Я вам любви не обещаю

Направляясь к Георгию Алексеевичу, Константин пытался уловить хотя бы тень страха в бесстрастном взгляде, в застывших чертах лица. Увы, напрасно. «Из камня он что ли сделан?» — поморщился Вершинин, протягивая руку для традиционного приветствия. Как ни странно, Бахметьев ответил на рукопожатие, но при том не проронил ни слова.

— Господа, я обязан поинтересоваться, — оглядел противников Дашков. — Вы уверены, что дело нельзя решить полюбовно?

Георгий Алексеевич едва заметно отрицательно качнул головой, Вершинин вновь не удержался от тяжёлого вздоха. Ланский передал Дашкову ящик с дуэльными пистолетами. Осмотрев оружие Алексей Николаевич кивнул, и Серж принялся заряжать их.

— Остаётся бросить жребий, — перевёл взгляд с одного на другого Дашков, доставая из кармана редингота монету.

— Орёл, — коротко ответил Бахметьев.

— Решка, — выдохнул Вершинин.

Князь подбросил монету и, ловко поймав её, накрыл ладонью.

— Орёл, — убрав руку, констатировал он и протянул раскрытую ладонь поручику, предлагая убедиться.

Даже не взглянув, Константин кивнул. Противно засосало под ложечкой, голова закружилась. Расстегнув дрожащими руками шинель, он скинул её с плеч прямо на землю, будучи убеждённым, что она ему более не понадобится. Ланский вынул из ножен саблю и, пройдя до середины поляны, воткнул её в землю. Отсчитав в каждую сторону по десять шагов, секунданты протянули оружие противникам.

Взяв в руки пистолет, Вершинин замер. Сердце билось часто-часто, а потом вдруг замедлило свой ритм, едва ему стоило взглянуть в чёрное дуло пистолета в руках Бахметьева, нацеленное прямо в это самое сердце. «Ну, вот и всё, — не выдержал Вершинин и закрыл глаза. — Ну, что же вы медлите, ваше сиятельство?» — мысленно вопрошал он, страшась того, что сдадут нервы, и он не сможет с достоинством принять то, что ему уготовано судьбой.

Грянул выстрел, вспоров утреннюю тишину. Константин покачнулся, пистолет едва не выпал из вдруг ослабевших пальцев. «Странно, я ничего не чувствую», — открыл он глаза.

— Ваш выстрел, поручик, — усмехнулся Бахметьев.

«Боже! Неужели промахнулся?» — недоумевал Вершинин, поднимая руку и прицеливаясь. Боковым зрением он заметил, что эполет на его правом плече повис на честном слове. «Стало быть, не промахнулся», — выдохнул он и, вскинув руку вверх, выстрелил в воздух.

— Стоило ли всё затевать? — тихо проворчал Дашков.

— Стоило, Алексей Николаевич, — глядя на бледного, как полотно Вершинина, тихо отозвался Бахметьев. — Глядишь, в следующий раз прежде головой думать будет.

— Костя, — тронул поручика за рукав Ланский, — всё кончено, поехали.

— Позор, Боже, какой позор, — бормотал Вершинин. — Он это нарочно! Он нарочно мне эполет отстрелил.

— Скажи спасибо, что не голову, — рассердился Ланский.

— Константин Григорьевич, — подошёл Бахметьев, — желаю вам счастья с незабвенной Олесей Андревной. Я разорвал помолвку. Так что спасти девицу от позора, нынче только в ваших силах.

Поздравление более походило на издёвку, но Вершинину то было совершенно неважно. Главное, что он услышал из слов Бахметьева, что Олеся свободна от данного графу обещания.

— Благодарю, — улыбнулся он искренне и радостно.

Улыбка осветила совсем ещё мальчишеское лицо, а Георгий Алексеевич только покачал головой.

Известие о том, что у него появился шанс обвенчаться с mademoiselle Епифановой, тотчас позволило Вершинину забыть о том, что ещё несколько мгновений тому назад, он был на волосок от смерти.

— Бедный мальчик, — вздохнул Дашков, глядя вслед удаляющемуся Константину. Ланский вторил ему тяжёлым вздохом и поспешил догнать своего приятеля.

Вершинин и не чаял вернуться и, собираясь утром, выглядел столь неуверенным в себе и угнетённым, что его настроение передалось и его денщику. Проводив барина, слуга простился с ним, и потому возвращение Константина Григорьевича живым и невредимым произвело на него столь сильное впечатление, что он прослезился:

— Господи, барин, живой, — утирая скупые слезы, улыбался во весь рот денщик. — Я ж вас, ещё вот таким мальцом помню, — опустил он руку на уровень своего колена.

— Сень… Арсений Семёнович, принеси-ка нам бренди, да самого лучшего, — смутился такой сентиментальности Вершинин, а при воспоминании о том, что его слуга ходил за ним с тех пор, как он приехал в кадетский корпус, совсем ещё мальчишкой, так язык и вовсе не повернулся назвать его Сенькой, как то бывало раньше.

Непривыкший к столь почтительному отношению от молодого барина, Арсений Семёнович поначалу замер на месте, а опомнившись, тотчас кинулся исполнять данное ему поручение.

Ланский снял шинель и, небрежно бросив её на спинку стула, уселся на диван, вытянув ноги. Вытащив из портсигара сигарету, граф прикурил.

— Ты всерьёз намерен сделать предложение mademoiselle Епифановой? — щурясь от табачного дыма, поинтересовался он.

— Какие уж тут шутки, — пожал плечами Вершинин. — Ты ведь сам всё слышал. Бахметьев разорвал помолвку. Спасти Олесю от унижения может только замужество.

— Благодарности ты вряд ли дождёшься, — вздохнул Серж и вновь затянулся табачным дымом.

Константин Григорьевич поморщился и, шагнув к окну, отворил одну створку.

— Не делай преждевременных выводов, — тихо заметил он, заметно подрастеряв былую уверенность.

— Я имел счастие или скорее несчастие слишком хорошо знать mademoiselle Епифанову. Ты можешь мне не верить, но я в жизни не встречал более себялюбивого и избалованного создания, — усмехнулся Ланский. — Поверь мне, Костя, и не торопись надеть хомут себе на шею.

В передней послышались шаги и вскоре, сияя ослепительной улыбкой, в комнату ввалился денщик Вершинина и водрузил на стол бутылку бренди.

— Вот, Константин Григорьевич, всё как вы просили, — повернулся он к Вершинину.

— Благодарю, — улыбнулся в ответ Константин.

— Я стаканы сейчас подам, — засуетился слуга и поспешил на крохотную кухоньку.

Откупорив бутылку, Константин Григорьевич разлил бренди по стаканам и поднял один из них.

— Mon cher amie, выпьем за моё будущее счастье.

— Охотно, — потянулся ко второму стакану Серж и, громко чокнувшись с Вершининым, пригубил крепкий напиток, тогда, как его друг залпом опрокинул в себя всё содержимое и закашлялся. — Это твоя первая дуэль? — поинтересовался Ланский.

Константин Григорьевич кивнул и, продышавшись, заговорил:

— Мне ещё никогда не было так страшно, никогда в жизни. Я лишь молился, чтобы Бахметьев не промахнулся, и мне не пришлось бы умирать в страшных мучениях.

Улыбка исчезла с лица Ланского. Появилась мысль признаться в том, что всё было заранее оговорено, дабы граф Бахметьев сохранил лицо, а поручик Вершинин жизнь, но Серж передумал и опустив глаза, уставился в свой бокал. Только сейчас ему пришла в голову мысль, что у Константина могли сдать нервы, и тогда всё пошло бы не так, как было задумано.