Ядро и Окрестность

Завтракали дома. Нина Павловна приготовила бутерброды. Они сидели за разными концами стола. Ночная старуха иногда всплывала перед глазами, но с хозяйкой, немолодой, сухопарой женщиной у нее не было ничего общего. Он знал, пустые сны тут же забываются. Вещие переходят из ночи в явь и действуют, как живые. Ночь владеет телом, с душой говорит знаками, поэтому старается сказать самое важное. День наполнен событиями, каждое из них тоже знак, но в первую очередь дело. Дел у человека так много, что в качестве знаков почти не воспринимаются, и душа, не различающая их, похожа на животное.

Была суббота, благодатная теплая, освещенная прозрачным небом. Когда-то он считал дни недели и после среды заранее радовался концу. Теперь будни сливались и даже субботу захлестывали, но он помнил о ней, соединяя с прошлым, в котором она вела за собой воскресенье. Оба дня были хороши, но суббота лучше, сама почти ничего не предлагавшая, зато приводившая праздник.

Ехали автобусом пять-семь минут. Тропинка вела сквозь кусты и деревья.

– Рядом с дачей черничник, – сказала Нина Павловна.

Заросли расступились, он увидел широкий круг воды в обрамлении леса, озеро или пруд, рядом стояла опушка. Пруд служил украшением, вряд ли в нем купались. Коттеджи, уже готовые и еще не достроенные, стояли вразброс. Он обратил внимание на трехэтажную постройку в виде пирамиды. Стен не было, лишь ребра каркаса чертили будущее. Рядом стоял мужчина средних лет с лейкой в руке. Перед ним цвел одинокий розовый куст.

– Строит без помощников, – кивнула Нина Павловна, – уже три года. Говорит, хочу, чтобы вся работа досталась мне одному, голове и рукам, – жить будет вдвойне приятнее.

В ее уважительной реплике сквозила легкая укоризна.

– А вот и мой участок. Заборы тут не приняты, не удивляйтесь.

Дом имел два этажа, оштукатурен и выкрашен в кремовый цвет.

– А границы? – спросил Максим.

– У каждого шесть соток, никто о них не спорит.

Он думал об овощах и зелени, которые будет есть сам и понесет на рынок. Но это был дачный кооператив, а не дом в сельской местности, где можно жить, как на острове.

– Размеры шесть на шесть, – сказал она, упреждая вопрос, – умножайте на два, получите общую площадь.

Максим смотрел и не мог избавиться от впечатления короткой меры. Дом – это место жизни. Но жизнь путешествует, поэтому в нем должно быть что-то от корабля, разрезающего волны времени, – палубы, отсеки, каюты, мачты и паруса. Все это соотнесено с командой, но вместе с тем таинственно и необъятно, как само путешествие. Хозяин розового куста, наверное, так и думал, возводя пирамиду. Ей было тесно на шести сотках, а те не могли раздвинуть себя внутри кукольной страны. Максим попросил лопату.

– Зачем?

– Хочу определить почву. Подойдет ли для сада.

– Земля как земля, – пожала она плечами, – надо удобрять.

Он аккуратно вырезал темный квадрат, отвалив, как дерн.

Под ним на глубине в полштыка лежал чистый песок. Максим вздрогнул. Верхний слой не рождался снизу, из недр самой земли. Его как будто привезли со стороны и расстелили ковром. Пока он смотрел, ничего не понимая, обнаженный песок из влажного стал мокрым. Подпочва была губкой, наполненной влагой. Он вложил квадрат в отверстие – все было ясно. Нина Павловна, не говоря ни слова, повела его в дом.

– Вот спальня – это для молодых, гостевая комната, кухня, камин.

Прямо от прихожей поднималась лестница на второй этаж.

– Там моя комната и Риты, неродной внучки. Вас четверо. Будет где разместиться. Кстати, камин хорошо бы переложить. Приглашала рабочих, не берутся. У всех жалобы на нехватку денег. Так вот они, эти деньги. Говорят, нужен объем. Понятно, не фабрику же строить за двести пятьдесят рублей ежемесячно.

Теперь все объемы в России, подумал Максим, но что если и там тоже исчезнут вместе со средними. Возвращались в город. Нина Павловна рассказывала о муже:

– Строил дом. Все выходные пропадал здесь. Да и после работы сначала сюда. За людьми нужен глаз, чуть не уследишь – напортачат.

Иногда она бросала взгляд на Максима. Как в шахматной партии, думал он. Один делает ход, другой должен ответить. Он просчитывал варианты, она ждала. Оба избегали молчания, его спутница правила разговор, как лодку веслом. Каждое слово было поддержано чувством.

– Хочу посмотреть на побережье, – сказал он наконец, – знаменитое Рижское взморье.

Она на секунду растерялась. Вместо тяжелой фигуры он прикрылся пешкой.

– Да-да, понимаю, – спохватилась Нина Павловна, – курортная зона. Обязательно для полноты картины. Поезжайте сразу на вокзал, вечером встретимся.

Уходя, она еще раз настойчиво заглянула ему в глаза. Он прочитал в них легкий упрек за то, что был тугодумом.

В электричке никто не теснился. Солнце плясало в окне. Пожилая женщина работала крючком, вышивая. Девочка держала клубок. Обстановка дышала ровной приязнью, как среди людей, собранных не случайно. Он не видел тяжелых сумок, рюкзаков, корзин, озабоченных лиц, резких движений и спешки. Вспомнилась притча: один шел темным лесом, другого освещало солнце. Первый завидовал второму.

– У тебя почему сошлось?

– Выходил наполдень.

– А меня леший с кикиморой не пустили.

– Им не пускать, а ты делай свое. Душа живет поступком и в нем общается с мировым светом.

Если исчезнут средние, размышлял он между солнцем и девочкой с клубком, не будет и объемов. Кто поднимал над Россией кварталы и города новостроек? Они. Каждый молотил свою копну. Запад сжимал блокаду, Восток разгибал ее, как подкову, и, разгибая, сплотился в мускулистое и жилистое среднее. Только оно могло взвалить на себя и понести разом эту ношу. НЭП не мог. Он делил людей на верх и низ, вместо того чтобы складывать. Свечной заводик, мыловаренный, сахарный, спиртоводочный, ситец, шерсть, кожа. Элита едет в экипаже. Частник обыгрывал госпредприятие, которому предстояло ломать подкову. То же самое после крепостничества. Потому и сдали Японскую с Германской. Тогда что же получается, снова спрашивал он себя. Перебьют средних, останется голь против денежных воротил. А их обязательно перебьют инерцией отката. Воротил будут называть плутократами или как-нибудь еще, не в том суть. Строить они не будут, проще вывести наличку и жить припеваючи в райских кущах Земли. Где выход? Ведь это конец. Умирают люди, миллионы людей. Но чтобы смерть коснулась России! А почему нет. Кому она нужна? Народы не люди, у них нет совести. Западу не нужна, всегда мешала как лишний субъект в дележе Земли. Восток, который она разбудила, промолчит. Дом, разделенный в самом себе, не устоит. Без нее, выступавшей в роли центрального звена, семья народов станет ордой. Он лихорадочно искал решения, как будто только что нарисованное умом уже покрывалось плотью.

Поезд остановился, он вышел наружу, двигаясь вместе с группой. Море ничем не напоминало Черное или Японское, оба глубоких и синих. Вода была стоячей, цвета кровельной жести. Никто не купался. Он снял одежду и долго брел, не замочив колени, пока не надоело. Берег был сложен из песка, такого же мокрого, как на участке Нины Павловны. Лежать на нем не приходило в голову. Никто и не лежал. Если это курорт, думал он, то для упругих мужчин и женщин, любителей активного отдыха. Молодежь перед ним соединилась в обширный круг, мяч звенел в воздухе. Он долго ждал ошибки, но всегда находилась чья-то рука, чтобы отбить его снизу или принять в падении. Странно, за что так ценят Юрмалу. Он снова оделся, зная, что уходит отсюда навсегда.