Я возьму твою дочь

13

На Рождество не долина, а гора была окутана густым туманом. Йонатан вышел из своей квартиры и очутился перед молочно-белой стеной. Невозможно было разглядеть даже кипарис, стоявший у дороги всего в десяти минутах ходьбы от дома. Через открытую дверь туман заползал в комнату, и было видно, как его тянуло сквозняком в спальню. Йонатан снова закрыл дверь, разжег огонь в камине и порадовался тому, что это будет, наверное, самый спокойный сочельник в его жизни. Больше не было никаких дел, и, пока огонь медленно вгрызался в поленья, Йонатан вскипятил чай.

Он не помнил, чтобы у него когда-нибудь было так много свободного времени.

Аманда проснулась оттого, что окно в ванной громко хлопнуло на ветру. Она с трудом повернулась и посмотрела на часы. Десять минут двенадцатого. Собственно, еще рано, обычно она не вставала раньше двенадцати часов. Она подумала, стоит ли пытаться заснуть, но затем почувствовала сильное давление в висках, и это ее напугало. Кроме того, у нее пересохло во рту, следовательно, срочно надо было что-нибудь выпить. Какое-то время она неподвижно лежала на спине. В голове у нее стучало.

«Ну его все к чертовой матери! – подумала она, сползла с кровати и наступила прямо на осколки ночной лампы с разбитым абажуром, которая валялась на полу. – Черт возьми, что опять случилось? Как я вообще попала в постель и когда?»

Она попыталась вспомнить, что же делала вчера вечером. Смотрела ли она телевизор вместе с Риккардо? Или София и Йонатан были весь вечер в кухне? Разговаривали ли они друг с другом? Кто, собственно, навел порядок в кухне или никто этим не занимался?

Она ничего не помнила. Абсолютно ничего. Ну ладно, это не имеет значения. Она выковыряла осколки стекла, застрявшие между окровавленными пальцами ног, и с трудом встала. Ей пришлось держаться за стену, чтобы не упасть. Она сунула ноги в домашние тапочки и потащилась в ванную.

Когда она увидела в зеркале свое опухшее лицо, то вдруг вспомнила: «Madonna puttana, [45] сегодня же Рождество!» В принципе, для нее это особой роли не играло. Аманде было абсолютно все равно, вливает она в себя вино в святой вечер или в обычный.

45

Ругательство, букв.: Богоматерь-потаскуха (итал.).

Когда Йонатан в восемь вечера зашел в кухню семьи Валентини, на столе и на окнах горели свечи, пахло розмарином и шалфеем. На Аманде было синее платье с пятнами, на шее несколько длинных нитей жемчуга. Она вымыла голову, но ярко-красная помада, которой она попыталась накрасить губы, уже размазалась, и выглядело это так, словно она, подобно клоуну, разрисовала себе лицо.

На Софии было облегающее черное платье до колен и, кроме тонкой золотой цепочки, никаких украшений.

«Ты так прекрасна! – подумал Йонатан. – У меня разрывается сердце при мысли, что ты не можешь видеть себя».

– Счастливого Рождества! – сказала Аманда необычно спокойным голосом, – Риккардо сейчас придет. Он должен кое-что принести из кладовки. Садитесь же. Может, хотите чего-нибудь выпить?

Это снова была привычная Аманда, которая не могла выдержать и пяти минут без бокала вина в руке.

Пока она искала штопор, чтобы открыть бутылку, Йонатан взял руку Софии и сжал ее. Сначала она вздрогнула, потом ответила на его пожатие и улыбнулась.

Аманда с бульканьем вылила красное вино в графин и стукнула кулаком по столу.

– Так, – сказала она, – сегодня Рождество, сегодня у нас будет праздник.

Она щедро налила всем вина и чокнулась с Йонатаном.

– Salute! E buon natale! [46]

– Buon natale, – сказал Йонатан и, взяв руку Софии, опустил ее на ножку бокала.

Затем прикоснулся своим бокалом к ее, раздался нежный звук.

– Выпьем за тебя, – прошептал он так тихо, что Аманда не могла его услышать, поскольку была занята тем, что открывала следующую бутылку.

46

За здоровье! Счастливого рождества! (итал.).

– Нет, за нас, – тоже тихо сказала София и посмотрела на него большими карими глазами.

И какую-то секунду Йонатану показалось, что она видит его, а не бесконечную и неизменную темноту.

У Риккардо, когда он вошел в кухню, вид был усталый. Он не переоделся. На нем были все те же вытертые вельветовые брюки, что и каждый день, и одна из многочисленных рубашек в клеточку, которые Йонатан уже привык видеть. Он протянул Йонатану руку.

– Chiao.

Потом сел за стол и принялся протирать большим пальцем свою ложку.

– Мама, папа, – начала София, – Йонатан и я, мы уже перешли на «ты», и мне кажется, что вам тоже надо так сделать.

– Прекрасная идея! – Аманда подошла к Йонатану, обняла его, смачно расцеловала в обе щеки и сказала: – Я Аманда, и за это мы выпьем!

Риккардо взял полный бокал и чокнулся с Йонатаном.

– Salute! – сказал он. Больше ничего.

– Salute, – ответил Йонатан. – Я рад, что могу быть здесь, с вами, – сказал он улыбаясь. – Спасибо за гостеприимство.

Риккардо лишь кивнул и почувствовал, как ледяной холод поднимается по спине. Он всегда испытывал страх, если чего-то не понимал. У Йонатана был с собой полиэтиленовый пакет, он увидел это сразу, и больше ничего. Ничего, что выглядело бы как большая картина, задрапированная тканью.

С Аманды хватило праздничных речей. Она встала, порылась в ящике стола между зачитанными поваренными книгами, рецептами, записанными на бумаге, неиспользованными шампурами, ветхими инструкциями и порванными справочниками, нашла фартук, надела его, хлопнула в ладоши и вытащила из духовки противень с зажаренными до хрустящей корочки кусками мяса.

– Allora, [47] – довольно фыркнула она, – почти готово. Значит, можно начинать.

Она задвинула противень снова в духовку, понизила там температуру и достала из холодильника закуску.

За те шесть недель, что Йонатан провел в Тоскане в семье Валентини, он привык питаться у них. Он подавлял в себе отвращение и старался представить, что из этой кухни можно сделать. Здесь, на этой горе, с которой можно было видеть все холмы Тосканы вплоть до Сиены, семья Валентини обладала настоящим сокровищем. Только они этого не осознавали. Едва ли где-то в округе есть еще место, которое было бы таким уникальным. На нем можно было бы сколотить капитал. Конечно, не с помощью двух гостевых квартир и не в том виде, в каком они пребывали сейчас. Постояльцы, которых заманивали сюда, приезжали, как правило, один раз и больше не возвращались, потому что всерьез эти квартиры нельзя было никому предлагать. Было наглостью требовать за них пятьсот евро, как это делали Валентини.

47

Ну вот (итал.)