Яновский Юрий. Собрание сочинений. Том 3
Шрифт:
Как оглушенная, она встает со стула и идет к занавеси, откинув которую, вводит посетителя к Ивану Валерьяновичу.
Связной быстрым взглядом окидывает комнату. Фотоаппарат на массивном штативе, осветительные приборы, разные фоны для съемок, стеклянная крышка. Ничего подозрительного.
Иван Валерьянович — элегантный мужчина в расцвете лет. Эспаньолка, очки, галстук бабочкой. Часовая цепочка с брелоками… Приметы соответствуют инструкциям.
— Выйдите, фрау, — говорит пришедший.
— Это моя жена, — сообщает Иван Валерьянович.
— Все
Женщина выходит. Связной подходит вплотную к владельцу фотографии и говорит ему на ухо несколько слов. Иван Валерьянович также на ухо отвечает.
Жмут сердечно друг другу руки.
— Я для вас буду Миллер, — говорит связной. — Где мы можем без помех поговорить?
— Прошу, господин Миллер, ко мне, в верхнюю студию!
В каменной стене — ниша, в ней винтовая лестница, ведущая наверх. Хозяин двинулся первый, за ним — связной.
— Этот дом когда-то строил для себя один чудак адмирал, — говорит на ходу хозяин, — с башенки он наблюдал ночью звезды, а ранним утром в подзорную тру-бу следил за подъемом флага на своем корабле. Из башенки имеется другой выход. С улицы кажется, что к ней нельзя добраться, нижние этажи сгорели…
— Рация, не дай бог, тоже здесь? — спрашивает связной, входя за хозяином в небольшое круглое помещение с зашитыми досками окнами. Сектор крыши — стеклянный.
— Нет, что вы, товарищ! — ужасается Иван Валерьянович. — Рация наша спрятана. В подвале возле больницы наша рация. Я немцам там столько помех дал — один рентген чего стоит — очень трудно нм нас пеленговать…
— Особенно — когда передатчик бездействует…
— Упрек справедливый. Мы срочно послали через фронт человека с просьбой прислать радиста с шифрами.
— А где ваш радист, Иван Валерьянович?
— Несчастье. Он был очень впечатлительный и нервный. Ничего не могли с ним поделать. Чуть где-нибудь что-нибудь стукнет — он сразу бледнеет, глаза делаются стеклянными, ужас. Контужен был так ужасно. Работник отличный, но нервами не владел…
— Если в это время к вам в фотографию придут посторонние, как вы узнаете?
— О, не так сложно! Вот смотрите — я включаю вот этот рубильничек. Слышите? Микрофончик установлен в первой комнате, я все слышу, что там делается. И другая подобная сигнализация. Это моя слабость, я — инженер по образованию. Потом я вам все покажу… Да, здесь, в башенке, имеются и оптические приспособления для целей связи. Работают безотказно. Могу вызвать к себе связных, не прибегая к помощи посыльного, телефона и прочего. У меня шестнадцать подпольных групп, разбросанных по предприятиям и учреждениям целого города… Здесь связь решает многое…
— Где же все-таки ваш радист?
— Простите… Радист погиб в результате нервов! Я его устроил на жительство вдали от передатчика, чтобы меньше психовал. Ничего, жил хорошо. На беду, хозяйке его квартиры поселили немца в его отсутствие. Он пришел, никого не встретил, лег спать. Ночью проснулся от шума, грохота и выстрелов. Это новый
квартирант веселился с друзьями. А наш радист, по всей вероятности, вообразил, что гестапо пришло по его душу. Сжег шифр, взял револьвер и — прощай жизнь!..— Я привез вам радиста, Иван Валерьянович… Собственно говоря, не радиста, а радистку…
— Вот замечательно! Сегодня же передадим все накопившиеся сведения! Там, верно, думают, что нас и на свете нет. А?
— В таком деле всякое бывает…
— Вот, вот. Вот именно. Как мне связаться с радисткой?
— Это можно было сделать еще несколько дней назад. Радистка собственной персоной являлась к вам в фотографию, но не была принята…
— Не может быть? Она сказала пароль?
— Конечно. Но… ее не приняли…
— Там всегда сидит моя жена. Больше никто не посвящен в дела. Я разработал строжайшую систему конспирации. Нет, никого постороннего здесь быть никак не могло, товарищ Миллер!
— Я не утверждаю, что это был посторонний. Это, возможно, была ваша жена, Иван Валерьянович…
— Позвольте… Почему же она не приняла?.. Какие были причины?.. Что ее побудило?.. Минуточку…
— Что вы делаете?
— Сейчас она будет здесь!
— А фотография?
— На это время дверь запирается и вывешивается печатная табличка: "Десять минут терпения. Заряжаем кассеты… Сейчас откроем". Слышите, она уже идет!.. У нас точность, как на производстве…
Входит молоденькая кассирша. Она запыхалась от быстрой ходьбы вверх по лестнице. На лице ее вопрос.
— Луиза, — говорит муж, — смотри мне в глаза. Случилось ужасное событие. Кто-то в нашей конторе не принял прибывшую радистку. Понимаешь, ответил на пароль, а затем не принял. Это пахнет провалом организации. Ты не подозреваешь, кто это мог сделать?
Лицо Луизы залила краска. Она опускает глаза. Затем робко взглядывает на мужа, на чужого.
— Это была молоденькая девушка в шляпке?
— Да, — твердо и громко говорит связной.
Луиза низко наклоняет голову и вдруг начинает бурно рыдать, держа руки опущенными, стараясь стоять прямо.
— Что с тобой, Луиза? — спрашивает муж. — Ты знаешь, кто это сделал?
— Я сделала… не приняла… девушку…
— Ты нарушила закон подполья?!
— Она была… такая красивая… ужасно хорошенькая… я подумала… ты в нее обязательно влюбишься… я не могла… я боролась с собой… а она уже ушла…
— Ужас! — муж закрывает лицо руками.
— Все понятно, — говорит связной, — можете идти на ваше место, Луиза. Вытрите глаза. Приведите себя в порядок. Вы — на посту.
Луиза выходит. Инженер сидит в тон же позе.
— Что делать, товарищ Миллер? Ведь это же что? Скандал!
— Это, прежде всего, ревность, — говорит связной. — Оказывается, она действительна даже для подполья. Среди всего прочего надо учитывать и ее…
— Но это же скандал!
— Вы, верно, недавно женаты?
— Год, товарищ Миллер, всего год!