Янтарная комната
Шрифт:
— В среду у тебя будет свободный день! — сказал Кох и сжал её груди. От этого прикосновения его глаза жадно заблестели. — И мы отпразднуем мазурский праздник любви.
— Я… я не знаю.
— Я знаю, и этого достаточно. В среду вечером, Яна. Я заеду за тобой. Поедем в чудесный охотничий замок… Он тебе понравится.
— Если старшая сестра меня отпустит.
— Не сомневайся. Как зовут этого дракона?
— Фрида Вильгельми, городская больница.
— Ну, тогда до среды, Яна.
— Да, герр гауляйтер.
Кох ласково похлопал её по щеке, и, когда она спускалась
С великолепным настроением он вошёл в зал номер тридцать семь, как раз когда доктор Волтерс воскликнул:
— Надо немедленно связаться с Пушкиным! Если там побывал спецторяд Розенберга, мы можем позабыть о пропавших предметах.
— Что там с Розенбергом? — спросил Кох. Его резкий голос застал учёных врасплох, как воров на месте преступления. Хорошее настроение Коха как ветром сдуло. Достаточно услышать имя Розенберга, и весь день отравлен.
— Герр гауляйтер… пропало несколько вещей из Янтарной комнаты. — Доктор Финдлинг показал на разложенную на полу янтарную панель. — Верхний фриз, орнамент, соединяющий потолочные росписи, и две из трёх дверей. По всей видимости, их забыли погрузить.
— Какое свинство! — возмутился Кох и топнул правой ногой. Он подсмотрел это у фюрера и заметил, что это производит сильное впечатление. — Забыли! Как можно было забыть? Кто отвечал за погрузку?
Доктор Волтерс сглотнул, посмотрел на Вахтера, но тот молчал. Смело заглянув в разгневанные глаза Коха, он произнёс:
— Я взял эту ответственность на себя, герр гауляйтер. Доктор Руннефельдт руководил разборкой Янтарной комнаты, а я — упаковкой и погрузкой. Сличившееся с фризом — просто загадка… Но две двери мы точно забыли.
— А еще, как вы сказали, в Екатерининском дворце побывал Розенберг?
— Да. Руководит ими майор Генрих Мюллер-Гиссен. Мы дважды его опережали… но всё оставленное там можно считать потерянным. Всё исчезнет. У меня надежда только на двери. Герр гауляйтер, по возможности как можно скорее свяжитесь с дворцом в Пушкине. По крайней мере, мы могли бы спасти двери…
— А если их там уже нет, я буду знать, у кого они! Как и фриз…
— Это еще не точно, — осторожно высказался Волтерс. — Во дворце достаточно предметов, представляющих интерес для Розенберга. Китайский зал, покои Екатерины Великой, множество картин… И когда спецотряд Розенберга всё это упакует, никто не спросит о том, нет ли среди этого забытых нами ящиков! Разборку дверей трудно не заметить. Поэтому надо уведомить об этом 18-ю армию. И генерала Джобса фон Хальденберге, командующего 50-м корпусом. Он со своим штабом расположился во дворце.
— Попробуем. — Кох посмотрел на разложенную на полу панель. — Шедевр! — прошептал он. Все присутствующие молча наблюдали за Кохом. Выглядело ли это восхищение странным?
Руннефельдт провёл параллель: Гитлер уничтожил сотни тысяч евреев, но свою овчарку Блонди любил безумно и плакал бы, если бы с ней что-нибудь случилось. Мы никогда не поймём человеческую природу и никогда не изучим её.
— От такой красоты захватывает
дух… — тихо продолжил Кох. — Немецкие мастера по янтарю… через двести тридцать лет… и эта исключительная в своём роде вещь оставалась в России? Фюрер вечно будет мне благодарен, что я спас эту драгоценность в Кёнигсберге.Руннефельдт и Вахтер поступили разумно и не напомнили Коху, что в нынешнем виде Янтарную комнату создал придворный архитектор императрицы Елизаветы, граф Бартоломео Франциско Растрелли, по собственному проекту. Он усовершенствовал резьбу по янтарю, создал и настенные фризы И в результате получилась эта симфония красоты, ослепительная роскошь, которая делала Янтарную комнату действительно неподражаемой. Этот гимн янтарю был работой итальянца Растрелли, а не восточно-прусских мастеров. Но кто осмелится сообщить это гауляйтеру Коху?
— Если Борман не заставит перевезти её после войны в музей в Линце. Прерогатива фюрера! — Доктор Руннефельдт прервал размышления Коха. — А судьбу подобных произведений искусства будет определять один Борман. Вы это знаете, гауляйтер.
— Я буду бороться за эту комнату! Она останется здесь, в замке Кёнигсберга! — голос Коха звучал решительно. — Буду бороться, господа!
— И против Бормана?
— И против него! У Бормана есть уязвимые места. Даже Зигфрид имел маленькое уязвимое место между лопаток, и Хаген сумел его в это место поразить. — Кох указал сжатым кулаком на лежащую перед ним панель. — В борьбе за этот шедевр я мог бы стать Хагеном!
Ученые молча кивнули, но без восхищения. Все знали, что Кох боится Бормана, они ненавидели друг друга, и после войны начнётся борьба за власть, сравнимая со смертельными интригами герцогов, Пап и кардиналов эпохи Возрождения.
— Я постараюсь связаться с Пушкиным или с 18-ой армией. Я хорошо знаю генерал-полковника фон Кюхлера.
— Было бы отлично, гауляйтер, — просиял ротмистр Волтерс.— На следующей неделе я должен вернуться в Ригу и мог бы съездить в Пушкин, чтобы проконтролировать демонтаж дверей.
— Неплохая идея, — смягчился Кох. — Вы сможете всё исправить?
— Так точно, гауляйтер!
— Тогда вперёд! Позвоним фон Кюхлеру или фон Хальденберге в Екатерининский дворец.
Кох вскинул руку в гитлеровском приветствии, решительно развернулся на каблуках и покинул зал номер тридцать семь. Все за исключением Вахтера также вскинули руки и не опускали их, пока Кох не вышел.
Старшая сестра Фрида ждала Яну в своей комнате, как заботливая мать — дочь, которая первый раз пошла гулять одна. Когда вошла Яна, она вздохнула с облегчением.
— Ну и как? — спросила она. — Ты была в музее замка? Что посмотрела?
— Очень много, старшая сестра. — Яна села, сняла чепец и встряхнула чёрным локонами. — Но это было неправильное решение.
— Почему? — Мясная башня наклонилась немного вперёд. — Что тебе не понравилось в музее?
— Я познакомилась с гауляйтером Кохом. В среду он хочет поехать со мной в охотничий замок.
— Вот ведь мерзкая свинья! — засопела Фрида. — Ты останешься здесь!
— Гауляйтер хочет поговорить с вами…