Я - Златан

Меня плотно опекали. На мне висели те три пиявки из газеты, и "Юргорден" имел преимущество первые 20 минут. Мы купили одного парня из Нигерии, его звали Питер Идже. У него была репутация блестящего голеадора. Он стал лучшим бомбардиром лиги в следующем сезоне. Но на тот момент он находился в моей тени. Ну да, а кого-бы я тогда не затмил? На 21-й минуте он получил пас от Даниэла Майсторовича, нашего центрального защитника, который впоследствии стал моим хорошим другом.

Питер Идже сделал счет 1-0, и потом на 68-й минуте он сделал классный пас на Джозефа Элангу, еще одного африканского новобранца, которого мы подписали в тот год, и Эланга прошел защитника и забил - 2-0. Зрители истерически свистели, вопили, и, конечно же, я был бесполезен, я был плох. Я не смог забить голов, как и говорили те защитники — я не смог. И, конечно, до этого момента я действительно не был хорош.

Я сделал несколько трюков, прокинул мяч пяткой от углового фалжка, но это был скорее уж матч Идже и Майсторовича, чем мой, и в воздухе не было никакого волшебства, когда через две минуты я получил мяч где-то в середине поля. Но вскоре всё изменилось, потому что я тут же прошел одного парня — это получилось очень просто — и тут же второго, и это было типа вау, да это же просто, всё под контролем, и я продолжил.

Это было похоже на танец, и даже сам того не осознавая, я обвёл каждого защитника из той статьи в газете, и мыском отправил мяч в ворота, левой ногой, и честно говоря — я ощутил не просто радость. Это была месть. Вот вам всем, думал я, это вот вам за ваши кричалки и за вашу ненависть, - и я предполгал, что моя война со зрителями продолжится и после финального свистка.Я считаю, что мы уничтожили "Юргорден" — итоговый счет был 4-0. Но знаете, что случилось? Меня окружили фанаты "Юргордена", и никто не хотел драться со мной, и никто меня больше не ненавидел.

Они хотели мой автограф. Все просто с ума сходили по мне, и если честно, когда я вспоминаю то время, там происходила много подобного, когда я мог перевернуть всё с помощью гола или фантастического движения. Вы знаете, я тогда ни один фильм не любил так, как «Гладиатор», и там есть сцена, которую все знают. Та, где император спускается на арену и приказывает гладиатору снять маску, и гладиатор делает это и говорит: «Меня зовут Максимус Децимус Меридиус... И я свершу мою месть, в этой жизни или в следующей».

Именно это я чувствовал — или хотел чувствовать. Я хотел встать перед всем миром и показать всем, кто сомневался во мне, кем я на самом деле был, и я даже не мог себе представить, мог ли меня кто-нибудь остановить.

«На поле были Ларссон и Мёльберг, но трибуны кричали моё имя». Я — Златан.Часть шестнадцатая

Это был High Chaparral (тематический парк в Швеции). Настоящий цирк. И я нёс всякую ерунду. Например, что сборная выиграла бы Евро-2000 со мной в составе. Это было как-то слишком резко, наверное, но забавно, ведь мне казалось, что я самый умный, с тех пор, как меня взяли в сборную. Что-то подобное было в апреле. Я недавно забил тот гол в ворота «Юргордена», и все газеты просто сошли с ума. Я всё время мелькал в новостях, и, я думаю, те, кто их читал, скромнягой меня не считали. Я немного волновался по этому поводу. Думали ли такие парни, как Патрик Андерссон или Штефан Шварц, что я был всего лишь каким-то дерзким засранцем?

В «Мальмё» я был, конечно, звездой. Но сборная! Сборная — это другой уровень. Здесь была возможность играть с парнями, которые выиграли бронзу Чемпионата Мира, и, хотите верьте, хотите нет, в Швеции не было особых проблем у новичков. Господи, в юношеской сборной у меня были косяки, но я хотел, чтобы меня любили. Я хотел быть в тусовке, но это было не так-то и просто. Мы поехали на сборы в Швейцарию, и там повсюду были журналюги, которые ходили за мной по пятам. Это было как-то неловко. Я хотел сказать, что вон, мол, Хенке Ларссон, ходите за ним, чёрт вас дери. Но противиться этому я не мог. На пресс-конференции они спросили меня, могу ли я сравнить себя с каким-то известным игроком.

«Нет», — ответил я. «Есть только один Златан». Скромность просто зашкаливала. Но я чувствовал, что сделал всё правильно. После этого я попытался уйти в тень. Напрягаться особо не пришлось. Серьёзные имена меня смущали, и я старался ни с кем не разговаривать, кроме Маркуса Альбека, моего соседа по комнате. Я шёл по лезвию бритвы. «Странный он какой-то. Он хочет быть один», — писали в газетах. И, сдаётся мне, народу это было интересно. Как будто какой-то очень обсуждаемый художник Златан.

Но на самом деле я чувствовал себя небезопасно, не хотелось злить много людей. Особенно Хенке Ларссона, который для меня был словно Бог! Он играл в «Селтике», и как раз в том году, в 2001-м, он получил Золотую Бутсу, приз лучшему бомбардиру Европы. Хенке был просто нереально крут, и меня дико переполняла гордость, когда я узнал, что игру против Швейцарии я начну в атаке вместе с ним.

Перед игрой несколько крупных газет делали обо мне отчёты. Они хотели представить меня широкой публике перед моим международным дебютом. В одной из таких статей некий директор школы из Соргенфри ляпнул, что я был худшим их учеником за 33 года или что-то типа того. «Он был хулиганом в Соргенфри. Единоличником». Враньё. Ещё в тех статьях выражали много надежд относительно моего дебюта и будущего в сборной. Они видели меня как негодяя и звезду одновременно. Это на меня, конечно, давило.

Но успеха не принесло. Я был заменён во втором тайме, а на важные игры квалификации к ЧМ против Словакии и Молдавии меня вообще не вызвали. Лагербек и Содерберг предпочли в атаке Хенке Ларссона и Альбека, что ещё больше оставляло меня в тени. Но иногда я даже был в старте. Но у меня откровенно не шло. Я помню, когда впервые играл за сборную в Стокгольме против Азейрбайджана на «Росунде» (прим. редактора — шведский национальный стадион). Тогда я ещё не ощущал себя частью команды. Стокгольм был для меня как другой мир. Как Нью-Йорк. Я был немножко потерян и несобран. Вокруг было столько горячих девочек. Я всё оглядывался по сторонам.

Я начинал на скамейке. На «Росунде» был практически аншлаг. 33 тысячи людей были здесь. Взрослые мужики казались уверенными в себе, они к такому вниманию привыкли. А я сидел на скамейке и чувствовал себя просто пацаном. Но через 15 минут что-то случилось. Толпа начала кричать. Они скандировали моё имя, и я просто офигел. Побежали мурашки. На поле такие крутые парни, как Хенке, Улоф Мёльберг, Штефан Шварц и Патрик Андерссон. Но они не выкрикивали их имена. Они кричали моё. А меня даже на поле не было. Это было как-то даже слишком, и я не понимал: чем я это заслужил-то?

А, может быть, несколько игр в Аллсвенскане (прим. переводчика — высшая шведская футбольная лига)? Но я был популярнее парней, которые выиграли бронзу на Чемпионате Мира. Сумасшествие какое-то. Все в команде на меня пялились, и я даже понять не мог, рады они за меня или завидуют. Одно я точно знал: раньше такого никто не удостаивался. Это было что-то новенькое. Чуть позже трибуны начали скандировать «Давай, Швеция, вперёд!». Я начал шнуровать бутсы. То ли от того, что заняться было больше нечем, то ли от того, что слишком нервничал. Будто разряд электрического тока по мне долбанул.

Толпа подумала, что я собираюсь разминаться, и снова запела «Златан! Златан!». Я убрал руки от бутс. Сел на скамейку и стал наслаждаться шоу. Адреналин просто кипел. А когда Ларс Лагербек велел мне разогреться, я помчался на поле невероятно счастливым. Я просто летел! С трибун доносилось «Златан! Златан!», мы выигрывали 2:0. Я прокинул мяч вперёд пяткой, получил ответную передачу, и забил. «Росунда» просто сияла, и даже Стокгольм тогда показался мне родным.

Просто Русенгорд был со мной. В том году мы были в Стокгольме со сборной, и решили пойти в ночной клуб Томаса Бролина, «Undici». Сидим, значит, вроде тихо всё. И тут один из моих друзей из гетто начал ворчать:

— Златан, Златан, могу я взять ключи от твоего номера?

— Зачем?

— Просто дай мне их мне и всё!

— Хорошо, хорошо.

Я дал их ему, и как-то даже забыл об этом. Но когда я той ночью вернулся домой, мой друг сидел в номере, а шкаф почему-то закрыл. Он, кажется, был взволнован.

— Что у тебя там?

— Ничего особенного. Только не трогай.

— Что?

— Мы можем срубить на этом бабла, Златан!

А знаете, о чём он говорил? Несколько канадских курток, которые он украл в клубе. Откровенно говоря, у меня никогда не было серьёзной компании, и в «Мальмё» в последнее время всё было то так, то сяк. Это ведь довольно странно — оставаться в клубе, когда ты уже продан другому. Я нервничал по этому поводу. Иногда даже взрывался. Это всё из-за ситуации, которая вокруг меня сложилась. Когда мы играли с «Хеккеном», меня предостерегли, и в воздухе витало некое беспокойство. Этот сумасшедший Златан снова что-нибудь выкинет?