Я верю: ты меня слышишь

За завтраком я по привычке поднял взгляд на Гермиону и встретился с бездонными шоколадными глазами. В них я увидел огонек отчаяния и душевной боли. Я не успел сообразить, чем была вызвана подобная реакция, когда рядом со мной внезапно села Джонсон и, обвив руками шею, практически впечаталась своими губами мне в рот. Когда я вновь смог посмотреть по сторонам, Гермиона уже дошла до выхода из Большого зала.

Наверное, именно в ту минуту я испытал болезненную надежду: а вдруг она не так уж ко мне и безразлична? Но долго радоваться мне было не суждено.

Забежав в гостиную Гриффиндора, я услышал голоса: Лаванда, Парвати и… Гермиона.

— … серьезно, я слышала, как Джонсон рассказывала Белл! — писклявый голос Браун знали все.

— Ого! А ей понравилось? — глупое хихиканье Патил тоже невозможно было перепутать с чьим-нибудь другим.

— Она сказала, что Фред великолепен! — противный смешок Лаванды отразился от стен. — Надеюсь, все Уизли такие: я давно поглядываю на Рональда…

Громко откашлявшись, привлек внимание сплетниц. Браун и Патил вмиг покраснели: их лица приобрели свекольный оттенок. Девушки, стреляя глазками и глупо хихикая, выбежали из гостиной.

А Гермиона… молча смотрела на меня. Не мигая. Я заметил, как часто вздымалась ее грудь, как крепко переплелись между собой тонкие пальцы. Я заметил в глубоких карих омутах непролитые слезы.

— Гермиона, я…

Я хотел что-то сказать, хотел… мечтал оправдаться. Но что я мог сказать в свою защиту? Приревновал? Да… Но разве это обстоятельство давало право так поступить?

— Молчи, — сдавленно проговорила девушка и рванула вверх по лестнице.

К сожалению, в спальню девочек попасть было нельзя… Нам так и не удалось объясниться. А к обеду уже вся школа знала, что я и Анджелина официальная пара.

Твою мать.

Джонсон я тоже не мог обидеть. После того, что случилось между нами, это было бы слишком жестоко. В общем, я окончательно запутался в сложившейся ситуации.

Грейнджер больше на меня не смотрела. Как я не пытался перехватить ее взгляд, мне это не удавалось. Когда мы были в компании друзей, она вела себя как ни в чем не бывало: шутила, улыбалась, смеялась. А наедине нам так и не удалось остаться.

Незаметно подошел к концу этот учебный год, омраченный печально завершившимся Турниром. И мы все, глубоко скорбя по невыносимой утрате, разъехались по домам.

Каждый день я прокручивал в голове слова своего послания Гермионе. Каждый день я брал в руки листок пергамента, перо и чернильницу. Каждый день я убирал все это куда подальше, так и не решаясь написать.

========== Глава 2 ==========

Но уже через месяц я вновь оказался рядом со своей подругой.

Дом на площади Гриммо встретил нас насупленным домовиком, громкими криками хозяйки с огромного портрета, кучей хлама и сантиметрами пыли. Мы столько дней потратили на разборку этих завалов! Мама даже нас умудрилась приобщить к уборке, хотя мы с Джорджем все равно находили время на «вредилки», тем более было решено в этом году начать продавать их широкой публике.

Гермиона вела себя непринужденно, всегда улыбалась, часто смеялась с Джинни и Тонкс над только девчонкам понятными шуточками. На меня она смотрела не таясь: спокойно, без единого намека на обиду, ревность или симпатию. Как на друга. Точно так Грейнджер смотрела на Рона, Джорджа, Гарри, Сириуса…

Я тоже вел себя как обычно, не теряя звание главного весельчака, но если бы кто-нибудь знал, как внутри у меня все орало от невыносимого чувства потери и безысходности. Ей все равно. Смирилась. Переболела. Перетерпела. Забыла. Но… а было ли Гермионе что забывать? Может, это все было плодом моего богатого воображения? Быть может, я увидел симпатию там, где ее никогда и не было?

С Анджелиной я так и не порвал: она присылала длиннющие письма почти каждый день, я же отделывался краткой запиской раз в неделю. Хм… а самое паршивое, что я не чувствовал себя виноватым перед ней. Абсолютно.

***

Поздним вечером перед отъездом в школу я шел наверх, когда заметил в столовой неяркий огонек. Спать совершенно не хотелось, поэтому, поддавшись нахлынувшему порыву, я зашел в комнату.

Гермиона сидела боком ко мне в легком домашнем халате: одна нога была поджата под себя, а вторая, в пушистом белом носочке, едва касалась пола. В руках девушка держала стакан молока и пила маленькими глотками.

Грейнджер повернула голову на шум, и наши взгляды пересеклись. Гермиона задумчиво смотрела на меня. И мне на долю секунды показался огонек взволнованности в шоколадных омутах.

— Не спится… — тишину резанул ее негромкий голосок.

Я молча подошел и сел на соседний стул. Опершись локтем о столешницу, с интересом посмотрел на Гермиону. Красавица, хотя многие не согласились бы со мной. Мой взгляд скользнул по плавному изгибу темных бровей, по маленькому носику, задержался на пухлых губах. Они так и манили. В груди все переворачивалось от навязчивого желания сорвать запретный поцелуй… Гермиона, будто прочитав мои мысли, залилась румянцем и отвела взгляд.

— Я, пожалуй, пойду, — девушка легонько соскочила со стула и направилась к двери.

Но я не хотел, чтобы она уходила. Сам не понял, что произошло, и как на это решился. Опомнился только тогда, когда обхватил ее тонкое запястье своей ладонью.

— Не уходи, — прошептал, не отрывая взгляд от густых волос, рассыпавшихся волнами по спине.

Гермиона замерла.

— Зачем? — донеслось до меня.

Я резко дернул ее на себя, вынуждая развернуться, заглядывая в ставшие дорогими глаза, находя в них огонек надежды, волнения и… страха.

«Потому что я люблю тебя», — слова рвались из горла. Я мечтал их произнести. Сейчас. Прямо сейчас. Но… я даже не смог сказать: «Ты мне нравишься». Облизнув пересохшие губы и скользнув кончиками пальцев по бледной щеке, я тихо произнес:

— Потому что я хочу, чтобы ты осталась.

Мерлин! Фред, неужели нельзя было сказать что-то более откровенное? Что-то более значительное? И куда запропастилось мое хваленое красноречие? Почему рядом с Гермионой я прекращаю быть безмозглым шутом? Почему рядом с ней я начинаю… чувствовать?

Я видел, как удивленно расширились ее глаза, видел, как она закусила губу, — я уже знал, что это верный признак ее волнения. А потом… я не выдержал: притянул за руку, практически впечатывая в себя, и прижался своими губами к ее. Медленно провел кончиком языка по сомкнутым устам, чувствуя, как Гермиона уступает, впуская меня в свой жаркий рот. Я скользнул внутрь, аккуратно проведя языком по ее небу, чувствуя, как худенькое тело затряслось в моих руках. Крепче прижал Гермиону к себе, наконец встречаясь с нерешительно дернувшимся мне навстречу языком. Она так ласково отвечала на мои действия, позволяя углубить поцелуй, который постепенно из нежного превратился в страстную борьбу наших ртов и языков. Гермиона тихонечко, на грани слышимости, простонала мне в рот, и у меня окончательно сорвало крышу.