Я – Васька из Кокошино

Гм, подумал я, какая игра слов. Но в ней надо разобраться. И опять я повторил только что прочитанное. И всё мне стало ясно. Тогда я решил прочитать следующую запись. Следующая запись напоминала хвалебное письмо кому-то, но написана была таким торопливым подчерком, что местами я затруднялся с прочтением. Тем не менее, не сразу, но я разобрался.

«О, Великие Труженики(!), создавшие мой организм! Кто вы? Гены? Не знаю, кто вы. Но знаю, что вы Великие, способные, грамотные, чудесные, умные, трудолюбивые, неутомимые. Какие прекрасные, разнообразные, какие громадные(!) по своим размерам вы создали организмы! Какую жизнь вы подарили Земле! Кто вас воспитывал чувству прекрасного, которым вы блещете при создании своих, таких чудесных сооружений-организмов? Кто вас учил таким точным наукам? Какой техникой вы снабжены для создания таких громадных сооружений? Доступно ли человеку получить ответы на все эти вопросы без ваших признаний? Сумеете ли вы подсказать человеку в его поисках ответов на эти вопросы? А человек ищет ответы. Ищет вот уже много, много лет. Для чего ищет? Наверное хочет быть таким же умным, способным, великим, как и вы. Человеку трудно разговаривать с вами – его с вами разделяет слишком огромное расстояние между вашими размерами и его.

Не от вас ли человек заимствовал волю для преодоления таких расстояний? Нет сомнения, что человек наделён многими качествами, которыми обладаете вы, потому что он – ваше детище. И вы, именно вы его наделили всеми его качествами. На что способен человек? Пока не более того, на что способны вы. В природе всё передаётся от малого к великому. В этом суть инерции природы».

Я перелистнул обратно к началу записи и представил, как дядя Серёжа приветствует великих тружеников – своих создателей. Вскинул руки вверх, словно обращаясь к Богу с молитвой, и торжественно произнёс: «О, Великие Труженики, создавшие мой организм!» И, немного постояв в этой позе, решил поскакать на одной ноге, да увидел, что в окна с улицы на меня смотрят – Алёшка, мой ровесник, который живёт напротив, его бабка и ещё какая-то женщина. Я, конечно, смутился и скакать раздумал. Они же, в свою очередь, поняв, что я их заметил, отошли от окон. Немного походив по избе, я подумал: день в разгаре, на воле тепло, чего мне взаперти сидеть? Пойду, погуляю. Вон и Алёшка кстати – с ним поиграю. Других друзей в Лубянке у меня пока нет, а с Алёшкой мы познакомились. Вышел на улицу. Алёшка расхаживает под окнами своей избы. Я его окликнул: «Эй, Алёха, иди поиграем. У нас под забором тень, а у вас там жарко». – «Нет». – «Что, нет?» – «Не пойду я к тебе». – «Почему?» – «Ты колдун. Ты дьявол». – «Это кто тебе сказал?» – «Сам я видел». – «Что ты видел?» – «Как ты колдуешь – руками машешь, в книжку заглядываешь». – «Так я упражнения делал. Болею вот, лечусь». – «Лечатся лекарствами да таблетками, а ты колдун». – «Ну что ты заладил: колдун, колдун. Ну какой я тебе колдун?» – «Ты медведя приколдовал. Вы с дядей Серёжей дерево уронили, вы из-под земли вылезли. Дьявол ты! И дядя Серёжа – дьявол». – «Да брось ты ерунду городить!» – «Ничего не ерунду… Ты на тучах в преисподнюю летаешь. С чертями советуешься. Сам Сатана – твой дядя. Не хочу я с тобой играть».

Смешно мне стало над Алёшкой. Я засмеялся и почувствовал в груди колотьё. Решил потянуться и глубоко вздохнуть. Мои движения для Алёшки были неожиданными – не только непонятными, но и странными. Ведь он и вправду думает, что я колдун. Он торопливо юркнул в калитку и больше не появлялся ни на улице, ни, даже, в окне. Я пошёл к забору в тень, но тень была короткая, от солнышка меня не скрывала, и я, немного походив вдоль забора, вернулся в избу, там было попрохладней. В общем, день я кое-как скоротал. Первой с работы пришла тётя Тая и сходу взялась за стряпню, поинтересовавшись моим здоровьем. Я сказал, что чувствую себя хорошо. Она была рада. На скорую руку напекла блинов и начинила их творогом, сдобренным сметаной, мёдом и малиной. Дядя Серёжа к ужину запаздывал. Тётя Тая усадила меня рядом с собой и попросила рассказать поподробнее, как я заблудился в лесу, как ночевал, что видал и испытал. Мне не охота было рассказывать эту историю ещё раз. Ведь я подробно рассказал всё дяде Серёже, а уж он, наверное, ей уже всё это поведал. Но она очень меня упрашивала – мол, дядя Серёжа рассказал вкратце, без подробностей. Пришлось рассказывать. Тётя Тая охала, качала головой, Шлёпала себя руками по бёдрам и приговаривала: «ужас», «ужас». Пришёл дядя Серёжа, умылся и мы сели за стол. Он спросил: «Зарядку делал?» – «Целый день». – «Ну и как?..» – «Чувствую себя хорошо». – «Молодец!»

Когда ели блины дядя Серёжа восхищался: «Какая прелесть! Ты, Васька, чаще к нам в гости приходи, чтобы тётя Тая почаще так вкусно стряпала».

Блины были действительно очень вкусными. Но тётя Тая ела и, видимо, всё размышляла над моим рассказом – почти после каждого блина повторяла своё: «ужас», «ужас». «А что за ужас-то? – спросил дядя Серёжа. – Ужас, как вкусно, что ли?» – «Да у меня всё из головы не выходит, какие страхи в лесу Вася испытал». – «Да-а-а, – протянул дядя Серёжа. – Ну, слава Богу, всё хорошо обошлось. Вот только простыл малость. Ну ничего, пройдёт». – «Это у него с малины, – сказала тётя Тая. – Нынче в лесу малины много». – «Это я виноват, – сказал дядя Серёжа. – Не надо было купаться, а мы с ним столько времени в воде булькались».

В общем, почти весь вечер разговоры крутились вокруг моего приключения. Только перед сном дядя Серёжа сходил на волю покурить, а когда вернулся, я ему признался, что без его разрешения брал его тетрадь, интересовался записями.

«Ну и что ты там понял?» – спросил он. «Понял, – говорю. – Я не всё читал, а немного с начала. У меня вопрос после того в уме вертится. Правда я его не сам придумал. У нас в школе парни этот вопрос долго мусолили, а ответить не могли. Не нашли…» – «И что же это за вопрос без ответа?» – «Кто раньше на свет появился – курица или яйцо?» – «Детский вопрос, Васька. Яйцо. Запомни и дружкам так скажи». – «А яйцо кто снёс?» – «Тот, кто был до курицы». – «Как – тот, кто был до курицы?» – «Природа, Васька, совершенствует жизнь… вернее совершенствует организмы. Всё идёт от примитива к сложному. Природа много миллионов лет трудится над построением организмов, всё усложняя и усложняя их». – «Для чего?» – «Для того, чтоб им удобнее было пользоваться условиям, которые организмам достались на Земле. Природа придумала самовоспроизводящиеся и самоснабжающиеся стройматериалами организмы. Самоснабжение у растений совершается через корни да через листья, а у подвижных организмов – через рот. А самовоспроизведение у тех и у других через яйцо». – «Как? И растения, и животные – через яйцо?» – «И растения, и животные, и рыбы, и птицы, и черви, и насекомые».

Я с недоверием посмотрел на дядю Серёжу. «А растения как яйца несут?» – «А семена? Разве это не яйца? Ты думаешь, раз яйцо, значит оно должно быть круглое. А почему оно обязательно должно быть круглым?»

Я представил семена одуванчика и улыбнулся. Дядя Серёжа вопросительно посмотрел на меня. «А яйца-то по ветру способны летать», – сказал я. «Да, Васька. В этом несчастье растительного мира. Растения сами неподвижны, так хоть семена их пусть имеют возможность искать себе подходящие условия – место для жизни. Поэтому растения вынуждены выпускать громадное количество семян. Кто знает, какому семечку повезёт найти удобное место для жизни. Животный же мир – это более усовершенствованные организмы. А значит им и яиц требуется меньше». – «Понятно, – говорю. – А человек?» – «А что, человек?» – «Человек тоже из яйца?» – «Тоже, – улыбнулся дядя Серёжа. – Человек – млекопитающее животное. А млекопитающие яиц не несут. Зародыши из яйца внутри организма выходят и некоторое время там живут, а потом рождаются живыми».

Дядя Серёжа замолчал, ожидая вопроса. Мол, если Васька не понял – спросит. А мне было всё понятно – я не спрашивал. Но, не желая на том прерывать разговор, я задал другой вопрос: «А откуда взялась вся жизнь на Земле». – «Ни откуда». – «Как – ни откуда? Ну, с чего-то же она началась». – «Ни с чего, Васька. У природы ни начала, ни конца нет».

Я вспомнил запись в тетради: «… всякое начало не есть начало, а есть продолжение». И тут мне захотелось дяде Серёже возразить. «Дядя Серёжа, – говорю, – а вот у человеческой жизни есть начало и конец?» – «У человеческой жизни, говоришь?» – Дядя Серёжа провёл по лицу ладонью, как бы пытаясь собрать в горсть бороду, и, немного подумав, ответил: «Смерть человека, Васька, это не конец, а смена формы материи, созданной генами. И рождение человека, это не начало, а обновление формы материи». – «Как это понять – «формы материи»?» – «Ну вот… твой организм из чего-то построен, сооружён из определённых материалов. Всё это называется материей и имеет определённую форму. Когда ты умрёшь, этот материал, из которого ты построен, никуда не денется, а форма исчезнет. Материал же природа использует для чего-то другого. Ну, например, ты станешь удобрением для берёзы. Материал, из которого ты был построен, будет иметь уже не форму человека, а форму берёзы. Ну, а при рождении – там всё как бы наоборот». – «Понятно, – говорю. – А вот, что у природы нет начала и конца, трудно поверить». – «Вот если верить в начало и конец, Васька, можно выдвинуть такую гипотезу. Вот ты знаешь – на все продукты питания непрошенной гостьей лезет плесень. Откуда она берётся? Просто весь воздух на Земле насыщен спорами плесени. Точно так же всё межмолекулярное пространство во вселенной насыщено какими-то биологическими примитивами, способными создавать жизнь в молекулярной среде. А Земля, она на месте не стоит, несётся по вселенной, собирая и рассеивая по пути эти биологические примитивы. Но и эта гипотеза больше доказывает не начало зарождения жизни на Земле, а вечность и бесконечность природы. Лично я никому не советую искать начало и конец чего-либо. Ни того, ни другого не существует».

Мы думали тётя Тая нас не слушает, прибирается да посуду моет, а она взяла да и вставила в наш разговор свои «пять копеек»: «А по-моему всё началось с сотворения мира и закончится светопреставлением». – «А вот об этом мы с Васькой забыли подумать, – сказал дядя Серёжа, весело подмигнув мне. – Сотворение мира, дорогая Таечка, это не начало, а продолжение, потому что до сотворения был Бог. А светопреставление, это тоже не конец, потому что после него опять-таки останется Бог».

«Дядя Серёжа, – говорю, – а вот на белом свете всё совершается и делается по воле Божьей, так бабушка говорит. А для чего Богу светопреставление?» – «О, Васька! Какой ты серьёзный вопрос мне задал! А ведь на этот вопрос и поп вряд ли ответит. Тут, не подумав, можно ещё и неверно решить. А наверное светопреставление Богу понадобится, чтобы всё начать сначала». – «И вовсе не для этого», – возразила тётя Тая. «А для чего?» – повернулся к ней дядя Серёжа. «А для того, чтобы грешников наказать». – «Вот как?! – удивился дядя Серёжа. – А за одним и безгрешных туда же? Несправедливо однако». – «А безгрешные будут отвечать за грешников». – «Это когда же безгрешные успели столько задолжать грешникам?» – «Когда-никогда – а просто, чтоб никому не повадно было грешить на белом свете. Вот и всё». – «Ну что ж, Васька, при такой логике надо жить да больше грешить – всё равно будешь наказан». – «Я вам дам, грешить! – погрозила нам пальцем тётя Тая. – Это не я придумала. Это Семёновна мне такое внушала».

Семёновна – это Алёшкина бабка, которая за мной в окно подглядывала. Ну конечно тётины Таины вставки в наш разговор мы всерьёз не восприняли. Летом ночь наступает не спеша, но торопясь проходит. Поэтому мы легли спать засветло. К тому же предыдущую ночь тётя Тая из-за меня не спала. Они легли на кровать, а меня затолкали на печь. Собственно другого места для меня и не было. Они, уставшие на работе, уснули быстро, а я долго лежал и перебирал всякие мысли – не мог заснуть. Наконец стал забываться. Вдруг тётя Тая издала страшный вопль и что-то тяжёлое упало на пол. Я приподнялся и выставил с печи голову. Тётя Тая как-то странно ворочалась возле кровати, а дядя Серёжа торопливо соскочил к ней.

«Что с тобой?!» – спросил он. Тётя Тая стонала, не отвечая на вопрос. Дядя Серёжа снова спросил, помогая ей подняться: «Ну, что случилось? Что с тобой?»

Тётя Тая села на край постели, потирая ушибленный локоть. «Кошмар, – сказала она, тяжело дыша. – Кошмар приснился». – «Ты ушиблась?» – «Конечно ушиблась». – «Я что ли тебя столкнул?» – «Да нет. Приснилось…»

Дядя Серёжа сочувственно суетился возле тёти Таи. Хотел потрогать её ушибленную руку, но она его отстранила, слегка постанывая. «И надо же…» – «И что тебе приснилось?» – «Понимаешь… М-м-м-м-м… что мне Вася вечером рассказал, почти всё то и приснилось. Малина, медведь». – «А рука?..» – поинтересовался дядя Серёжа, видя, что она не отпускается от локтя. «Да ничего. Пройдёт. Ушибла».

Дядя Серёжа увидел, что я тоже не сплю – засмеялся. «Ну, Васька, ты в лесу жив остался, а тётя Тая дома, на кровати чуть не погибла». Тётя Тая улыбалась, морщась от боли. «А я ведь, тётя Тая, не хотел рассказывать. Ты сама меня упросила», – сказал я, оправдываясь. «Да я, Вася, ничего…, никого не виню. Спите. Ну ушиблась маленько. Пройдёт».

Я вспомнил, как мужики дали стрекача из лесу, увидев медведя. Тётя Тая так же, наверное, во сне рванула и оказалась на полу. Вроде и смешно, а и некрасиво смеяться над чужой бедой. Тётя Тая отпустилась от локтя и покрутила рукой. Потом осторожно легла на правый бок. Дядя Серёжа прикрыл её одеялом и тоже лёг рядом. Я опять долго не мог заснуть. А утром мы все проснулись как-то разом. Мы с дядей Серёжей поинтересовались тётиной Таиной рукой. «Ничего, ещё можно падать», – пошутила она.