Я тебя заколебаю!

Блин, мне показалось или меня только что отшили? И если да, то почему мне так обидно-то стало?

Воображение же, прокаченное большим количеством прочитанных книг и деформированное работой, тут же выдало картинку. Вечер, спальня, романтический полумрак. Ароматические свечи, кружевной пеньюар. И томный голос с постели:

«- Дорогой… Как насчёт страстной ночи любви?

– Прости, дорогая… Но я только что был на кухне, а этой колбасе было так одиноко в холодильнике и я…»

Я моргнула, пытаясь развидеть это непотребство. И всерьёз задумалась о том, что разбавлять сериалы про маньяков кулинарным шоу с Гордоном Рамзи явно не лучшая из моих идей. И да, что там эта саранча про бытовое насилие заикалась?

Кажется, я готова к этой стадии наших отношений!

Видимо, выражение лица у меня было говорящее. А у соседа, всё-таки, напрочь отсутствовал инстинкт самосохранения. Потому что это чудовище невинно улыбнулось и притворно печально вздохнуло:

– А то, понимаешь ли, так есть хочется… Что даже переночевать негде! Ай!

Честное педагогическое, оно само! Точнее она, рука.

Сама потянулась к оставленному на кухонном столе замороженному брикету рыбного филе, обёрнутого в полотенце и сама же (какая самостоятельная конечность!) приложила этот ледяной компресс к лицу пострадавшего.

Чудом, не иначе, промахнувшись мимо и так пострадавшего носа.

– Веня, сделай одолжение себе и мне, - задушевно протянула я, оттащив одну его конечность от своей талии и прижав ею же несчастное филе ко лбу этой жертвы собственного идиотизма. – Заткнись и не испытывай на прочность моё далеко не безграничное терпение. Иначе я вспомню, что на кухне есть что-то потяжелее сочинений Пушкина. Усёк?

– Ага.

– Отлично, - я вновь вооружилась перекисью и ватой. И принялась обрабатывать изрядно опухший нос, старательно не обращая внимания на вторую руку своего пациента.

Ту самую, что так ненавязчиво, вроде бы незаметно скользила по моей талии вниз. Ещё ниже. Ещё. Пока не легла на бедро и не сжала его на пробу. Затем прошлась по ткани домашних штанов и…

– Веня, это харассмент, - я обхватила пальцами его подбородок, сильно сжав и заглядывая в эти бесстыжие серо-синие глаза. И ласково напомнила, стирая уже подсыхающие капли крови с его подбородка. – Уголовно-наказуемое преступление, между прочим.

– А у меня это… Состояние аффекта, вот, - невинно улыбнулся Араньев, продолжая поглаживать моё бедро.

– У тебя состояние дефекта. Мозга, - мысленно досчитав до десяти и обратно, я плюнула на этот чёртов аутотренинг. Всё равно он никогда не срабатывал. И ущипнула жертву тяжести русской литературы за плечо. – Сиди смирно. Я уже почти закончила… И раз пять пожалела, что Пушкин ближе моему сердцу, чем сковородка. Кстати, как ты попал в мою квартиру-то? И что вообще здесь забыл, а?

– Ну…

А дальше случилось чудо. За всё время нашего знакомства мне довелось увидеть, как мой непрошибаемый, болтливый, не имеющий ни капли представления о личном пространстве сосед… Смутился.

И протянул, невнятно, опустив голову и пряча взгляд:

– У тебя это… Дверь была неплотно закрыто. Ну, я и решил… Того. Проверить. Ну что ты ржёшь, Шолохова?!

– Араньев, ты ещё скажи, что у тебя хобби такое, девиц незнакомых спасать, попутно проверяя на прочность их нервную систему, - продолжая хихикать, я нанесла ему на нос мазь от ушибов. И от души, с размаху, наклеила на переносицу пластырь с цветастыми машинками.

Пользы от него, конечно, кот наплакал. Но для красоты сойдёт!

– А почему нет? – насупился этот придурок. Ещё и глаза скосил, разглядывая своё новое украшение.

– Тебе весь список твоих недостатков огласить или ограничимся тем, что я не очень-то похожа на нежную фиалку, нуждающуюся в твоей помощи? – я слезла с его колен и убрала медикаменты обратно в аптечку. Отобрав свой несостоявшийся ужин, я проигнорировала обиженное сопение и закинула несчастный брикет обратно в морозилку.

После чего всё-таки поинтересовалась, страдальчески возведя глаза к потолку:

– Ну что?!

Сопение стало красноречивей. А ещё атмосферу моей любимой кухни наполнила невидимая глазу укоризна. Та самая, что подкреплённая душераздирающим вздохом давила на мою совесть и мои же бедные нервы. Да так мастерски, что я невольно устыдилась и своего поведения и своих членовредительских порывов.

Ага, секунд на тридцать. А потом тряхнула головой и подумала, какого чёрта, а?!

– Ладно, рыцарь печального образа, - повернувшись к нему лицом, я скрестила руки на груди и недовольно протянула. – Спасибо тебе за то, что спас меня от возможного вторжения ценной своего породистого носа. Теперь доволен?

– Нет.

Я на это категоричное «нет» только фыркнула насмешливо, скрестив руки на груди. И вопросительно вскинула бровь, вежливо (в кои-то веки!) поинтересовавшись:

– Что-то еще?

– Да, - на меня подняли кристально честный, совершенно невинный взгляд. И ляпнули на голубом глазу, с совершенно серьёзным выражением лица. – Как благородный рыцарь, я ведь заслужил свой поцелуй, верно?

Ей богу, я даже дар речи потеряла. Да так и стояла с открытым ртом, не зная, что ответить на такое интересное требование. А Араньев, зараза такая, не преминул воспользоваться ситуацией. За пару секунд преодолев разделяющее нас расстояние он, опёрся руками на край столешницы, отрезая мне все пути к отступлению и…

Невинно поцеловал меня в щеку. А пока я часто-часто моргала, пытаясь понять, что это было, над ухом хлопнула дверца холодильника, окатив холодом по спине. И мой чёртов сосед исчез из моей квартиры на третьей космической.

Взяв в заложники мою же сырокопчёную колбасу! Ах ты…

– Араньев!

Как я оказалась на лестничной площадке в тапочках и с томиком Пушкина наперевес – не помню. Как не помню и того, что пожелала соседу, пока отчаянно колотила пятками в его дверь. Знаю, что кары были страшные, как все казни Египетские, а список вариантов упокоения мог сравниться с «Войной и Миром» Толстого, по количеству томов. Но то ли Араньев выпил эликсир храбрости, то ли инстинкт самосохранения у него срочно нарисовался, но…

– Эй, чиво хулюганишь?! Щас милицию вызову!

От неожиданности я несчастный томик всё-таки уронила. Себе на ногу, блин. И с трудом успела прикусить язык, уставившись на бдительную бабулю из квартиры напротив. Сухопарая мадам глубоко за шестьдесят поджала тонкие губы, пытаясь просверлить меня недовольным взглядом. И грозно потрясла телефоном, выдав:

– Ну?! Чё стоишь, мымра? Иди по добру, по здорову! А то я щас участковому позвоню! Хуже будет!

И смерив меня ещё одним убийственным взглядом, громко хлопнула дверью, сетуя себе под нос что-то о распутной молодёжи и полном беспорядке в государстве. Причём тут последнее, я, если честно, не поняла. Но и уточнять не стала, пнув от души дверь в последний раз и отправившись к себе домой.