Яновский Юрий. Собрание сочинений. Том 3

Солнечные пятна, торжественная тишина. Только стучит, как дятел, машинка. И отовсюду, как из трудолюбивого улья, доходит дыхание лагеря.

Из машины выходит командир — товарищ К. Это очень пожилой человек, старик сугубо крестьянской внешности — по одежде, по неторопливым уверенным движениям, по лукавинке в слегка раскосых глазах, по крестьянской бородке и по чудовищных размеров самокрутке, вмещающей горсть махорки и свернутой из четверти газетного листа. В руке — плетка, на голове — островерхая шапка. Крестьянский плащ — "серяк" закрывает оружие, имеющее быть на поясе, а также правительственные награды на груди.

Старик стоит на земле, прислушиваясь. Он с чуткостью акустика улавливает в еле слышном гудении лагеря нужные ему тоны.

— Петро, — обращается он к "машинистке", — комиссар куды подався?

"Машинистка" вскакивает и четко рапортует.

— По моему наблюдению, товарищ комиссар направился в направлении разведроты, товарищ командир Герой Советского Союза!

— Вольно, — говорит старик, — яки вы вси поставалы гвардийци, просто страшно пидийты! — Старик говорит это с явным удовольствием. — Сидай, Петро, стукай дали. Тилькы гляды мени, не поломай машынкы, бо я твои пальци знаю! Сам у коваля колысь робыв… Скажеш комиссару, що я питов йому назустрич из другого боку…

— Есть, сказать комиссару! — грохочет "машинистка"…

— Тыхше, тыхше! Треба поважать труд начальника штаба, — старик показывает плеткой на санитарную машину, — вин планируе бий! Дивысь мэни, щоб тишина була, як в аптэци…

Старик идет, покуривая самокрутку, мурлыча стариковскую песню. От его внимательного глаза не ускользает ничто, он все видит и замечает. На дорожке валяется патрон. Старик поднимает его и, укоризненно покачав головой, кладет в карман. По пути замечает скромный цветочек, приютившийся под березой, срывает его и задумчиво нюхает. На коре большого дерева сидит дятел и деловито стучит клювом. Старик машинально грозит дятлу плеткой.

На полном скаку осаживает лошадь юный партизан Михаил, находящийся в отряде на должности связного, разведчика и любимого сынка.

— Товарищ командир Герой Советского Союза, — начинает обращение Михаил.

— Сучий ты, Мышко, сын, — перебивает его старик, — хиба я тоби на тэ дав револьвер, щоб ты пахкав з нього куды попало? Я тоби дав револьвер на оккупанта, пойняв? Оддавай назад!

— Товарищ командир, — переходит на плаксивый тон Михаил.

— Оддавай, кажу, назад! Обийдешся карабином… Шмаркач… Йому абы пых-пах робыть!..

Старик отбирает у Михаила револьвер, сует его к себе в карман и идет дальше по лагерю. Михаил, соскочив с коня, идет сзади, делая молча умоляющие жесты, конь не отстает от юного хозяина, как собачонка.

Старик подходит к походному госпиталю. На подводах лежат раненые партизаны. Хирург делает перевязку. Над костром висит ведро с кипящей водой. Сестра щипцами достает оттуда инструменты.

— Ну, як, товарыш хирург, — спрашивает старик, — кышкы у моих партызанив в порядку? Хоч бы вы кышкы им трошкы повкорочували, чи що, а то нияк харчив не настачу! Драствуйте, товарищи поранени!

Все вокруг заулыбалось, загомонило, даже тяжело раненные пытаются повернуть головы, чтобы видеть командира.

— Не подходите близко, Артем Сидорович, — говорит хирург, — вы можете занести инфекцию…

Старик отступает назад и обращается к окружающим его раненым:

— Вы чулы, хлопци, що наука каже? Инхвекция, о! Я вам по секрету от медицины скажу: пошвыдче вставайте на ногы та тикайте од инхвекции! Бо вона вас тут геть поисть!

Раненые хохочут, а командир переходит на серьезный тон:

— Покормылы вас, напоилы? Претензий нема? Пам’ятайтэ, товарищи, що пораненый у нас — найдорожчий чоловик! Получай!

Старик дает раненому лесной цветок и идет дальше, провожаемый любовными взглядами раненых. К нему снова приближается и смиренно идет сзади Михаил, сопровождаемый в свою очередь оседланным конем.

Некоторое время идут молча. Командир останавливается, крутит новую цигарку.

— Ну, чого тоби? — наконец спрашивает он, не глядя на Михаила.

— Приказано доложить, — оживает юный партизан, — товарищ командир Герой Советского Союза! Посланная в местечко К. разведгруппа благополучно возвращается с задания!

— А чому ты думает, що благополучно?

Михаил молчит.

— От бачиш — и сам не знает. Благополучно — це значить — выкопалы завдання! А що мени з того, як воны вси цили, а завдания не зробылы? Га! Катай, узнан! На твою пукалку, та гляды мени…

Михаил берет револьвер, вихрем взлетает на лошадь и исчезает.

Старик идет дальше, отвечая на приветствия партизан, подтягивающихся при его приближении.

Вот он подходит к повозке с установленным на ней пулеметом, возле которого возится партизанка-пулеметчица. Она не замечает командира и продолжает работать…

— Так, — говорит старик, глядя на пулемет, — три його, Горпыпо, не жалий рук. Вин у нас заслуженный. Пам’ятаеш, ще в тому первому бою? Такый мороз був, що душа замерзала, а вин стриляв, як часы…

Партизанка замерла у пулемета, не зная, как ей рапортовать командиру в таком положении, но старик легко разрешает ее сомнения:

— Ну, дэ твий первый номер, Горпыно?

Партизанка с просветлевшим, смущенным лицом осторожно поднимает рядом с собой ватник и показывает командиру спящего годовалого ребенка.

— Хорош козак! — говорит старик. — На, дасы йому шматочок командырського сахару! Нехай росте. Колысь дитям розкаже, як вин з мамою партызаныв! А як же ты думала? Бувай здорова, Горпыпо… В бою гляды мени, щоб кулемет не заидав!

Старик двинулся дальше по лагерю, всматриваясь во все и все замечая, дымя самокруткой, помахивая плеткой.

У пушек он останавливается, молча стоит минуту, затем подзывает партизана-артиллериста:

— Як твои гармаши, Давыд? Гармаши идять кулиши? А стриляють, як бог на душу покладэ?

— Разрешите доложить, товарищ командир, — обращается Давид.

— Не трэба. Скажы мени, Давыдэ, от у вас у Грузии, що роблять такий людыни, що в бою дурака валяе? Що?

— Товарищ командир, — говорит Давид, — наводчик Непейвода объясняет…

— От именно, то "не пый вода"! — прерывает его командир. — Воды вин не п’е, а снаряды по молоко посылае! Скильки разив промазав?

— Два, товарищ командир Герой Советского Союза! — выступает вперед и четко рапортует сам Непейвода.

— Аж два! — возмущается старик. — Пид суд тэбэ оддаваты, чи по доброму розийдемось?