Ягодка опять

Как интересно!.. Как говорила Алиса, попав в Страну Чудес: «Все страньше и страньше…» Что-то в моем взгляде заставляет подругу мою вернуться с порога.

— Мне-то ты должна верить, Надь. Увидишь, все будет хорошо.

Ну да. Конечно… Кто бы сомневался?

* * *

После проходит еще неделя. Когда спрашиваю Любку — удалось ли ей передать бумажку Саше, та только кивает. Но реакции от него все равно никакой. Ну что за чертов мужик? Поговорив с ним, снова на что-то такое надеяться стала… Хорошо хоть не переспала опять… Хотя до сих пор вспоминаю, как он на мою грудь смотрел, когда я Даньку кормила. И что теперь?.. Ну хоть будет знать, что я не врала ему. А дальше… Дальше просто буду опять пытаться жить своей жизнью. Никак не связанной с той, что ведет он.

В последней декаде декабря Любка со своим Сенцовым, с которым у нее, кажется (тьфу, тьфу, тьфу) все складывается хорошо, собирается ехать кататься на лыжах. Почему-то не во Францию или Швейцарию, а на Домбай*.

— Там природа красивее. Правда. Поедешь с нами? Будем кататься по очереди — то я буду Даньку выгуливать, а ты кататься, то наоборот.

Звучит заманчиво. Сколько я уж никуда не ездила?..

— А я вам с Шуркой не помешаю?

— Это как же? Или ты планируешь ночевать в нашей постели строго между нами?

Смеюсь.

— Я не самоубийца.

— Ну тогда поехали и все тут.

Всю организацию нашего турне энергичная Любка берет на себя. Билеты, аренда виллы, машины, снегоходов, лыж, черта лысого… До места добираемся без приключений. Данька немного капризничает в самолете, но это ничего. В первый раз ведь летит… Снятая на неделю вилла роскошна. Швейцарское шале чистой воды. Янтарное дерево, большая терраса, на которой так здорово выпить не снимая лыжных ботинок традиционное «апре ски». Внутри тоже очень уютно. Большой камин, грубоватая тяжеловесная мебель. В моей комнате даже детская кроватка предусмотрена. Холодильник забит едой и напитками. Бар тоже не пустует. Красота.

Любка и Шурка Сенцов первым делом прикладываются к бутылке виски. За приезд, так сказать. Я пью молоко. Любка смотрит на это с неодобрением.

— Пора тебе, мать, свою молочную лавку закрывать. Что такое я не знаю? Даже на троих не сообразишь!

Сенцов возражает.

— Зато мальчишка будет здоровеньким. Материнское молоко — это сила.

— Ты-то откуда знаешь?

— От верблюда.

По-моему им хочется поцеловаться, а тут я — трезвая и скучная. Встаю и подхватив Даньку на руки иду к широкому окну. Красота-то какая! Склон, поросший елками, снег такой белый, что режет глаза, и море солнца. Чуть в стороне видна горнолыжная трасса. Подъемники, фигурки движущихся вниз людей. Сегодня мы уже кататься вряд ли будем — вечереет. Надо покормить и уложить малыша, а потом начинать готовить ужин. Оборачиваюсь. Любка с Сенцовым куда-то испарились. Подозреваю, что в спальню. Даже забавно, как жизнь иногда поворачивается…

Утром встаем, прямо скажем, не рано. Даже Данька что-то разоспался. Проснулся, как обычно в семь. Покушал плотно и снова задрых, дав и мне возможность поспать подольше. Золото, а не ребенок! Весь в мать! Завтракаем. Собираем пожитки и отправляемся на арендованном джипе в сторону подъемника. Здесь, в отличие от нашего домика на отшибе, шумно и многолюдно. Улыбающиеся загорелые лица, яркие лыжные одежды, сумасшедшие шапки сноубордистов. Мне все ужасно нравится. А Даньке по-моему еще больше. Тоже постоянно улыбается во весь свой беззубый ротик и то и дело принимается размахивать ручками.

Катаемся до изнеможения — с непривычки даже ноги дрожать начинают. Обедаем тут же, у подножия горы. Данька тоже регулярно получает свое — за тонированными окнами нашего джипа то, что происходит в салоне не видно абсолютно, и можно кормить мальчишку совершенно спокойно.

С интересом смотрю на малышей лет трех максимум, которые в здоровенных шлемах, но крохотных лыжиках ловко спускаются с головокружительной крутизны. Такое ощущение, что кататься они научились раньше, чем ходить. Должно быть отчаянные у них мамаши… Некоторых, наверно еще не достигших совершенства, спускают с горы на постромках. Впереди на своих лыжах едет малыш в шлейке вроде той, что мы с Ванькой Симоновым сделали Шарику-Бобику (кстати, как он интересно там у них? Новые-то саженцы еще выросли недостаточно высокими), а следом мамаша или папаша уже на своих лыжах, придерживая ребятенка за ремешки. Забавно. Но я, наверно, все-таки таким с Данькой заниматься не буду. Гора ведь. Чем черт не шутит? Если не ты в кого-то впендюришься, так в тебя кто-то неумелый влетит. Среди моих знакомых из числа тех, кто регулярно катается, нет ни одного хоть раз не поломавшегося.

Самая забавная история вышла с отцом и сыном Ивановыми. Были у нас с Игорем такие друзья… Так вот. Уехали они отдыхать. Потом, когда отпуск уже заканчивался, звонят Игорю: «Встреть нас, пожалуйста!» Тот, человек на подъем не больно-то резвый, возмутился — совсем обнаглели, уже такси вызвать не могут. «Такси можем, — сказал тогда мрачный Иванов. — А вот сумки донести до него некому».

Потом выяснилось, что поломались оба. Сын Иванова — Пашка, сломал ногу и пол отпуска шкандыбал на костылях, сам же Иванов в один из последних дней воткнулся головой в склон. Те, кто видел его падение, думали — все, труп. Шею сломал точно. Но Иванов был нетрезв, в теле его образовалась, видимо, та самая приятная гибкость, про которую герой пластилинового мультфильма рассказывал, а потому он только сломал обе ключицы. На следующий день им уже надо было улетать, и местные эскулапы не только слепили Иванову нечто вроде гипсовой жилетки, чтобы хоть как-то зафиксировать сломанные ключицы, но и прибинтовали ему прямо к торсу обе руки.

Так что: один на костылях, другой с привязанным к телу руками… Сумки нести действительно некому. Спрашивать традиционное: «Как отдохнули?» было как-то даже неловко…

* * *

На виллу возвращаемся ближе к вечеру, когда уже начинает темнеть. Я ухожу наверх, чтобы попробовать быстренько угомонить нагулявшегося Даньку. Любка после двойного «апре ски» берется за приготовление ужина. Уже совсем темно, когда мы слышим звук мотора. Кто это приехал в нашу глушь?

— Мы кого-то ждем?

Сенцов удивленно пожимает плечами и идет открывать. Тем более, что приехавший как раз принимается звонить в дверь… Когда он входит в дом, обстукивая высокие солдатские ботинки, даже рот раскрываю от изумления. Вот уж кого точно не ждала, так это господина Вице-премьера… Смотрит на меня и наверно что-то такое видит в моем лице, потому как вместо «здрасте» произносит:

— Не гони сразу. Дай хоть сказать…

Молчу. Только как рыба хватаю ртом воздух. «Открывает рыба рот, но не слышно, что поет…»

— Ужинать будете, Александр Сергеевич? — Любка поднимается из-за стола и этими своими словами все решает за меня.

— Да, спасибо.

Отвечает ей, а смотрит на меня. Выглядит вроде немного получше. По крайней мере, с лица ушла бледность. Совсем не благородная, а отдававшая в неприятную зеленцу у висков и под глазами. Вроде и отъелся немного… Щеки уже не как два провала на черепе в антропологическом музее… Любка накладывает ему полную тарелку еды, кладет приборы. Ставит стакан.

— Выпьете с нами? А то Романова не пьет, а вдвоем получается не так ловко, как на троих.

— Увы. Мне потом снова за руль. А дороги тут… не очень.

Наконец, решаюсь заговорить:

— Как ты нас нашел, горе ты мое луковое?

Улыбается нерешительно.

— По навигатору, Надь. Электроника — это страшная сила.

— Да я не про это!

— Я знал, где ты и Данила. Я всегда это знаю.

Вот как… Всегда, стало быть… Невольно скащиваю глаза на Любку, но она хранит на лице великолепную невозмутимость. За едой поддерживаем ничего не значащий разговор. Собственно, это Любка трещит без умолку, а ей поддакивает Сенцов. Мы же с Сашей молчим. Он заговаривает лишь под конец, когда продолжать молчать — хозяев обидеть.