Яркий, длинный, солнечный день
Шрифт:
– Ирина Олеговна, зайдите в мой кабинет… когда освободитесь, – сказала она, измерив Полину взглядом.
– Да, – добавила она, уже почти выйдя. – И перешлите мне списки неблагополучных. Мне нужно подать сводную ведомость.
– Хорошо. Я сейчас.
Они остались вдвоем. Посмотрели друг другу в глаза.
«Я знаю, Полина, что ты умеешь превращаться в куст. Вижу по глазам».
«А я знаю, Ирина Олеговна, что вы – Золушка. И временно застряли здесь в ожидании кареты».
«Ноо… Полина. Ты же никому не расскажешь, правда?»
«Конечно! Я – могила!»
«Точно?»
«Точно!»
– Ну, Полиночка, ты уж прости,
– Спасибо, Ирина Олеговна.
– Ну все. Иди.
И снова – глаза в глаза.
Май. Лето. Ура.
Полина в шортах и в клетчатой рубашечке с короткими рукавами. Идет, подпрыгивает, руки – в стороны, вращая головой, разбрасывает волосы по кругу. Лицо вверх – оттуда солнце:
– Тебя греть или щекотать?
– Любить!!!
– Хм…
– Поля, привет! Как ты?
– Привет, Паша. Нормально.
Зеленая улица, много детей, много людей, все такие цветные, цветные палатки с едой…
– Поля, ты голодная?
– Чего это?
– Нуу… так спросил. Думал, вдруг ты голодная.
– Ну хорошо. Я вся голодная.
– А давай купим по большому стакану колы и по хот-догу.
– Купим… хм… У меня всего одна монетка. И та – маленькая.
Полина извлекла небольшой кружок из кармана, зажала его между большим и указательным пальцами левой руки, вытянула левую руку вперед и, закрыв правый глаз ладонью, рассматривала монетку с многозначительным видом.
– Вот оно, мое кольцо Всевластья! Так сказала Полина Великая и надела кольцо себе на палец. И исчезла. А ее, скажем так, спутник испугался и закричал: «Где она? Где она, моя Полина!» А Полина была уже далеко. Потому что ушла она… к другому. Ха-ха-ха! Бежим!!!
И, превратив себя в смесь пары кед и черных волос, улетела вперед.
Паша бросился следом. Он брал возрастом и инерционностью.
И вот они бегут рядом – девочка и ее паровоз.
Резко остановились возле палатки со съестным и сразу же пристроились в небольшую очередь из желающих получить хот-дог.
– Такой бег надо отметить!
Паша в ответ только кивал, шумно вдыхая и выдыхая воздух.
Последние числа мая.
– Ну вот, – говорила Ирина Олеговна, протягивая Полине потрепанную книгу. – Тут разные авторы: Цветаева, Ахматова-Гумилев… Бродский. Читай, а там решишь сама, что тебе больше нравится.
– Спасибо, – отвечала Полина, запихивая книгу в рюкзак.
– Да… вот еще, Ирина Олеговна. Хотела вас спросить…
– Да?
– Как понять «неблагополучные»?
Ирина Олеговна встала со стула, сделала несколько шагов по классу, снова села, не знала, куда деть руки, снова вскочила.
– Полиночка, знаешь, эта не та вещь, о которой я бы хотела с тобой поговорить.
– А о чем?
– А вот о чем.
На столе появились два блюдца с кусочками торта, две чашки и бутылка фанты. Ирина Олеговна придвинула одно блюдце ближе к Полине.
– Скажите, пожалуйста, – прошептала Полина, глядя на свой кусочек. – Он… с ядом?
– Догадалась! – хищно сверкнула глазами Ирина Олеговна. – Ладно, живи пока, – добавила она, переставляя местами тарелки.
– А вы?
– А мне не страшно. Я сама с ядом. Как кобра! Ха-ха!
Ирина Олеговна налила фанту в чашки, подняла свою.
– Ну
что, за девчонок?– За девчонок.
«Знаю, знаю», – сказали коричневые глаза Полины.
«Тсс, тсс», – отвечали черные глаза Ирины Олеговны.
С тортом в животе Полина вышла в коридор.
Шурх-шурх, шурх-шурх.
Впереди по коридору ползла мясистая желеобразная гусеница. Завучиха. Полина прекрасно видела, что у завучихи по бокам с каждой стороны по восемь коротеньких ножек, и она семенила ими, помогая себе маленькими ручками, а ее выпуклый задок колыхался в такт шажкам.
Шурх-шурх. Поворачивала голову вправо-влево – все ли хорошо в школе. И как ни легка была поступь Полины, все же завучиха своим насекомьим чутьем уловила вибрацию пола и изогнула свое сегментированное тело таким образом, что ее круглая голова с жвальцами оказалась рядом с ее круглым задом. Жвальца задвигались:
– А, Алесина Полина! Ты, кажется, из первого бэ? Как год закончила? Как мама?
– Год хорошо. Мама тоже.
– Ну хорошо.
Шурх-шурх. Шурх-шурх.
Завучиха медленно ползла по коридору. Впереди нее, налево, был вход на лестницу, которая вела на первый этаж, к свободе. Полина легко могла обежать медлительную завучиху, но остерегалась, а вдруг та продемонстрирует неожиданную реакцию, схватит Полину и станет жевать ее жвальцами. Нет уж…
Наконец завучиха проползла мимо лестницы и стала двигаться дальше, а Полина помчалась, перепрыгивая через пятнадцать ступенек, и оказалась на улице.
«На мост!»
Богатыри на мосту зазеленились, приукрасились, приоделись, расчесались. Сменили тяжелые зимние двуручные мечи на легкие кинжалы и луки.
Передний воин приосанился:
– Княжна совсем юная. Но скоро подрастет, возьму в жены. Моя будет.
– Моя… моя… моя, – загудело дальше по строю.
– Полегче там, – говорила Полина, вращая земной шар ногами. – Привет, дедушка, – крикнула она в сторону.
И была уже возле дома, когда старый богатырь очнулся:
– Не по уставу… приветствует… хм.
«Двадцать первое. Ночь. Понедельник…
Очертанья столицы во мгле.
Сочинил же какой-то бездельник, Что бывает любовь на земле…» – читала Полина, сидя на скамеечке под деревом. «Ха. Хм. Ха».
Лето обернуло Полину в зеленое, одело ноги в пыль, лицо – в цвет, волосы – в свет, нарезало дольками, замесило в жарком деревенском воздухе, добавило в равных долях коровье мычание, стрекот кузнечиков, басовитое ворчание бабушки Вари и нудное блеяние всегда пьяного дяди Пети. Ойе! Девочка готова.
– Пол и на, куда? Тёмно уже!
– Я рядом, бабушка!
Магия. «Двадцать первое. Ночь. Понедельник», – шептала Полина, когда ноги несли ее на край деревни, где начиналось поле, простирающееся до края света и даже дальше.
Встать. Посмотреть далеко-далеко вдаль. Правую руку вытянуть вперед. Ладонь параллельно земле. Пальцы чуть-чуть развести. Закрыть глаза. Шепотом, но четко, акцентированно:
– Двадцать первое… Ночь… Понедельник…
Прохладный воздух ударил в лицо, отбрасывая волосы назад. Трава волнами прогибалась ниже, качаясь, отзываясь. Заснувшие было цветы распрямлялись, раскрывались. Кусты поворачивались. Черная масса дуба, стоящего на краю земли, пошевелилась.