Я - твое наказание

— Я всякую гадость в рот не беру.

— Фух, то есть член на месте.

— Как и нос. Я понятия не имею, что твой брат делает в своей спальне. Я его не калечила.

— Точно?

— Я бы это запомнила.

— Кстати, о гадости. Надо, Настя, надо. Это умение пригодится всем женщинам без исключения. Хошь научу?

— А хочешь в морду?

— Ты злая. На тебе уже сказывается хронический недотрах. Хошь помогу отмыть потолок?

— Спасибо за помощь. Сама справлюсь.

Справляюсь я, мягко говоря, так себе. И если потолок удалось кое-как замыть с помощью лестницы и швабры, то с любопытством мне не справиться.

Напоминаю себе преступницу, подслушивающую под дверью. Заболел — первая пришедшая мысль, как только слышу его кашель. Не мешкая иду на кухню и беру электронный термометр.

— Сейчас же вышла из моей комнаты, — ишь какой гад, даже не поворачиваясь в кровати, понял, что это я.

— Не строй из себя обиженку. Подумаешь, деревенщина с сексом прокатила.

— Дура. Заразишься.

Навожу термометр на его лоб. Тридцать восемь.

— Странно. У меня даже дедушка при тридцати семи делал вид, что помирает, а ты в тридцать восемь выглядишь живым и не нытиком. Что с тобой не так?

— Выйди из моей комнаты.

— Да щас. Как это я мужа оставлю одного, когда у него тридцать восемь? Сейчас я тебя быстро поставлю на ноги с помощью банок.

— Каких на хрен банок?

— Которые ставят на спину и не только.

— То-то ты себя уже поставила на ноги, что оказалась в реанимации.

— Это потому что я себе помочь не могла. Я скоро вернусь.

Напоив морсом, как оказалось, вовсе не неженку, иду за банками. Как знала, что пригодятся.

— На черта тебе спирт?

— Чтобы ставить банки. Снимай с себя футболку и штаны с трусами.

— А трусы зачем?

— Банки ставить на ягодицы в том числе, — не раздумывая вру я. — К утру будешь как огурчик. Давай, давай.

Ну очень мне хочется посмотреть на его задницу. Аж руки чешутся.

Как послушный мальчик Вадим снимает футболку, ложится на живот и стягивает спортивные штаны вместе с трусами. Красивая попа. И не волосатая. Прям такая, что хочется потрогать. Что я и делаю.

— Что ты делаешь?

— Пальпирую твою попу. Если там есть уплотнения, то банки ставить нельзя.

— И что там?

— Кажется, они есть.

— Почему мне кажется, что ты просто трогаешь мою задницу?

— Когда кажется, креститься надо. Сдались мне твои подержанные ягодицы.

— Может, заодно и спереди проверишь уплотнения?

— Сам проверяй.

Вместо того, чтобы натянуть на него трусы от греха подальше, я продолжаю неотрывно пялиться на его пятую точку.

— Ну ты скоро там?

— Да.

Наношу на его спину мазь, не отводя взгляда от попы. И все же вспоминаю, что банки вправду надо поставить, а не только выглаживать его спину, да пялиться на его попу. Очнись, Настя.

Успешно поставив все банки, в очередной раз пораженной красотой его попы, я зачем-то решаю потушить фитиль с огнем в баночке со спиртом. Жопа пришла откуда не ждали. В панике пытаясь все это потушить, я переворачиваю горящий спирт. Он растекается по кровати и немного на Вадима, который моментально подлетает с банками на спине, пытаясь потушить себя и кровать.

— Еб твою мать! Туши давай.

А я как стояла, так и стою, неотрывно пялясь на, пытающегося потушить пожар, Даровского со спущенными трусами. Точнее вовсе не на него, а на уже выдающуюся переднюю часть его тела. Ни в лесу, ни в прошлый раз в туалете я туда не смотрела, хотя активно делала вид, что да. Лучше бы не смотрела. Как теперь забыть этого питона?! И как такой куда-то влезает?

— Ничего не хочешь мне сказать!? — перевожу взгляд на кровать. Потушил. Умничка.

— Справедливости ради, я тебя поставила на ноги. Сказано — сделано.

— Это все, что ты хочешь мне сказать?!

— Ну еще…писька у тебя страшная. В смысле устрашающая.

Глава 16

Не припомню, когда меня так нокаутировала банальная простуда. Даже будучи задохликом в детстве таких последствий не было. Отходняк жуткий. Как будто в постели провалялся не пять дней, а все двадцать пять.

После долгожданного душа становлюсь почти огурцом как некогда пообещала Настя. Из хороших новостей это, пожалуй, все.

Когда выхожу из ванной и обнаруживаю на прикроватной полке новую порцию морса и дрянную редьку, запах которой вызывает потребность снова помыться, желанию притащить эту малявку за шкирку, как нашкодившего котенка, затмевает здравый смысл. Это что за поведение пятилетнего ребенка?

А главное не могу понять, какова причина, что она снова прячется от меня при том, что регулярно появляется у меня в комнате. Если бы случайно не заметил, что она приоткрывает дверь, проверяя сплю ли я или в туалете, так и думал бы, что она действительно вся в делах и лечит меня кто угодно, кроме нее.

Что это? Стыд или раскаяние за поджог? Что-то я не замечал, что она пряталась от меня после того, как шандарахнула поленом и отправила в гроб, что всяко пострашнее пожара. Еще и дерзила не в меру. В голову приходит абсурдная вещь. Она меня боится. Точнее часть меня. Нижнюю. Еле сдерживаю смех, осознавая насколько дебильно звучит эта мысль.

Правда, тут же вспоминаю Настины слова, что ей не приходилось раньше «трогать эту штуку». А что если Руслан прав и она ездит мне по ушам своими интимными отношениями с прилипалой? Ведь не может не понимать, что упоминание Горского выводит меня из себя. Очень даже понимает и хочет сделать мне, как минимум, неприятно после подслушанного разговора с Сашей. В принципе поделом.

И все же сейчас, когда голова стала мыслить здраво, я допускаю, что она еще девочка. Сначала эта мысль вызывает во мне какую-то ребяческую радость, потом отпускает, когда осознаю, что это в общем-то проблема. И вовсе не в плане физиологии.

Память как-то услужливо и без глицина с грецким орехом подкидывает ее ответ на мой прошлый вопрос: чего же она хочет. «Я хочу, чтобы меня любили». И вот тут вырисовывается проблема. Я вряд ли способен на это в ее понимании. Мало того, что весомая разница в возрасте, так еще и Настя, несмотря на внешнюю борзость, наивное дите, верящее в сказки. Ну и в принца, разумеется, если до сих пор ходит в девочках при такой внешности. Объективности ради, принц из меня хреновый.