше года, она не слышала ее нигде, но та продолжала звучать в голове день ото дня. А особенно дурацкие слова о том, что возлюбленной нужно лишь подождать… Оля горько усмехнулась. Поначалу она так и думала: подождет немножко, Стас со всем свыкнется и вернется к ней. Таким же веселым и одновременно застенчивым, таким же милым, таким же до боли родным… Но время шло, а он не возвращался. Погружался все глубже в зловонную трясину, тянул за собой мать, двоюродную сестру со всей ее семьей и, конечно же, ее саму, Олю…
– Котенок? – голос Саши сонный и усталый.
Оля зачем-то трет совершенно сухие глаза, пьет снотворное, чтобы не видеть ставших привычными кошмаров, и ложится в кровать. Саша пытается ее поцеловать, но она изворачивается.
– Давай спать. Я еще не очень хорошо себя чувствую.
Оля тяжело вздыхает и закрывает глаза. То ли у таблеток вышел срок годности, то ли ветер мешает уснуть…
Проходит час. Оля садится на кровати, сна ни в одном глазу. Она смотрит на Сашу: он очень красивый, когда спит. В сером свете выделяется треугольный подбородок, ровный нос. Саша крепкий, умный, с ним по-настоящему хорошо, а главное – спокойно.
Оля дергает головой, как от простреливающей зубной боли и возвращается в ванную. Немного постояв в дверях, берет телефон. Восемнадцать пропущенных. Не так уж и много. Оля садится на крышку унитаза и вертит телефон в повлажневших ладонях. Она следит за тонконогим паучком у самого потолка и мысленно пытается себя отговорить.
«Ну и как ты ему поможешь? Никак, верно? Попросит денег, попросит купить ему… Ладно, но можно же просто отвезти его в больницу. Отвезти и там оставить. Да ты же сама болеешь, едва на ногах стоишь. Как ты его будешь тащить? А что Саша скажет? Сорвалась посреди ночи к бывшему… Хороша невеста…
Оля облизывает губы. Она готова запустить телефон в стену, от волнения стучит в висках. Нужно бы пойти спать… Выключить звук, улечься на мягкую подушку, к Саше под бок…
Вместо этого Оля залезает в облако, пароля от которого не знает никто, кроме нее и Стаса. Там только три фотографии, для Иры. Она просила оставить хоть что-нибудь, чтобы потом повесить на могилку.
Оля пытается смахнуть мурашки с кожи. Сейчас она позволяет себе не врать. Одно фото – для могилки, а два других – для нее самой.
На первой – позапрошлый Новый год. Нелепое селфи в полутьме – они со Стасом обмотаны
одной сверкающей гирляндой, Олины кудряшки лезут Стасу в глаза, он забавно щурится. Его губы прижаты к ее щеке. Оля со снимка хохочет. Она никогда не была счастливее.На второй – Стас в приличном костюме, волосы подстрижены и аккуратно причесаны – фото на студенческий. Взгляд его тут серьезный, сосредоточенный, шрамы на носу замазаны тоналкой, а губы плотно сжаты. Только Оля знает, что на небольшой металлической сережке в его левом ухе написано «Fuck you». Мама Стаса показывала эту фотографию всем, кому не лень, а он ужасно веселился.
Третье фото сделано после похорон дяди Гриши. Стас спит сидя, прислонившись спиной к стене и запрокинув голову. Рот приоткрыт, кадык сильно выпирает. А Оля свешивается с соседнего стула. Она уткнулась носом в его плечо и съежилась. В тот день Стас, утирая слезы и судорожно вдыхая стылый ноябрьский воздух, в первый раз сказал, как сильно он ее любит.
В груди дребезжит – словно кто-то побеспокоил рой насекомых, и теперь они мечутся, не в силах найти новый дом. Оля набирает чертов номер и до скрипа зубов себя ненавидит.
– Олюш? – Стас хватает трубку после секундного гудка. – Олюш, ты приедешь?
Оля хочет сбросить. Может говорить, вспомнил, кто она такая. Значит, все с ним хорошо.
– Оль, не сбрасывай, пожалуйста. Я, кажется, сегодня все.
– Что все?! – Оля ощущает, как ее язык становится тяжелым, ранящим. Ей хочется ругаться, ненавидеть, кричать. Но в комнате спит Саша. Саша не выносит криков, и Оля шипит. – Звонил, чтобы в очередной раз пообещать все бросить?! Ну конечно, такого ведь не было никогда. Ни разу!
– Ты не злись, Олюш, я ж слышу. Я уйду сегодня, а не брошу. Приедешь?
Оля сбрасывает и кидает телефон в корзину для белья. В груди ее холодно и пусто, словно вместо телефона она вышвырнула свое сердце.
«Уйти» – так они называли смерть, чтобы легче с ней было смириться. Он уйдет. И больше не будет никого мучить. Ни-ко-го.
Телефон пиликает: прислал адрес. Конечно же, она не поедет. Уже час ночи. Там метель.
Оля надевает теплые брюки, пуховик, ботинки. С минуту думает, оставить ли записку Саше, но решает, что это лишнее. Она успеет вернуться до того, как он проснется.
Такси подъезжает очень быстро, но Оля стоит, глядя, как загипнотизированная, на свет фонаря и боится сойти с места. Она продолжает считать снежинки, когда водитель окликает ее. Почему-то сейчас ей кажется ужасно важным насмотреться на снег.
– Едем или не едем? – громче кричит таксист.
«Едем или не едем?!» – верещит голосок в Олиной голове. «Едем или не едем?!»
Оля садится в машину и думает, что было бы гораздо правильнее и проще взять через пару дней трубку и сказать: «Я знаю, Ир. Когда похороны?».
Таксист попался не болтливый. Может, человек хороший, а может, устал за смену. Радио молчит, тон задает шуршание шин, а снежинки ритмично тарабанят по стеклу.
Оля горько усмехается. Может, таблетки все-таки подействовали, и она уснула? Как еще объяснить происходящий идиотизм? Посреди ночи. На другой конец города. К человеку, которого она не видела больше года. К человеку, которого она всем сердцем пытается ненавидеть.
Минут через сорок машина плавно тормозит.
– Оплата картой, – флегматично замечает водитель. – Доброй ночи.