Яновский Юрий. Собрание сочинений. Том 3

Мамаиха. Кому радость, а тебе горе. Ганна.

Ганна (ошеломлена, бросилась к ней). Бабушка, не говорите! Отведите, отгоните! До смерти буду вам служить… Бабушка!.. Не надо горя!

Мамаиха. Не моя воля, делала, что умела. Иди в клуню.

Ганна схватилась за сердце, пошла, еле переставляя ноги.

Вот он, мужицкий двор. Прогнулся даже. Сто годов на нем живут Мамай… Сколько свадеб оттанцевали, сколько слез тут пролито. Сто годов на нем топтались и просвета не видали. А теперь увидят.

Слышно, как вскрикнула Ганна.

Всего было на этом дворе. А как же — кричи… И я кричала в свое время. (Задумалась.) Сколько душ из людей ушло за день… Лавро прилетит, как сокол… Эх, узнаю в нем свою кровь, милые вы мои…

Ганна (лицо мокрое от слез, ведет хлопца). Пойдем, Роман, в нашу опустевшую хату, встретим отца… Его и немцы били и деники истязали, в дальний путь-дорогу послали. И приедет отец на разукрашенном возу в кленовом гробу… Ой, простлалась дороженька, вся слезами залитая…

Мамаиха. Иди, Ганна, домой, ты уже отвоевалась…

Роман. Да хата у нас сгорела, одна поветь осталась… Нет дома.

Ганна. Нет у меня дома без мужа моего… Перед белыми встану, в глаза им плюну, я тоже республика, я тоже коммунистка, и сын мой коммунист, будьте вы прокляты, стреляйте в нас!

Роман. Мама! Разве маленьких принимают в коммунисты?

Женщина пробегает через двор, заломив руки, слышны голоса: "Контузило! Контузило!"

Мамаиха. Кончилось уже? Кончилось?

Со всех сторон хлынули во двор повстанцы, медленно входят во двор Егор Иванович, Коваль, Варка, Грицько, неся на растянутом рядне неподвижного Мамая. Рядно опускают посреди двора.

(Наклоняется к Мамаю, властно призывая его к жизни.) Ты живой, Лавро?!

Мамай (понемногу приходя в себя, покачал головой, поднял руку, наконец сел, уперся руками в землю, взглядом обвел всех, улыбнулся). Первый день республики!

Занавес

ВТОРОЕ ДЕЙСТВИЕ

Вечереет. Двусветный зал панского дворца, белые колонны, церковные подсвечники, гранаты на столе. Лавро, Мамай, Варка.

Варка. Я тебе говорю, Лавро, Егор Иванович уехал с отцом куда глава глядят, а ты разве удержишь республику, если контуженный и без ног сидишь?!

Мамаи. Слышишь — село гудит, как рои! Революция в опасности, последняя ночь наступает. Соседние села делегатов прислали — как вы, говорят, так и мы…

Варка. А идти не идут!

Мамай. Егор Иванович с людьми к ним поехал. Его послушаются, не такие слушались… Отец перебитую руку покажет, а кто — рану, а кто — горе…

Грицько (входит с мешком). Насилу часовых у штаба сменил — не хотят, да и только. Разве, говорят, без нас кто устережет штаб?.. Такой момент! Я к ним со словом, а они обрезы на изготовку…

Мамай. Возьми-ка людей да обшарь, где какая стежка, где клуня… Середенко, я знаю, вернется, и нам всем надо быть наготове — встретить и угостить… И сразу мне обо всем, слышишь?

Грицько. Людям-то что сказать? Стоят на площади молчком да, словно волны, то сюда, то туда… Хозяева коней запрягают, хотят в степь удирать, куда ноги донесут… Церковь без присмотра… (Высыпает на стоя свечи.)

Варка. Чего ждем? Зачем окопы роем? Колючей проволокой опутываемся, пушки ставим? Деники отошли!

Мамай. Большую силу соберут, к утру с двух сюром подойдут… А мы на бон поднимемся, подмога придет, всенародное восстание… Рабочие, крестьяне…

Гринько. Скажу, пускай ждут. (Уходит.)

Варка. Ожидаем все, когда деники придут да отступят, а нам пока и дыхнуть не дают?! И счастье наше — дымом, и любовь по ветру? Зачем вернулся, спрашиваю?

Мамай. Я небеспременно вернуться мечтал и увидеть, как солнце для нас восходит, и вольную землю, как солнце встает в степи…

Варка. А я всё ждала, на дорогу глядела, и ты, бывало, пошевельнешься на каторге, а я тут уже чувствую и плачу…

Мамай. И вот республика поднялась над степью, как огонек среди метелицы, а мы раздуем и мы донесем… До весны, до Ленина…

Варка. Все жду и жду, и молодость минула — двенадцать лет, как двенадцать дней… Пришел в хату, а хата сожженная, пришел ко мне, а меня нет, одна тень осталась, только сердце, двенадцать лет, как двенадцать дней…

Мамай. Ну вот, тужишь ты, а чего? Пришла наша доля, республику основали, а ты тужишь?

Варка. Тужу по молодости, прошла она за нелюбимым. А любимый пришел — не признается, желанный пришел — не улыбнется, плачу я по детям, которых не имела, плачу по старости, которой не будет… Может, Середенком укоряешь — говори, не молчи… И песню мою позабыл, ой, не будешь петь ее вовек… (И пошла.)

Мамай. Варя, обожди!

Варка становится за колонной. Ее не видно Мамаю, она плачет, не может идти.

(Делает попытки встать, но каждый раз падает на лавку.) И не пьяный, а ноги словно без костей… (Шатаясь, стоит.) Варя…

Варка еще сильнее плачет.

(Тяжело садится.) В кандалах можно было ходить… К решетке подойти, на свет взглянуть… (Ударил кулаком по столу.) Говоришь, не петь мне ее вовеки? А с нею передо мной стены падали, травы степные являлись на тюремном цементе, параша чебрецом пахла, по каторге, как по степи, шел… Песню пел… (Потихоньку начинает петь, голос все крепнет, крепнет.)

Ой, у полі вітер віє, А жита половіють, А козак дівчину та вірненько любить, А займати не сміє…

Варка (поражена). Лаврик… голубчик… любишь… (Бросается к нему.) Спасибо тебе…

Мамай. Недолго нам рассиживаться тут, Варя. И соловушка улетел от пулемета. А когда придет время, вишни зацветут, и такая будет весна, какой на свете никогда не было. За селом — ни окопов, ни колючей проволоки, будет земля — теплая, пахучая, трава — шелковая, а мы идем… За селом выходим на курган, а ветер, брат мой… Со всей степи… Со всего света…