Я вам любви не обещаю

— Жорж, ты должен повидаться с Олесей и извиниться. Можно же найти оправдания твоей невнимательности к ней. Дела службы. Уверена, она охотно примет любые объяснения, но твоё молчание просто оскорбительно!

— Маменька, выслушайте меня, — вздохнул Бахметьев. — Да, я признаю, что я страшно виноват перед Олесей Андревной, но вынужден сказать, что совершил ошибку. Ещё не поздно все исправить. Я говорил вам, что не люблю mademoiselle Епифанову…

— Юрочка, мальчик мой, — мягко перебила его графиня, — помнится, мы говорили уже с тобой о том, что же переменилось нынче?

— Переменилось, маменька, — опускаясь на колени подле кресла, в котором сидела графиня, выдохнул Бахметьев. — Я полюбил другую женщину, — взял он в ладони руку матери. — Не заставляйте меня совершить непоправимую ошибку.

Графиня удивлённо распахнула глаза, казалось, она онемела, от свалившегося на неё известия.

— Я люблю другую женщину, — повторил Георгий, впервые признаваясь и матери и самому себе в чувствах, что он испытывал к Вере. — Не знаю, как то получилось, но я не могу и дня прожить, чтобы не увидеться с ней.

— Я понимаю, — задумчиво отозвалась графиня. — Я все понимаю, Жорж, — обретая былую уверенность, продолжила она. — Но сдаётся мне, ты путаешь любовь с увлечением. Это все временно, оно пройдёт.

— Нет, — покачал головой Бахметьев.

— Хорошо, — кивнула головой графиня. — Положим, мы сможем пережить скандал, что непременно разразится с наименьшими потерями, конечно, тебе придётся забыть о повышении по службе, дай Бог, чтобы тебя вообще оставили в штабе после всего, — скороговоркой произнесла графиня. — Положим, что не все двери окажутся закрытыми перед тобой, положим, что дурная репутация, что ты непременно обретёшь в обществе, не станет препятствием для твоих детей в будущем, коли ты намерен повести под венец женщину столь сомнительного происхождения и поведения. Ты ведь намерен сделать ей предложение? — поинтересовалась графиня.

— Вы преувеличиваете, маменька, — поднялся Георгий и в волнении заходил по комнате.

— Нисколько, Жорж. Поверь, я говорю не о всех последствиях твоего необдуманного решения. Я верю, что ты мог полюбить эту… женщину, — выдавила из себя графиня, — но ведь любовь и брак ни одно и то же. Я не призываю тебя порвать с ней. Любишь — люби, но не ломай жизнь себе и Олесе.

— Я не могу так, — опустил голову Бахметьев.

— Я никогда, слышишь, никогда не приму её, — стукнула кулачком по подлокотнику кресла графиня.

— Я и не прошу вас принять её, — тихо заметил Георгий.

— Коли ты не желаешь быть благоразумным, придётся мне самой встретиться с твоей пассией, — покачала головой madame Бахметьева. — Ежели она любит тебя, Жорж, она все поймёт. Вам только надо лишь на время расстаться. Я понимаю, как тебе тяжело нынче. Я поговорю с Олесей, дабы отложить венчание до Красной горки. Придумаю что-нибудь, — принялась убеждать сына Лидия Илларионовна.

— Я сам поговорю с Верой, — сдался Бахметьев.

— Могу я передать Олесе, что ты станешь сопровождать её на Императорский бал? — оживилась графиня.

— Безусловно, можете, — равнодушно обронил Бахметьев.

Глава 21

Шурша шёлком модного платья, Лидия Илларионовна покинула кабинет сына, направившись в спальню, которую занимала обыкновенно, когда приезжала в столицу. На пороге она обернулась. Георгий продолжал сидеть за столом, не меняя позы: голова опущена, пальцы сплетены в замок, поникшие плечи. Подавив тяжёлый вздох, графиня закрыла за собой двери. Она добилась того, зачем приехала в столицу, но как же больно было видеть его таким! Возможно, он и в самом деле влюблён в эту девушку, но ведь любовь не вечна. К тому же она не требовала от него, чтобы он порвал со своей la ma^itresse. Её позиция была продиктована здравым смыслом, и сын должен понимать, что принятые им обязательства не могут быть разорваны только по его желанию. В какой-то момент Лидия Илларионовна даже пожалела о том, что так безоглядно подталкивала Жоржа к женитьбе на Олесе, но пути назад не было.

Готовясь ко сну, графиня услышала, как хлопнула входная дверь. Выглянув в коридор, она поманила к себе лакея:

— Георгий Алексеевич ушёл? — осведомилась она.

Парнишка кивнул головой:

— Уехали его сиятельство, просили передать, что к утру будут.

«Но может оно и к лучшему», — вздохнула графиня.

Бахметьев вышел на улицу и, глядя по сторонам, забрался в коляску.

— На Фонтанку, — коротко приказал он, откинувшись на спинку сидения.

Стемнело, но на улице было все ещё довольно многолюдно. В преддверии начала сезона многие уже успели вернуться в столицу, и вечерний Петербург ожил: наносили визиты, посещали литературные и музыкальные вечера, театры, клубы, ресторации.

Погрузившись в свои невесёлые думы, Бахметьев не заметил, как сразу вслед за его экипажем от угла дома, где он снимал апартаменты, отъехала пролётка и последовала за ним в сторону набережной Фонтанки. Поднятый кожаный верх оставлял в тени лица пассажиров.

— Я вас предупреждал, что покушение на графа не самая умная мысль, — тихо заметил Тоцкий. — Георгий Алексеевич человек далеко не глупый и осторожный. Нынче застать его одного стало совершенно невозможно. К тому же меня беспокоит, что он столь часто наведывается в дом на Фонтанке.

— Теперь уже не важно, — также тихо отозвался собеседник Парфёна Игнатьевича. — Бахметьев помолвлен, оглашение состоялось.

— Но это вовсе не означает, что он оставит Веру Николавну, — пожал плечами Тоцкий.

— Время действовать.

Тоцкий побледнел, что было заметно даже в вечернем сумраке.

— Неужели нельзя найти другой путь? — дрожащим голосом осведомился он.

— Увы, mon cher amie, другого пути нет и вам, как адвокату, это должно быть известно куда лучше, чем мне, — отозвался его попутчик.

Коляска графа остановилась и парадного, и Бахметьев выбрался на мостовую. Оглядевшись, граф шагнул в гостеприимно распахнутые швейцаром двери.

— Думаю, мне лучше будет вернуться в Никольск, дабы не вызвать подозрений, — проводив его глазами, заметил Тоцкий.

— Струсили? — иронично усмехнулся его vis-`a-vis.

— Нет! — излишне запальчиво возразил Парфён Игнатьевич, — но вы должны понимать, что после поднимется шум, а коли я окажусь в Петербурге, то окажусь в числе подозреваемых.

— Поезжайте, — милостиво согласился его собеседник, — но не в Никольск, а в Москву. Очень скоро вы мне понадобитесь.

— Как скажете, — проворчал Парфён Игнатьевич и выбрался из пролётки. — Буду ждать весточки от вас, — приподнял он шляпу над головой и заспешил в сторону Дворцовой площади, постукивая тросточкой по мостовой.

Бахметьев застал Веру в будуаре, где она разбирала вещи, которые привезли из поместья Уваровых, сразу после его отъезда.

— Ничего не понимаю, — пробормотала девушка, заглядывая в сундук. — Её здесь нет, — вздохнула она.