Я видел как плачут животные

Замолчав всего на несколько секунд, Иванов резко повернулся и задал вопрос.

– Ты думаешь все это просто так? Все эти смерти, неожиданные и очень странные. Пропадающие исследовательские группы, падающие невесть отчего транспортные корабли, сходящие с ума пилоты, бредящие видениями о гигантских чудовищах. Все это не просто так. Все это имеет под собой твердое основание и четкую причину.

– Она известна тебе?
– напрямую спросил я его.

– Да, - довольно улыбнулся ученый.- Знаю. Даже больше. Подозревал об этом еще до твоего прилета на Эндлер, но держал в себе, потому как все могло обернуться против меня.

– Почему ты молчал?

Профессор скривил губы.

– Я же тебе говорил еще в первую нашу встречу. Людям не нужны открытия, которые меняют их устоявшиеся склад жизни и ума. Галилея бросили в темницу только за то что он сказал, что Земля не является центром Вселенной. С нами может произойти тоже самое. Новые открытия, идущие врозь с общепринятыми представлениями, в первую очередь вредят тем, кто эти открытия делает. Я мог бы сказать Фалькону о возможных причинах смерти десятков человек уже очень давно, но он бы объявил меня психом и окончательно добил и без того угасающий исследовательский потенциал нашей небольшой группы. Этого нельзя было допустить,поэтому я решил ждать. Прости конечно, что мне пришлось сбросить весь груз ответственности за происходящее на тебя, ведь изначально администратор хотел сделать виноватым мою скромную персону.

– Тогда скажи мне в чем причина.

Старик молчал. Женщина с мальчиком медленно вышли за пределы кабинета и скрылись за перегородкой.

– Все не так просто Макс. Проблема не в тебе и даже не в этом ничтожестве Фальконе. Проблема в моих собственных убеждениях, которым я следую уже много десятков лет. Я верю, что любая планета - это живое существо. Живое по-своему, но тем не менее живое. Чувствующее боль как ты или как я. Я твердо стою за свои убеждения и сейчас, когда мне выпала редкая возможность остановить Фалькона и его безумную добычу метума, я не могу просто так взять и спасти этого негодяя. Все сошлось в одной точке, и сейчас момент истины, когда нужно сильнее прежнего держать слово, данное себе в очень далеком прошлом.

– Значит я не услышу от тебя ответа?

– Услышишь, но не сейчас. Придется подождать. Фалькон обязан получить свое за каждый день мучений принесенных этой планете. Я очень хочу помочь тебе, Макс, правда. Когда я услышал, что ты отправился на корабле в "мертвую зону", я подумал тебе все рассказать. Не так часто к нам пребывают люди, способные помочь нам в нашем маленьком, очень важном деле. Теперь же, когда есть надежда на избавление, я готов всячески тебя направлять, но... после отставки Фалькона. С ним у нас ничего не выйдет.

Мы закончили разговор, хотя мне хотелось его продолжить и говорить до тех пор, пока были силы. Боль в ноге все так же ныла, живот был похож на вздувшийся воздушный шар, на краю которого вылезла громадная грыжа, тело периодически трясло от мышечных сокращений.

Ничего не приходит даром - это глупости. Всему и всегда существует рациональное объяснение, и если мы его не находим, значит для него либо не пришло время, либо есть нечто, что гораздо важнее этого.

Раньше я никогда не задумывался об этом, копаясь в чужой памяти как в помойном ведре, нагло выдирая его части будто это были кусочки заплесневелой бумаги. Все происходило автоматически - мне просто было все равно кто это, как он умер, о чем он думал и как хотел продолжить свою жизнь. Мне были интересны фрагменты вместо полноценной жизни. И за всем этим я так и не успел заметить как вся МОЯ жизнь стала похожа на сшитое из разноцветныхкусочков панно. Моего здесь было совсем немного, малая часть от бесконечного числа постороннего, чья масса с каждым годом все больше и больше заменяла мне собственную жизнь.

Когда я вышел наружу мне показалось будто я покинул целый мир, загадочный и такой необычный. Холодный ветер и крики охранников, собравшихся вдалеке у входа в здание администрации, вернули меня с небес на землю. Все стало серо и мрачно. Прямо как в тот день, когда я спустился с трапа космического лайнера, прибывшего рейсом с Луны, и впервые увидал эти громоздкие черные тучи.

Я поковылял домой. Медленно и нехотя, думая над тем, как буду оправдываться завтра в кабинете Фалькона. И чем дальше я отходил от здания, где практически никогда не гас света, а работа кипела несмотря ни на какие трудности, тем сильнее мне становилось жаль все происходящее вокруг, словно я ощутил то, что ощущал профессор, а он в свою очередь, что ощущала планета. Ее стон и плач передались мне и жалость, возникавшая во мне не так часто, вдруг наполнила меня до самых краев.

11.

Время подошло к своему логическому завершению. Неделя вышла - отчет был сформирован. Не сказать, что Фалькон был рад этому и то, что ему пришлось отчасти внести в него ту информацию, которую я добыл за время пребывания на Эндлере, но когда я увидел его, войдя в кабинет, он был похож на один сплошной кусок ненависти, готовый взорваться в любую минуту.

Дела шли неважно. Запланированная норма метума сегодня должна была быть погружена в транспортники и отправиться в соседнюю звездную систему, где ее уже дожидались на заводе по переработке, но все почему-то откладывалось.

Он кричал в трубку видеофона, говорил, что сейчас не может вести переговоры с транспортниками по поводу квот и должен переключиться на более важные дела, коим по моим собственным соображением был я сам.

Фалькон был жестоким человеком - по крайней мере о нем так говорили ученые с которыми мне довелось пообщаться за все время. Однако его жестокое обращение было вызвано скорее собственными амбициями, чем желанием выстроить некую идеальную систему "начальник-подчиненный". Все держалось по большей части на страхе увольнения, чем на авторитете и уважении к тому, кто организовывал работу и направлял работу в нужное русло. Вот и сейчас, когда видеофон в его руках погас, а его синеватый свет растворился в воздухе, он перевел взгляд на меня, чем дал понять остальным присутствующим в кабинете, что разговор будет закрытым.

Они вышли. Несколько человек. двое охранников и женщина-секретарь. Все они через несколько секунд были уже за пределами его рабочего кабинета, где нельзя было подслушать наш разговор. Начал мерно, хладнокровно, словно подталкивал меня к раскаянию и публичному покаянию за проваленное поручение.

– Что ж, будет оправдываться вместе.

Это были его первые шаги на пути к сваливанию вины на мои плечи. Чего греха таить - я был виноват лишь отчасти, ведь память и воспоминания в ней не поддаются редактированию из вне, мои глаза видели то, что видел человек перед смертью и при жизни, а то, что это не могло происходить на планете по определенным объективным причинам, была уже не моя вина.

– Может вы увидели что-то еще?
– спросил он.

– Боюсь все то же самое.

Ответ не устроил его. Последняя попытка вытащить из меня оправдания была провалена и разговор начал меняться в не самую лучшую сторону.

– Хорошо, - начал он уже по-другому, - Я на вас рассчитывал мистер МакКомли. Рассчитывал на вашу помощь в этом щепетильном деле, но вы не справились с поручением, что может говорить только о вашей слабой компетенции и профессионализме.

"Пусть говорит все, что хочет"

– Я думал сначала дать вам шанс, но ввиду того, что произошло на нашей планете во время вашего пребывания и та смерть несчастного Стэна, повлекшая за собой недовольство среди других пилотов, мне пришлось принять решение об отправке заявления-негатива в Капитолий и о просьбе отстранить вас от подобных дел. Вам понятно мое решение.

Он вытаращил глаза в ожидании, что я упаду перед ним на колени и начну просить, чтобы он вернул заявление и дал мне шанс все исправить. Но я не сделал это. Не потому, что мне не хотелось, наоборот, я был очень сильно расстроен таким решением, просто не подал виду, а скорее из-за того, что мне говорил Иванов. Карьерист всегда будет готов пройти по головам, лишь бы не дать самому потерять желаемое место. Я слегка помялся в кресле, выдержал небольшую паузу и вскоре заговорил.