Я убийца

Станислав Владленович снова стал копаться в бездонной папке.

– А с чего ты взял, что мне вообще нужна помощь?

Пименов оторвался от своего занятия и несколько секунд внимательно смотрел на стоящего перед ним следователя. Затем вытащил дело и пододвинул его Сергею.

– Крынкин Вадим Викторович. Его распяли в лесополосе.

Сергей зашелестел бумагами.

– Варфоломеева Татьяна Леонидовна. Ее тело было найдено на мусорной свалке. Точнее сказать, части тела. Армен Оглы Мааш, ударение на последнюю «а». Посажен на кол. Бревнышко торчало из его шеи больше чем на метр. Джон Картер, американец. Ему разрезали горло и вытащили язык наружу. Здесь более ста человек, которых мы выделили в особую группу. Как видишь, пол, возраст и национальность совершенно разные. Финансовое положение жертв также сильно различается. Мне продолжать? – спросил Станислав Владленович, увидев, как Сергей застыл над какой-то фотографией.

Тот повернул к нему папку. На снимке был парень лет четырнадцати с отрезанными гениталиями, которые висели на крюке под потолком сарая.

– У тебя дети есть? – поинтересовался Сергей, но Пименов почему-то усмехнулся и лишь откинулся на спинку стула. – И что тебя так веселит?

– Дети у меня есть. Но, слава Богу, не такие. Это Гришин Константин Федорович, двухтысячного года рождения. Его папа – известный предприниматель, чайный барон, так сказать. Этот так называемый ребенок вместе с двумя одноклассниками изнасиловал до полусмерти девочку. А папа, дав взятку судье, отмазал его. Лучше бы его все-таки посадили – целее был бы. Кстати, там есть еще две фотографии его товарищей. Им досталось не меньше. Теперь их кормят через трубочку манной кашкой. Видеть они больше не могут. Они вообще теперь ничего не могут, кроме как лежать и гнить заживо от пролежней до конца своих дней.

– А с судьей что?

– Там же, чуть дальше. Суд Камбиса.

– Чего?

– Был такой царь – Камбис. Давно. Очень давно, – Сергей и Сашок явно не понимали. – Короче, с судьи содрали кожу. С живого, в собственной квартире. Как видишь, наш парень любит разнообразие.

Станислав Владленович говорил об этом так спокойно, как будто бы вел беседу о милых котиках, соревнующихся за то, чтобы их лайкнули в соцсетях.

– И что, соседи ничего не слышали?

– А при вашем вчерашнем убийстве соседи слышали что-нибудь? – ответил он вопросом на вопрос.

– Миорелаксант?

– Бинго, Сергей! – щелкнул пальцами Пименов. – И есть еще кое-что, что объединяет всех убитых.

– Они все уроды, так ведь? – перебил его Сашок.

– А ты не так глуп, как показался мне на первый взгляд. Я дал бы этому маньяку медаль за избавление мира от всякой мрази, но, встав на путь палача, он сам стал мразью, и поэтому мой, да и ваш тоже, долг – поймать его. Я давно наблюдал за этими убийствами, но дал ход делу, только когда он оставил послание. Тут явно что-то не так. Либо он захотел славы, либо просто опростоволосился. Мне кажется, налицо первое. Быть в тени – это ведь неинтересно.

– Почему тогда он не хотел славы раньше?

– Это нам и предстоит выяснить.

– А при чем здесь этот? – вытаскивая очередную фотографию из дела и протягивая ее Пименову, спросил Сергей. – Он ведь пропал всего два месяца назад. Тело до сих пор не найдено. С чего ты его к мертвякам засунул?

– Парень с темным прошлым. Такие плохие мальчики просто так не пропадают. Да и родители его, чего греха таить, не белые и пушистые. Сами знаете: папа разворовывает госбюджет. Мама, Фролова Елизавета Викторовна, – глава администрации, алкоголичка со стажем. Та еще стерва. Но к ним претензий не предъявляют, так как они делятся с теми, кто наверху. Мы тоже не лезем, поскольку люди маленькие. Пока нам команду не дадут, мы не тявкаем. Наше дело телячье: обоссался и стой. Вот только его родители уже достали всех с поисками. Давят на рычаги своей власти, а власть давит на нас, вот и приходится его везде пихать. Может, и всплывет что про него. Вас-то, наверняка, тоже напрягают?

– А то! Уже доста…, – хотел было выкрикнуть Сашок, но тут же получил локтем в бок от Сергея.

– Если бы это наш подозреваемый его убил, то было бы тело. Он не стал бы его прятать.

– Никогда не прятал, – снова влез Александр.

– Согласен. Но почему-то чутье мне подсказывает, что этот сладенький пропал не просто так.

– Ладно, допустим. Я предлагаю начать с последней жертвы и пробить все сети аптек и фирмы, которые могут поставлять миорелаксант.

– Не могу не согласиться с тобой, Сергей. Нужно еще опросить соседей и коллег убитой, плюс родителей, родственников, друзей. Может, вспомнят что-нибудь странное в ее поведении или вообще просто что-то вспомнят. Начнем с морга, я хочу лично взглянуть на тело. Мы имеем дело с хитрым, к тому же хорошо образованным человеком. Стоит признать, мы сами начали прорабатывать его только после последнего убийства.

– Правильно, когда он почти во всю глотку заявил о себе. А до того? Сколько лет я посылал запросы и просил объединить эти дела в одно!

– Что было, то прошло. Сейчас пререкаться не будем. Сам знаешь, сколько людей пропадает и скольких из них находят убитыми. Дай Бог, если из десяти дел раскрывается одно, да и то по горячим следам или по наводке. К тому же над нами тоже есть начальство, и мы выше головы прыгнуть не можем. Да и вообще руки у нас связаны, пока нам не скажут «фас». Зато теперь… – Пименов загадочно замолчал и многозначительно ощерился.

Глава VII

Для спасения человека можно причинить ему и боль.

Публий Сир

Говорят, что меня накрыли простыней, и я пролежал три часа на дороге. Просто мое давление было настолько низким, что все подумали, будто я умер. И только реаниматолог обнаружил в мертвеце живого человека, когда меня грузили в труповозку: я не закоченел, и это вызвало у него подозрения. В реанимацию мое бренное тело попало с давлением 30 на ноль. Почему в искалеченном существе еще теплилась жизнь? Главврач реанимационного отделения Павел Алексеевич Денисов выдал тогда простую до безобразия фразу, которая звучала как приговор: «Пациент скорее мертв, чем жив. Еще минут десять и все». Но этот корявый, ломаный, как картофельная ботва, человек был истинным приверженцем клятвы Гиппократа и наперекор собственному прогнозу взялся за дело.

Как вам всем известно, в любой нашей госструктуре действует железное правило «не подмажешь – не поедешь». Каждый в курсе, как и с чем следует ходить на прием к врачу. Вряд ли вам улыбнутся, если вы не сунете в карман хрустящую бумажку. После этого вам, конечно, скажут: «Ну что вы, не стоило» или «Спасибо», но без этой нехитрой манипуляции вы не станете полноценным пациентом. До этого вы можете харкать кровью в кабинете, но врач будет упорно диагностировать у вас аллергию, и единственным, что вам пропишут, да и то в лучшем случае, станет успокоительное, ну или активированный уголь, которым у нас лечат все – от головы до пятой точки. Суды, больницы, ЖКХ, полиция – все, абсолютно все ждут от тебя подачку. Нет, даже не ждут – требуют, словно ты им обязан. Наверное, только в нашей стране на одного работающего человека приходится с десяток чиновников-паразитов. Они штрафуют, проверяют, обязывают, при этом сами ни шута не делают, а живут на то, что им удается содрать с других. И не дай Бог попасть к ним без денег или связей: тогда жернова этих структур пережуют вас и выплюнут в сторону. Это только по телевизору говорят, как все у нас хорошо и прекрасно, потому что говорят нам это те, кто вряд ли сталкивается с проблемами простого обывателя.

К моему удивлению, Павел Алексеевич оказался из категории людей, отличающихся непробиваемым упрямством. Он стоял на несгибаемой позиции, согласно которой врач должен в первую очередь помогать, а уже потом оценивать финансовое положение пациента. И делал он свою работу просто замечательно.

Гематома головы, разрыв селезенки, сломанные ребра, два из которых пробили легкое, тридцать два перелома остальных частей тела, и это не считая ушибов и рваных ран. Целым и практически невредимым было только лицо: подушка безопасности сделала свое дело, хотя осколки стекла и посекли голову. По биологическим законам моя смерть должна была наступить мгновенно, но, судя по всему, у кого-то имелись на меня свои планы. Костлявая с косой не спешила брать меня в свои холодные объятия. Видимо, с ней тоже нужно было договариваться. Старуха, похоже, прониклась нашим образом жизни и захотела получить десятипроцентный откат с моих похорон. Впрочем, бывали же случаи, когда люди выживали даже в авиакатастрофах. Может, и я каким-то чудом записался в ряды этих счастливчиков?

За первую неделю мое сердце останавливалось три раза. Три раза врачи констатировали мою клиническую смерть, но Павел Алексеевич был не из тех, кто сдается так просто. Он ненавидел смерть гораздо больше, чем любой другой человек на нашей планете. Этот с виду корявый мужичок вырвал из ее цепких лап людей больше, чем сам Иисус Христос, когда творил чудеса, пребывая в нашем мире. Врачи реаниматологи с гордостью, а иной раз и с завистью, говорили о нем: «Наш при желании может заставить жить даже кусок мяса, если ему дать немного времени». Кем-кем, а врачом он был от Бога.