Яновский Юрий. Собрание сочинений. Том 3
Шрифт:
— Осмелюсь доложить, — тихим голосом объясняет майстер полиции, — покойный обершарфюрер…
— Что обершарфюрер? — вдруг выкрикивает важное лицо. — А вы куда смотрели, червяк ничтожный? В трибунал! Разве это не обязанность полиции — наводить порядок во вверенной вам провинции? Посмотрите в зеркало, на кого вы сами похожи? Если бы я не знал, что вы полицейский, я просто стрелял бы вас, как партизана!..
Майстер полиции выглядит в самом деле плачевно. Куда девался его решительный вид?! Мундир измазан сажей, волосы всклокочены и обожжены, рукав оторван, штанина изжевана.
— Господин генерал, —
— И все безрезультатно! — язвит генерал СС.
— Штаты полиции не позволили мне сделать больше, господин генерал!
— Сколько удрало на машинах?
— Сто человек, экселенц!
— Что известно об их судьбе?
— Машины обнаружены в сожженном виде, люди не найдены…
— Рассеялись! По степям! — рявкает генерал. — Переловить всех поодиночке! Представить мне! Я буду расстреливать каждого, каждого, каждого!..
Порыв ветра. Открывается дверь, с грохотом и звоном стекла распахивается окно слева от письменного стола.
Летят бумаги.
Генерал быстро ныряет под стол.
Майстер полиции прижимается к стене, закутываясь в портьеру.
Весенний лес типа — дубы, клены, орешник, вязы, изредка сосна и береза. Лагерь отряда. Землянки замаскированы в склоне оврага. Виден легкий дымок от костра.
Цепочкой идет группа бойцов. Стараются ступать в след переднему.
— Тихо! — командует старший. — Чтобы вас мышь не услышала! Внезапность и неожиданность решает бой!
Цепочка уходит.
На поляне — связной, Микита, Панько.
— Правильно, товарищи, — говорит связной, — доведите их до десятого пота, но сделайте боеспособную часть. Лес этот мало удачен для дислоцирования отряда, но пока сойдет. Обком партии сам решит, куда вас направить…
— А вы разве не вернетесь? — беспокоится Панько.
— Откуда я знаю, куда мне уже выписан наряд, друзья?
— Вот бы вместе соединение сколотили… — печалится Микита, глядя на связного любящими глазами.
— Сколотите! — уверяет их связной. — Если обком прикажет, — обязательно сколотите соединение!
— Тут только клич кликни, — говорит Панько, — кругом такое делается, не завидую оккупантам! Только сигнал подай! Соединение получится громадное!
— С обкомом надо поскорее связаться, — мечтает Микита.
— Я сегодня расстаюсь с вами, иду докладывать. К вам придет указание, что делать, где дислоцироваться и прочее. Пока эти дни учите людей, подкармливайте, приводите в боевой вид. Гриценко наладит снабжение. Дайте задание по селам — народ вам оружия натащит, боеприпасов. До указаний обкома не выявляйте себя… Никаких диверсий! Что узнали о предателе Яшке?
— Один боец еще в лагере слыхал, как они уговаривались двигать в Д…
— Хорошо, проверю. Без направления подполья никого, конечно, не принимайте… Мокрина Терентьевна готова?..
— Она на опушке с подводой…
— Ну, прощайте, друзья. Свидимся — обрадуемся, не свидимся — вспомянем друг друга добрым словом…
Связной целуется с Паньком и Микитой, идет. Он одет в крестьянскую ветхую одежонку:
пиджак в виде спецовки, ватник, штаны и сапоги.Вот едет бесконечной степью крестьянская подвода, запряженная захудалой лошаденкой в дышло. На подводе сидят, свесив ноги, связной и Мокрина Терентьевна.
— Благодать какая, — говорит связной, — так бы, кажется, всю жизнь ехал, ехал… Воздух, как лучшие духи, небо — просто смотрел бы в него и не закрывал глаз… И жаворонок как заведет — ну, слезы из глаз от восторга… Вам не смешно, Мокрина Терентьевна, что я такой чувствительный?..
— Нет, не смешно, — отвечает женщина. — Мне кажется, что у вас очень крепко душа должна быть на замок заперта. На такое дело ходить — надо забыть о жене и детях, отце-матери. Где они, что делают, живы ли — какое кому дело. Вот вы и замечаете природу, воздух, небо, жаворонка… А у самого на сердце что?..
— Да, Мокрина Терентьевна, встретимся после победы, какие разговоры пойдут!..
— Кто жив останется после такой борьбы…
— Дело-то наше останется, Мокрина Терентьевна, — вот и мы в нем будем жить, разговаривать с современниками.
Женщина задумывается.
— Все это так… Но меня мучает одна думка: правильно ли мы сделали, что много посеяли в этом году? Народ хотел ограничиться картошкой, немножко зерновых, а я настояла, чтобы сеять по-настоящему! Посеяли на совесть…
— Правильно посеяли!
— Смотрю вот вокруг — стоит пшеница подходящая, значит, тоже так думали, как мы… Ждут Красную Армию, встречать будут хлебом… если немцы не вывезут!
— А вы прячьте зерно! Зарывайте в землю! Тогда не вывезут! В этом году дождемся своих, Мокрина Терентьевна!
— Какая радость будет!
Несколько картинок степи сменяют одна другую, давая ощущение длинной дороги, медленного движения, ожидания опасности.
Низко плывет грозовая туча, сверкают молнии. Начинается дождь.
— Природа тоже на нашей стороне, — говорит, кутаясь, Мокрина Терентьевна, — одобряет наши действия!..
— Погода для посевов подходящая, — замечает связной, выкручивая свою спецовку, мокрую до последней нитки.
Вот повозка дает дорогу мчавшимся навстречу машинам с солдатами. Связной неподвижно лежит на сене, не подавая признаков жизни.
Вот новый пейзаж: повозка переезжает железную дорогу. Проходит товарный поезд, груженный орудиями, машинами, немецкие солдаты выглядывают из дверей.
Вот повозка догоняет группу людей. Люди с котомками, босиком медленно идут по дороге. Мужчины бородаты, женщины оборваны, измучены.
— Доброго здоровья, — приветствует их Мокрина Терентьевна.
— Здравствуйте и вам, — отвечает женщина.
— Далеко путь держите?
— Да, верно, туда же, куда и вы! Позабирали оккупанты наших детей, идем хлопотать в область…
— Э, люди, это вы глупость сделали, что отдали детей! — укоряет встречных Мокрина Терентьевна. — Детей надо прятать, в леса посылать!..
— А вы ж, тетка, зачем в область? По торговому делу, что ли?
— Вот на возу лежит моя торговля! Мужа везу к докторам. Ударил ландвирт человека, а он теперь, как неживой: ни рукой, ни ногой не двигает, язык заплетается, как у младенца! Горе ты мое горькое!