Японские народные сказки

— Воробей, воробей, дай мне еще одно яичко!

— Что ты, обезьяна! Было у нас три, а ты взяла одно. Погубила мое милое дитя. Возьмешь еще яичко, останется только одно-единственное. Не отдам, не отдам!

— А не дашь, я ночью устрою побоище. Сожру тебя с потрохами, воробьишко! — злобно закричала обезьяна.

— Что же делать! Спину на живот не сменяешь. Видно, так тому и быть. Бери!

Отдал воробей второе яичко. Обезьяна разбила его — хруп! — и сожрала.

— Воробей, а воробей! До чего вкусные яички! Мне еще хочется, дай еще одно, да побыстрей! — неотвязно пристает обезьяна.

Совсем опечалился воробей:

— Ведь всего три яичка было! Два ты уже съела. Отдам последнее яичко, ничего у нас не останется. Нет, не согласен я! Не отдам.

— Ого! Ну ладно же, уйду, но только настанет ночь, держись тогда, устрою побоище. Слопаю яичко вместе с вами, воробьями. Помни это.

— А-а, а-а-а, ночью придет обезьяна, съест яичко! И нас тоже сожрет. А-а, беда, горе! — заплакал воробей. — Цурунтён-цурунтён-цурунтён-цурунтён!

Тут прилетела оса:

— Воробей, воробей, ты о чем плачешь?

— Ах, госпожа оса, госпожа оса! Пожаловала к нам обезьяна в гости. А у нас было три яичка. Попросила она одно яичко и съела. Попросила другое — пришлось отдать. Попросила третье, а ведь оно последнее, заветное. Не дал ей яичка. Вот и пригрозила она: приду, дескать, ночью, устрою побоище и сожру яичко с вами, воробьями, вместе. Оттого и плачу я с великого горя, — поведал воробей и снова заплакал: — Цурунтён-цурунтён-цурунтён!

— Ладно, ладно, не плачь. Я помогу тебе одолеть врага, — прожужжала оса, сидя на краю окошка.

Но воробей все продолжал плакать:

— Цурунтён-цурунтён-цурунтён!

Вот приползла с берега ручейка змея и спрашивает:

— Воробей, а воробей, о чем ты так горько плачешь?

— Ах, госпожа змея! Пришла к нам в гости обезьяна из глубины гор. Попросила у меня одно яичко, съела, попросила другое, съела. Осталось у меня одно-единственное, последнее яичко. Жалко отдать его, я и отказал. А обезьяна пригрозила: «Приду ночью и сожру яичко вместе с вами, воробьями!» Вот я и плачу с великого горя.

— Ладно, ладно, не плачь. Я накажу твоего врага. Не тревожься, не плачь. Пусть воробьиха спокойно яичко высиживает, — утешает змея.

Тут пришла толстая швейная игла для циновок:

— Воробей, воробей, о чем ты так громко плачешь? Твой голос за несколько ри слышится… Что с тобой приключилось?

— Ах, госпожа игла! Съела обезьяна с далеких гор два наших драгоценных яичка. Осталось только одно, последнее. А она пригрозила: «Сегодня ночью приду, сожру яичко, да и вас, воробьев, в придачу». Вот я и плачу с горя.

— Не плачь, я отомщу за тебя злой обезьяне. Кольну ее больно-пребольно, — утешает воробья игла.

Тут прикатился каштан:

— Воробей, воробей, о чем ты печалишься?

— Было у меня три яичка. Прибежала обезьяна из далеких гор, съела два. Неслыханный разбой, беззаконие! Того мало, она еще пригрозила: «Не отдашь мне третье, последнее, приду ночью и сожру вас, воробьев, вместе с яичком!»

— Ужели правда? Пусть только явится эта дрянная обезьяна, я ей задам! Съела воробьиных деток, бесстыжая, жестокая! — разгневался каштан.

Тут прикатилась ступка, а за ней шлепает коровья лепешка.

— Воробей, воробей, о чем ты горюешь? Не бойся обезьяны, пусть себе приходит. Мы все вместе одолеем ее, не дадим тебя в обиду.

Вот стали защитники воробья советоваться, как победить врага. Оса спряталась в пустом горшке, каштан — в глубине очага, змея забралась в ведро с мисо, игла укрылась под футоном, коровья лепешка легла во дворе возле конюшни, ступка притаилась на крыше конюшни. И стали они поджидать обезьяну.

Ночью пришла обезьяна, ничего не ведая, и ворвалась в дом, прыгая и хохоча:

— Воробей, воробей, готовься к расправе! А-ха-ха-ха. Воробей, воробей, готовься к расправе! А-хо-хо-хо!

Заплакал воробей: цурун-цурун!

Выхватила обезьяна яичко из гнезда, уселась перед очагом, положила яичко на горячие угли в самый жар, ноги у огня греет.

Вдруг выпрыгнул из очага горячий каштан и ударил обезьяну в самый пах.

— А-я-яй, больно, больно! Надо скорей приложить мисо.

Сунула обезьяна руку в ведро, а змея давай ее жалить!

Взвыла обезьяна от боли еще пуще:

— Ой, ой, как больно! Прилягу на футон!

Прилегла она на футон, а игла как в нее вопьется!

Бросилась обезьяна к двери, и тут налетела на нее оса — жжж! — и как жиганет, как жиганет!

— Ой, ой, ой, мочи нет! Убегу, убегу отсюда!

Побежала обезьяна к воротам мимо конюшни, да наступила на коровью лепешку, поскользнулась и на земле растянулась.

— Ступка, ступка, теперь самое время! Покарай обезьяну! — кричит воробей.

Свалилась тяжелая ступка с крыши вниз — бах! — и пришибла обидчицу-обезьяну до смерти!

Не надо творить злые дела: обидчиков постигает заслуженная кара.

74. Где свету конец

В старину, в далекую старину захотелось однажды птице-карёбинге [141] полететь туда, где свет кончается. Покинула она свой родной остров Танэгасима и понеслась как стрела над открытым морем.

Семь дней, семь ночей летела карёбинга, на восьмой увидела высокое дерево с одной-единственной веткой. Поднималось оно прямо из морской пучины. Отдохнула карёбинга на дереве и снова пустилась в путь.

141

Птица-карёбинга в индийских легендах — фантастическая птица с чудесным голосом, напоминающим голос будды.

Еще семь дней, семь ночей летела она над волнами — и что же: высится над морем второе такое же дерево! Опустилась птица на ветку, сложила свои усталые крылья.

Вдруг слышится голос из моря:

— Это кто там сидит?

Захлопала карёбинга крыльями от испуга:

— Я — птица-карёбинга. А ты сам кто?

— Ва-ха-ха-ха! Я — морской омар!

Думала карёбинга, что сидит на дереве, а оказалось, это ус громадного омара. Еще сильней она крыльями захлопала.

— А-ха-ха-ха, — засмеялся омар, — здесь равнина великого моря, я на ней и живу. А ты куда путь держишь?