Яблоневый дворик

— Насколько я поняла, вы утверждали, что обвиняемая не страдала от посттравматического стресса?

— Совершенно верно, — ответил он. — По моему мнению, не страдала.

— Вы вообще сомневаетесь в существовании такого вида психического расстройства, — констатировала мисс Боннард, опуская глаза, как она всегда делала перед тем, как нанести один из своих убийственных ударов.

Доктор Сандерсон был непоколебим.

— Моя работа состоит не в том, чтобы сомневаться. Моя работа — произвести медицинское освидетельствование и поставить диагноз в соответствии с законом.

Теперь я понимала, почему мисс Боннард, ознакомившись с отчетом доктора Сандерсона, тянула время. Этот отчет камня на камне не оставлял от твоей защиты. Доктор Сандерсон умело разбавлял свой цинизм долей умеренности, позволявшей ему не казаться грубым. Он производил впечатление человека злобного и неспособного на сочувствие, готового утверждать, что сексуальное насилие существует только в сознании жертвы, но я не могла не признать, что он убежден в каждом собственном слове. Он любил и знал свое дело. Совершенно искренне.

* * *

Когда в конце дня Роберт пришел ко мне, было видно, что он расстроен.

— Несмотря на то что наша защита не основана на невиновности мистера Костли, понятно, что мы бы хотели, чтобы его признали невиновным, потому что это автоматически означает и вашу невиновность.

— Как вы считаете, мисс Боннард удачно провела допрос психолога? — спросила я, хотя уже знала ответ.

Роберт нахмурился. Его мантия, как всегда, свисала с одного плеча, парик тоже был скособочен; адвокат выглядел усталым.

— Давайте просто скажем, что она ведет дело не совсем так, как вел бы я на ее месте. — Он невесело усмехнулся. — В делах с несколькими обвиняемыми я обычно стараюсь более тесно сотрудничать с другими защитниками. В конце концов, работать вместе в наших общих интересах.

Несколько минут мы сидели в тишине. Назавтра наступала моя очередь.

* * *

Стратегию обвинения против меня отличала прямолинейность. Обвинение поливало грязью саму жертву. Они изобразили Джорджа Крэддока чудовищем. Они не стали подвергать сомнению историю его нападения на меня, как поступила бы защита, если бы Крэддок оказался на скамье подсудимых: они все делали наоборот. Чем хуже он будет выглядеть, тем больше у меня появляется мотивов. У них есть свидетельство полицейского компьютерного эксперта о порнографических сайтах, которые посещал Крэддок. Его бывшей жены не будет — ее не смогли разыскать в Америке, — но вместо нее даст показания ее сестра, которая расскажет об их браке и обвинениях в домашнем насилии. Я не знала, что можно доказывать дурную репутацию жертвы преступления, но, видимо, такое допускается. Я уже начала думать, что в этом процессе вообще возможно все что угодно, потому что все в нем поставлено с ног на голову. Это как большое зеркало в кафе, где мы встречались с Кевином. Я попала в Зазеркалье. Все, что должно работать в мою пользу, оборачивалось против меня.

Сам Кевин выступил свидетелем обвинения против меня и рассказал, что во время нашей встречи я вела себя взвешенно и рассудительно, но под внешним хладнокровием он уловил огромную боль и тревогу. Кевин — хороший свидетель, он так же нравится всем в суде, как понравился мне в кафе; сострадательный человек, чья работа — помогать женщинам. Для меня ничего не могло быть хуже. Все перевернуто вверх ногами: пока Кевин давал показания, я как никогда была близка к тому, чтобы закрыть лицо руками и заплакать.

Миссис Прайс не спрашивала, что он думал о характере наших с тобой отношений. Суд признал такого рода догадки недопустимыми. Есть только два человека, которым можно задавать вопросы о наших отношениях, — ты и я.

Таксист, который вез меня домой после того вечера, тоже выступал свидетелем обвинения. Следователи отыскали его по чеку, который он мне дал. Чек нашли среди моих бумаг во время обыска. Таксист тоже произвел хорошее впечатление: немного неуклюжий, но добрый, хороший человек с сильным лондонским акцентом.

— Что вы наблюдали между обвиняемой и жертвой по этому делу? — спросила его миссис Прайс.

Обвиняемая — это я. Жертва — Джордж Крэддок.

Роберт встал — впервые за все время процесса, — и несколько присяжных посмотрели на него с удивлением.

— Милорд, возражаю. Свидетеля просят высказать свое мнение…

Судья жестом прервал Роберта на середине фразы и после некоторого раздумья сказал:

— По-моему, свидетеля спрашивают о его наблюдениях. Миссис Прайс, вы гарантируете, что ваши вопросы не выйдут за эти рамки?

— Разумеется, милорд.

— В таком случае можете продолжать.

Роберт сел. Это его первый протест, и он отклонен. Я подумала, что он выглядит неубедительным, а это, безусловно, не укрепляет наши позиции.

— Ну, как я тогда сказал своей жене, что-то там было не так, — осторожно продолжал таксист, немного важничая и поглядывая то на адвокатов, то на присяжных. — В ту ночь это был мой последний заказ, живу я в западной части Лондона, так что я обрадовался, что освобожусь пораньше. Прихожу я домой, жена меня ждет, и я ей так и говорю, мол, этой женщине, которую я отвез домой, было плохо. Забилась в самый угол. Уж не знаю, что там с ней стряслось, но видок у нее был неважнецкий.

* * *

Перевернутые с ног на голову свидетельства наконец иссякли — и здесь дело против меня застопорилось. Без доказательства характера наших отношений версия, что я уговорила тебя убить Крэддока, звучала по меньшей мере неправдоподобно. Обвинение мало что может доказать, разве что гнусность его поступка по отношению ко мне.

Я пыталась понять, знают ли они о нас, догадываются ли в глубине души. Может, миссис Прайс думает: ну ладно, главное — не упустить его, остальное не так важно. Мы сделаем все возможное, чтобы и она не выкрутилась, но с ней все не так просто. Я уже не в первый раз задавались мыслью о том, насколько прокурор чувствует свою эмоциональную вовлеченность в разбирательство. Все равно ей или нет?

* * *

В пятницу после обеденного перерыва присяжные еще ерзали в своих креслах, устраиваясь поудобнее, когда встал помощник прокурора. На сей раз миссис Прайс осталась сидеть. По-видимому, младшим юристам тоже надо дать возможность показать себя.

— Милорд, мы хотели бы представить некоторые документы… — Молодой человек, который угощал всех мятными леденцами, зачитал показания фельдшера скорой помощи — тот отсутствовал в суде, поскольку угодил в больницу с аппендицитом. В таких случаях судьям достаточно письменного заявления. — Милорд, в вашем томе это страница сто двадцать третья. — Пауза, судья ищет нужную страницу. Я не совсем понимала, почему показания отсутствующего фельдшера имеют такое значение, но потом Роберт объяснил мне, что речь идет о том, что происходило непосредственно после убийства. Это важно, потому что твоя защита основана на версии об ограниченной вменяемости. Если ты действовал продуманно и расчетливо, значит, ты вменяем.

Последовавшие подробности показались мне лишними. Обвинение уже доказало, что ты знал, что делаешь. Но нам все равно пришлось выслушать, как оба фельдшера скорой помощи, перед тем как войти в квартиру, натягивали на обувь хирургические перчатки. По правилам они должны дождаться, пока им привезут защитные костюмы и обувь, дабы обеспечить сохранность следов на месте преступления. Звонивший в службу спасения уже заявил о трупе, и, чтобы не тратить время на лишнее ожидание, они приняли решение войти в помещение, тем более что в доме могли находиться люди, нуждающиеся в срочной медицинской помощи.