Я - Златан
Шрифт:
— Ты доволен?
— Конечно, доволен.
— Тогда добро пожаловать! — эта фраза будто сбросила огромный камень с моих плеч.
Вся неопределенность на эту весну и лето вмиг исчезла. Единственное, что оставалось сделать: позвонить руководству «Милана». Берлускони ведь настаивал на ужине. И мы бы там явно не о погоде разговаривали. Руководство «Милана» чувствовало себя так, словно из-под них вытащили коврик. Думали, наверное, что за хрень? Ибра что, собирается в «Интер»?
— Иногда всё происходит слишком быстро, — ответил им Мино.
В итоге, я был куплен за 27 миллионов евро (около 270 миллионов крон). Это стало самой большой суммой трансфера тогда
«Нам не выиграть скудетто, пока они не начнут общаться друг с другом». Я — Златан. Часть тридцать вторая
Мы играли против сборной Латвии. Победили со счетом 1:0. Гол забил Ким Чёлльстрём. На следующий день, 3-го сентября, у нас был выходной, и это был 29-й день рождения Олофа Мёльберга, капитана «Астон Виллы». Мы познакомились в сборной, и поначалу я думал, что он был не очень-то дружелюбным, как Трезеге. Но потом он стал более открытым, и мы подружились. Он захотел, чтобы я и Чиппен (прим. переводчика —Кристиан Вильхельмссон) отпраздновали с ним его день рождения. Конечно, почему нет?
Мы оказались в одном заведении на Авенин (Avenyn – шв. авеню), главной улице Гётеборга. Все стены там были увешаны фотографиями. Газеты называли это местечко модным. Любой бар, в который я хожу, становится «модным местечком». Но было бесполезно. Внутри почти никого не было. Мы сели, выпили и полностью расслабились. О большем удовольствии и мечтать было нельзя. А время шло, и уже было 11 вечера. В отель мы должны были возвращаться до 11, по правилам национальной сборной. Но мы сказали друг другу: «К чёрту!» Нельзя же быть такими правильными, как они? Мы ушли и вернулись поздно, но в неприятности не попали. Кроме того, у Олофа был день рождения, а мы были трезвыми и плохо себя не вели. Мы вернулись в отель в 00:15 и сразу пошли спать. Вот и вся история. Если бы мои друзья из Розенгорда услышали бы такую историю, они бы даже беспокоиться не начали. Сущий пустяк.
Проблема лишь в том, что я даже за молоком не могу сходить так, чтобы газеты не узнали об этом. За мной всюду шпионили. Фотографировали, писали про меня SMS. Я видел Златана там-то и там-то, ву-хууу! И чтобы это не звучало тупо, они все преувеличивают, когда рассказывают друзьям, которые потом еще немного привирают. Это ведь круто, не иначе. И поэтому меня часто окружают люди, которые меня защищают. Что это еще за новости? Златан ничего не сделал, мать вашу! Но в этот раз газеты были умнее.
Они зашли с другой стороны и позвонили менеджеру команды. Они спрашивали не о том, где мы были, или во сколько вернулись в отель, а о внутрикомандном уставе. И он сказал правду: все должны быть в отеле до 11 часов вечера.
«Но Златан, Чиппен и Мёльберг вернулись позже. У нас есть свидетели», – сказали газетчики. Конечно, менеджер наш – славный парень, обычно он нас защищает. Но в этот раз ему не удалось быстро смекнуть, что происходит, и думаю, обвинять его в этом не стоит. Нет такого человека, который всегда говорит то, что нужно.
Но если бы он был чуть умнее и делал бы то, что делают в итальянских клубах, он бы попросил отложить этот разговор, а потом перезвонил и придумал бы хорошее объяснение, например, что
нам было разрешено вернуться позже, что-нибудь в этом духе. И при этом мы не избегали наказания. В любом случае, главный принцип – это единый фронт, и его надо отстаивать. Мы команда, мы все заодно, и они могут применить к нам любые санкции, и это останется внутри команды.Но менеджер сказал лишь, что никому нельзя задерживаться где-либо после 11-ти, и мы, стало быть, нарушили правила. И начался сущий кошмар. Мне позвонили утром и сказали: «Тебя вызвали на собрание с Лагербеком». А я собрания не люблю, я знаю, как они проходят. Меня на них с детского сада вызывают, обычное дело. Так проходила вся жизнь, и я уже знал, о чем конкретно будет это собрание. Ведь это всё было из-за пустяка, и я не волновался. Я позвонил одному из знакомых охранников, который обычно знал, что происходило.
— Ну что, как там всё?
— Думаю, ты можешь собирать вещи, – ответил он, и я не понял, что это значит.
Собирать вещи? Из-за небольшого опоздания? Я отказался поверить в это, но что я мог поделать? Я собрал своё барахло. Я даже не придумал никаких оправданий, потому что всё происходящее было нелепицей. На этот раз нужно было сказать правду. Я даже не собирался скидывать все на брата.
Зашел я внутрь, а там уже были Лагербек с командой, Мёльберг и Чиппен. Они не были спокойны, как я, они ведь к такому не привыкли, в отличие от меня. А я чувствовал себя, как дома. Я даже скучал по всему этому, а то я ведь хорошо себя веду в последнее время, хотя должен-то по лезвию ходить.
— Мы решили немедленно отправить вас троих по домам, – начал Лагербек, заставляя всех врастать в стулья. – Вам есть, что сказать?
— Я прошу прощения, – сказал Чиппен. – Я действительно совершил глупость.
— И я прошу прощения, – сказал Мёльберг. – Эмм… а что Вы скажете прессе? – добавил он, и они это обсудили. А я всё это время молчал. Мне нечего было сказать. Лагербек, наверное, подумал, что это странно, ведь обычно я не держу язык за зубами.
— А ты, Златан? Что ты скажешь?
— Мне нечего сказать.
— Как это, нечего?
— А вот так. Нечего!
Я сразу обратил внимание на то, что они все взволновались. Я уверен, что им было бы гораздо легче, если бы я начал наглеть, ведь это в моем стиле. Но это было что-то новенькое. Нечего сказать! Это их всех нервировало, и они, наверное, не могли понять, что же Златан задумал. И чем они больше нервничали, тем спокойнее чувствовал себя я. Странно это. Моё молчание выбивало их из колеи. Я получил контроль над ситуацией. Всё казалось таким знакомым. Вспомнился магазин «Уэсселс». Вспомнилась школа. Вспомнилась молодёжка «Мальмё». Я слушал небольшую лекцию Лагербека о том, что правила были объяснены всем чётко, с тем же интересом, как я учителей слушал в школе: хотите, так болтайте, трепитесь, мне плевать. Но кое-что из сказанного им взбесило меня:
— Мы решили, что вы трое не будете играть против Лихтенштейна.
Не думайте, что я беспокоился по этому поводу, я ведь уже собрал вещи. Лагербек мог послать меня хоть в Лапландию, и я бы слова не сказал. Да и кому какое дело до Лихтенштейна? Меня беспокоило слово «мы». Кто эти «мы»?
Он был главным. Зачем он прятался за спинами других людей. Будь мужиком и скажи: «Я решил…» Я бы отнесся с уважением. Но он показал себя трусом. Я очень пронзительно на него взглянул, но промолчал. Потом пошел в свой номер и позвонил Кеки. В таких ситуациях нужна семья.